– Нет уж, прости… Раз я говорю офицером, значит знаю, что говорю. Если бы он не умер, если бы он не убил себя, работая как каторжный на начальство, которое и мизинца его не стоило и сваливало на него свои обязанности, он сейчас уже стал бы офицером. Поэтому…

Мегрэ не забывал о трубке. Напротив, он это вспомнил именно в связи с ней. Скажем, он уверен, что слово «Венсен» так или иначе связано с трубкой: ведь он курил ее в тот момент, когда прозвучало это слово. Впрочем, позже речь о Венсене уже не заходила.

– Простите, а где вы живете?

Сейчас он не мог вспомнить названия набережной, но знал – где-то сразу за набережной Берси, в Шарантоне. Покопавшись в памяти, он представил себе широкую набережную со складами и баржами под разгрузкой.

– У нас двухэтажный домик между кафе и доходным домом.

Парень сидел в углу и держал на коленях соломенную шляпу, у него и в самом деле была соломенная шляпа.

– Мой сын не хотел, чтобы я к вам шла, господин начальник. Простите, господин комиссар… Но я ему сказала: «Если ты ни в чем не виноват, тогда не вижу смысла, почему бы…»

Какого цвета было у нее платье? Кажется, в черных и лиловых тонах. Такие платья носят немолодые женщины, претендующие на элегантность. Шляпа замысловатого фасона, вероятно не раз переделанная. Темные нитяные перчатки. Ей нравилось слушать собственный голос, и начинала она фразы так: «Представьте себе, что…» или же «Не секрет, что…».

Перед ее приходом Мегрэ надел пиджак и теперь парился в нем и чувствовал, что его разморило. Вот ведь каторга! Он жалел, что сразу же не отослал ее в кабинет инспекторов.

– Возвращаясь домой, я не раз замечала, что там кто-то побывал в мое отсутствие.

– Вы живете вдвоем с сыном?

– Да. И сперва я даже подумала, что это он. Но он в это время бывает на работе.

Мегрэ взглянул на парня, которому, казалось, было не по себе. Тоже весьма распространенный тип. Наверное, лет семнадцати, худой, высоченный. Лицо в прыщах, рыжеватые волосы, веснушки возле носа.

Замкнутый? Возможно. Мамаша чуть позже сама заявила об этом, есть люди, которые обожают говорить гадости про своих близких. Во всяком случае застенчивый. И скрытный. Он сидел, уставившись в ковер или какой-то другой предмет в кабинете, но, как только ему казалось, что на него не смотрят, тут же бросал быстрый взгляд на Мегрэ.

Парень был явно недоволен тем, что оказался в полиции. Он, в отличие от матери, не считал это необходимым. Быть может, он даже немного стыдился ее манерности и трескотни.

– Чем занимается ваш сын?

– Он ученик парикмахера.

Молодой человек заметил с досадой:

– У моего дядюшки парикмахерская в Ниоре, и вот мама вбила себе в голову…

– Разве стыдно быть парикмахером? Я хочу сказать, господин комиссар, что он не может уйти в рабочее время из салона на площади Республики. Я сама это проверяла.

– Простите. Вы подозревали, что ваш сын приходит домой, когда вас нет, и следили за ним?

– Да, господин комиссар. Я никого конкретно не подозреваю, но знаю, что мужчины способны на все.

– И что же, по-вашему, мог делать ваш сын, когда вас не было дома?

– Не знаю.

Потом после паузы:

– Может быть, приводил женщин? Три месяца назад я нашла у него в кармане письмо от какой-то девчонки. Если бы его отец…

– А почему вы уверены, что кто-то заходил в ваш дом?

– Ну, это сразу чувствуется, господин комиссар. Стоит мне открыть дверь, и я могу сказать…

Что ж, не слишком научно, но в целом вполне объяснимо по-человечески. Мегрэ сам замечал подобное.

– Ну а еще?

– Еще всякие мелочи. Например, дверца зеркального шкафа, которую я никогда не запираю, оказалась как-то запертой на один оборот.

– У вас в шкафу спрятано что-то ценное?

– Там наша одежда, белье, какие-то семейные сувениры, но ничего не пропало, если вы это имеете в виду. И в подвале тоже – один ящик оказался передвинут.

