— Сейчас я объясню тебе правила. Для начала — два основных. Правило первое: ты во всём слушаешься меня и других людей, которые к тебе придут. Правило второе: за непослушание полагается наказание. Это самое главное, что тебе следует знать. Остальное вытекает отсюда. Наказание будет очень болезненным. Мы стараемся не оставлять следов на теле, по крайней мере, таких, которые не пройдут за пару недель, и мы знаем десятки способов причинить очень сильную боль, не портя внешний вид. Очень сильную, а при необходимости такую сильную, что ты вряд ли сможешь её вынести.

— Господи, зачём всё это? Можешь ты мне сказать, зачем? — прошептал Джейсон. Он не чувствовал страха, только непонимание и что-то похожее на отчаяние. Безысходность.

— В своё время. Теперь слушай дальше. Мы не собираемся держать тебя прикованным к столу. Я тебя отпущу, но даже не пытайся выбраться отсюда или причинить мне вред. Помни про наказание. Пока меня здесь нет, ты можешь ходить, сидеть, лежать. В том углу, за твоей спиной, есть унитаз и раковина. Сбоку от них — дверь в душ. Сейчас она закрыта, когда ты услышишь сигнал — подойди туда, панель сдвинется в сторону, и ты сможешь вымыться. Сигнал — это не приглашение, это приказ. Слышишь сигнал — бежишь в душ, понял?

— Я должен всё это делать в темноте?

— Тебе иногда будут включать свет. Итак, пока ты здесь один, можешь делать, что хочешь…

— Да, у меня тут куча развлечений, — огрызнулся Джейсон, и тут же его хлёстко ударили по лицу. Удар был такой неожиданный и сильный, что у него брызнули слёзы из глаз.

— Будешь грубить — останешься на столе. Посмотрим, как ты запоешь, если сутки полежишь без движения. Хотя тебе и половины суток будет довольно… — сделав предупреждение, женщина как ни в чём ни бывало продолжила ровным голосом: — Пока ты здесь один, делай, что хочешь. Как только ты услышишь, что дверь открывается, ты должен забраться на стол, лечь на спину и держать ноги и руки в положенных местах — около колец, чтобы когда я или мои коллеги войдём, мы могли сразу же закрепить тебя, как надо.

— Это какой-то сумасшедший дом, — простонал Джейсон. — Скажи, что тебе от меня нужно!

— Запомни, Джейсон, — женщина никак не среагировала на его вопрос, — когда заключённые не прикованы, мы никогда не заходим в камеры в одиночку. Так что не думай, что сможешь воспользоваться ситуацией. Через мои руки прошли гораздо более сильные и изворотливые люди, чем ты, и все они пришли к мысли, что сопротивляться бесполезно. Правда, некоторым для этого пришлось изрядно пострадать. Мне не хотелось бы причинять боль такому нежному и красивому мальчику, как ты.

— Почему ты не говоришь, зачем меня держат здесь? — снова спросил Джейсон и вытянул руку в сторону, надеясь схватить свою невидимую тюремщицу.

— Никогда больше так не делай. Никаких жестов, взмахов или ударов в мою сторону. Никогда. Ни при каких обстоятельствах, — жёстко заявила женщина. — Думаю, небольшой урок послушания тебе не повредит. Не то чтобы ты заслужил его… Ты пока не знаешь правил так хорошо, как требуется. Но это продемонстрирует тебе тот немаловажный в твоей дальнейшей жизни факт, что нам не нужно оправданий, чтобы причинить тебе боль.

Джейсон сжался, не зная чего ожидать в следующий момент.

Вспышка, треск и ужасная боль в руке…

Нет, во всём теле. Он даже кричать не мог.

Через мгновение всё кончилось.

— Шокер, — пояснила женщина. — Он у меня всегда с собой. И одной секундой я обычно не ограничиваюсь.

Как и обещала, она освободила Джейсона, но он лишь едва пошевелился в ответ.

— На сегодня это всё, — сказала женщина. — Кстати, меня зовут Прим.

Через минуту после того, как она ушла, в камере загорелся неяркий свет. Джейсон приподнял голову и огляделся: помещение было не очень большим, чуть ли не половину его занимал высокий стол, похожий на операционный, только шире. В противоположном от металлической двери конце комнаты находились унитаз и крошечная раковина, на выступе которой примостились зубная паста, щётка и жидкое мыло. Комната казалась похожей на колодец из-за высокого потолка, а в двух его углах были установлены камеры наблюдения. Вдоль одной из стен был постелен тонкий коврик, видимо, предполагалось, что на нём можно спать.

Джейсон спустился со стола. Ноги едва его держали. Его опять стало рвать, но на этот раз он успел добраться до унитаза. Он хотел прополоскать рот в раковине, но не смог подняться и упал, ударившись головой об пол. Скорее всего, он на какое-то время потерял сознание, потому что не слышал и не помнил, как в его камеру входили люди. Он лишь почувствовал, как его оттаскивают от унитаза, поднимают на руки и кладут на какую-то мягкую поверхность.

— …очень плохо переносит… — послышался мужской голос, доносившийся словно через слои ваты.

— …свои особенности… — отвечал другой.

Джейсон приоткрыл глаза и попытался поднять голову. Ему тут же сунули в руку бутылку с водой.

— Вроде очнулся.

Он начал пить, постепенно приходя в себя.

— Через час принесите ему еды, если снова будет выворачивать, приведите врача.

Его оставили одного в темноте. Джейсон понял, что лежит на том самом коврике. К нему начала возвращаться ясность сознания, не сразу, шажочками. Но связно думать он пока не мог, мысли путались или бегали по одному и тому же кругу, как заколдованные.

Ему показалось, что прошло буквально четверть часа с того момента, как его оставили одного, но, по-видимому, на самом деле больше, потому что он услышал, как открываются сначала одна дверь, потом вторая — принесли еду. Он даже не попытался подняться.

Тёмная фигура оставила перед ним тарелки и снова скрылась за дверью. После ухода охранников зажёгся слабый свет. Джейсон сел и начал есть. К сожалению, забытьё к нему больше не приходило, он лежал и смотрел в потолок, перебирая варианты и гадая, почему он тут оказался. Через час свет опять выключили.

Через четыре приёма пищи (Джейсон не знал, в чём ещё ему измерять время) он совсем оправился. Прим к нему не приходила — заходили лишь безмолвные тюремщики, которых он не видел, оставляли еду и бесшумно исчезали. Джейсон, услышав щёлканье замков, каждый раз покорно ложился на стол, но его ни разу не приковали.

Он был даже благодарен своим мучителям за то, что в его камере было почти постоянно темно — ему бы не хотелось лежать голым на столе перед этими людьми.

Один раз он услышал пронзительный писк из дальнего угла — видимо, это был сигнал к приёму душа. Джейсон двинулся в ту сторону и увидел, как отъехала в сторону стенная панель, открыв маленькую освещённую душевую. Он не мог сам ни регулировать температуру воды, ни включить её или выключить — всё совершалось кем-то извне. В его распоряжении был лишь микроскопический флакончик какой-то пенящейся жидкости, не было даже ничего похожего на губку.

Когда в очередной раз стала открываться дверь, Джейсон удивился: еду приносили совсем недавно. Он поднялся с пола и лёг на стол, не видя никаких причин сопротивляться. Чем больше он размышлял над ситуацией, тем безвыходнее она ему казалась. Ему оставалось лишь ждать перемены в условиях содержания или в отношении к нему охранников, или ещё чего-нибудь. То, как дело было поставлено сейчас, не оставляло ему ни малейших шансов. Даже если он каким-либо образом выберется из камеры, дальше была полная неизвестность, ведь он не имел никакого представления о происходящем вовне. И в этой неизвестности было главное оружие похитителей.

Возможно, когда-нибудь он отчается до такой степени, что решится на безумный поступок, но пока здравый смысл и воспоминания о наказании подсказывали ему, что нужно ждать. Что-нибудь обязательно произойдёт. Ни у кого не может быть цели просто держать его тут вечно. Вот на этом шаге размышлений ему обычно приходил в голову «Коллекционер» Фаулза и истории в новостях о женщинах, проведших в подвалах по несколько лет. Но там речь шла о нездоровых наклонностях одного человека, здесь же явно действовала целая организация. Содержание пленника, а возможно, и нескольких, не говоря уже о самом строительстве и оборудовании подобных камер, должно было стоить недёшево.