– А что в нем было?

– Пустые стеклянные банки.

– Значит, у вас вообще ничего не пропало?

– Нет как будто.

– С какого времени вам кажется, что к вам в дом кто-то наведывается?

– Мне не кажется, я в этом уверена. Уже месяца три.

– И сколько раз, по-вашему, к вам приходили?

– В общей сложности раз десять… После первого раза долго, где-то около трех недель, никто не заглядывал. Или я просто не замечала. Потом два раза подряд. Затем снова никого недели три или даже больше. Но в последние дни приходят постоянно. Позавчера, когда была гроза, на полу остались следы и подтеки воды.

– Вы не обратили внимания, следы мужские или женские?

– Скорее мужские, правда я не уверена.

Она рассказала еще многое другое. Говорила без умолку, причем даже вопросов задавать не понадобилось! Например, в прошлый понедельник она специально повела сына в кино, потому что по понедельникам парикмахерская закрыта. Поэтому он находился под ее контролем, с полудня они были вместе и вернулись вдвоем.

– И тем не менее в дом приходили.

– Однако ваш сын не хотел, чтобы вы обращались в полицию?

– Вот именно, господин комиссар. Как раз этого я и не могу понять. Он ведь тоже видел следы, не хуже меня.

– Вы видели следы, молодой человек?

Тот с упрямым видом предпочел не отвечать. Означало ли это, что мать все выдумала или просто слегка помешалась?

– Вы знаете, каким образом неизвестный или неизвестные проникают в ваш дом?

– Думаю, через дверь. Я никогда не оставляю окон открытыми. Во двор им не попасть – стена слишком высокая, для этого придется пройти через дворы соседних домов.

– А на замке следов не осталось?

– Ни царапинки. Я даже пользовалась увеличительным стеклом покойного мужа.

– У кого-то еще есть ключ от вашего дома?

– Ни у кого. Могла бы иметь моя дочь, – (парень заерзал на стуле), – но она живет в Орлеане с мужем и двумя детьми.

– У вас хорошие отношения?

– Я всегда говорила, что ей не следовало выходить замуж за это ничтожество. А в остальном, поскольку мы редко видимся…

– Вы часто уходите из дому? Вы сказали, что вы вдова. Вероятно, военная пенсия, которую вы получаете, невелика…

Она приняла гордый и одновременно скромный вид.

– Я работаю. Сначала, то есть сразу же после смерти мужа, у меня в доме жили квартиранты. Двое. Но мужчины ужасные неряхи. Видели бы вы, в каком виде они оставили свои комнаты!

В тот момент Мегрэ казалось, что он ее не слушает, но теперь тем не менее он отчетливо вспоминал не только ее слова, но даже интонацию, с какой они были произнесены.

– Уже год я работаю компаньонкой у мадам Лальман. Очень достойная дама, мать врача. Она живет одна недалеко от шарантонского шлюза, как раз напротив, и каждый день во второй половине я… Мы с ней скорее подружки, понимаете?

По правде говоря, Мегрэ не придал никакого значения этой истории. Возможно, у нее маниакальные идеи. Его это не интересовало. Во всяком случае, подобные визиты отнимают не меньше получаса. И как раз в этот момент вошел начальник, вернее, заглянул в кабинет, как он это часто делал. Взглянул на посетителей, сразу определил по одному их виду, что дело пустяковое.

– Можно вас на минутку, Мегрэ?

Они ненадолго вышли в соседний кабинет, чтобы тут же, стоя, обсудить ордер на арест, только что полученный по телеграфу из Дижона.

– Торранс займется этим делом, – сказал Мегрэ.

В это время во рту он держал трубку, но не любимую, а другую.

Любимую он, вероятнее всего, положил на стол в тот момент или незадолго до того, как ему позвонил судья Комелио. Но тогда он еще об этом не думал.

Он вернулся в кабинет и встал у окна, заложил руки за спину.

– В общем, у вас ничего не украли, мадам?

– Полагаю, что нет.

– То есть вы не намерены заявлять о краже?

– Этого я никак не могу сделать, поскольку…

– Вам просто кажется, что в последние месяцы и особенно в последние дни кто-то постоянно проникает к вам в дом. Верно?