Дом, всегда теплый и уютный в прошлом, без Джорджа казался Энди холодным.

Из-за того, что он сделал.

Джордж, энергичный, постоянно в движении, вечный спорщик, с умными глазами, грубым лицом, тучный и агрессивный, тем не менее давал ей чувство защищенности. А теперь… это.

Энди была стройной, высокой женщиной, с темными волосами и врожденным чувством собственного достоинства. Часто казалось, будто она позирует, хотя сама она этого не замечала. Просто руки и ноги принимали особое положение, голова склонялась набок, как будто художник рисовал ее портрет. Прическа и жемчужные серьги без слов говорили о том, что она владеет лошадьми и яхтами и проводит отпуск в Греции.

Она ничего не могла с этим поделать, да и не стала бы, даже если бы могла.

В лучах света, падающего из гостиной, Энди начала подниматься по лестнице, чтобы заняться дочерьми: завтра первый день в школе, нужно было выбрать одежду и пораньше уложить их спать.

На верхней площадке лестницы она собралась свернуть направо, к их комнате – и тут услышала едва различимую музыку из непристойного фильма, которая доносилась с противоположной стороны.

Значит, они сидят у телевизора в большой спальне. Пока Энди шла по коридору, она услышала щелчок переключения канала, и к тому моменту, когда переступила порог, девочки с серьезным видом смотрели канал новостей «Си-эн-эн», на котором пара репортеров рассуждала про индекс потребительских цен.

– Привет, мам, – бодро сказала Женевьева, а Грейс подняла голову и улыбнулась, старательно делая вид, что очень рада ее видеть.

– Привет, – ответила Энди и принялась оглядываться. – Где пульт?

– На кровати, – нисколько не смутившись, ответила Грейс.

Пульт от телевизора лежал посреди кровати на покрывале, довольно далеко от девочек. «Они его туда забросили», – подумала Энди, взяла его и сказала:

– Извините.

После чего прошлась по каналам в обратном порядке и на одном из платных обнаружила постельную сцену в полном разгаре.

– Ну, вы даете! – с упреком проговорила она.

– Нам полезно, – запротестовала младшая из дочерей, даже не пытаясь отрицать очевидное. – Для образования.

– Это не самый лучший способ, – заявила Энди и выключила канал. – Лучше спросить у меня, если вас что-то интересует. – Она посмотрела на Грейс, но старшая дочь отвернулась – немного сердито и смущенно одновременно. – Ладно, – сказала Энди. – Давайте-ка соберем вещи в школу и примем ванну.

– Мы снова заговорили, как доктор, мама! – возмутилась Грейс.

– Извините.

Когда они шли по коридору в комнату девочек, Женевьева неожиданно выпалила:

– Господи, член у того мужика, как у жеребца!

На мгновение повисло потрясенное молчание, потом Грейс захихикала, через две секунды фыркнула Энди, а еще через пять все трое валялись на ковре в коридоре и хохотали до слез.

Всю ночь шел дождь, который прекратился на несколько часов утром и снова начался.

Энди посадила дочерей в автобус, пришла на работу на десять минут раньше и занялась записанными на прием пациентами; она внимательно их слушала, улыбалась, стараясь успокоить и поддержать, иногда подпускала жесткости в голос. Она разговаривала с женщиной, которая постоянно думала о самоубийстве; и еще с одной, считавшей себя мужчиной, оказавшимся в ловушке женского тела; с мужчиной, ставшим жертвой навязчивой необходимости во всем контролировать жизнь своей семьи – он понимал, что ведет себя неправильно, но ничего не мог с собой поделать.

В полдень Энди прошла два квартала до магазинчика деликатесов и принесла оттуда пакет с ланчем для себя и напарницы. Они провели час, отведенный на ланч, разговаривая с бухгалтером о социальной защите и налогах на компенсацию по потере трудоспособности.

Днем выдался яркий момент: пришел интересный пациент, полицейский офицер, плотно опутанный миллионами нитей хронической депрессии, который, похоже, начал положительно реагировать на новый препарат. Обычно мрачный, с нездоровым цветом лица, насквозь прокуренный, сегодня он смущенно улыбнулся и сказал:

– Господи, эта неделя была лучшей за последние пять лет: я начал обращать внимание на женщин.

Манетт ушла с работы рано и поехала под противным моросящим дождем, от которого все вокруг развезло, в западный район Петли, к хаотичному скоплению белых коттеджей в стиле Новой Англии и зеленым игровым площадкам школы «Березка». Парковку окружал плотный строй кленов, и Энди заметила в роскошных кронах ярко-красные пятна осени. Дорожка ко входу шла через давшую имя школе березовую рощу, расцвеченную золотистыми красками, радовавшими глаз в этот отвратительно серый день.

Она оставила машину на парковке и поспешила в школу, чтобы поскорее оставить позади душный запах дождя, висевшего над асфальтом, точно туман.

Встречи с учителями стали для нее привычной рутиной, и Энди ходила на них каждый год в первый день занятий: она беседовала с учителями, всем улыбалась, согласилась участвовать в празднике Дня благодарения, выписала чек для факультатива по струнным инструментам. Мы с удовольствием работаем с Грейс, очень умная девочка, активная, лидер в школе, бла-бла-бла.

Манетт с удовольствием ходила на эти встречи и радовалась, когда они заканчивались.

Потом они с девочками вышли из школы и обнаружили, что дождь пошел сильнее и со злобным шипением низвергается с обезумевшего неба.

– Вот что я тебе скажу, мама, – заявила Грейс, наблюдавшая за женщиной со сломанным зонтиком, которая почти бежала по улице, когда они остановились под козырьком у входа. Грейс всегда с очень серьезным видом разговаривала со взрослыми. – На мне сегодня отличное платье, и оно почти не помялось, так что я смогу надеть его еще раз. Давай ты заберешь машину, подъедешь сюда, и я сяду тут.

– Хорошо, – ответила Энди, подумав, что им действительно нет смысла всем мокнуть.

– А я дождя не боюсь, – с вызовом сказала Женевьева. – Идем.

– Подожди меня вместе с Грейс, – предложила Энди.

– Не хочу. Грейс боится, что она от воды растает, старая ведьма, – ответила Женевьева.

Грейс посмотрела в глаза сестре и сложила указательный и большой пальцы так, как будто собиралась ее ущипнуть.

– Ма-ам! – заныла Женевьева.

– Грейс, – укоризненно проговорила Энди.

– Сегодня, едва ты уснешь, – прошептала Грейс, которая отлично умела управляться с сестрой.

В свои двенадцать лет, старшая и более высокая из сестер, еще нескладная, она уже начала превращаться в девушку. Очень серьезная, даже слишком, постоянно мрачная, словно ждала, что вот сейчас произойдет что-то ужасное, Грейс собиралась стать врачом.

Женевьева же была бойкой, легкомысленной и шумной и даже слишком хорошенькой. Уже сейчас, когда ей было девять, не вызывало сомнений, что мальчикам от нее не поздоровится. Причем многим. Но до этого еще было далеко. Сейчас она сидела на бетонном крыльце и пыталась оторвать подошву от кроссовки.

– Жен! – попыталась урезонить ее Энди.

– Она все равно оторвется, – ответила Женевьева, не поднимая головы. – Я тебе говорила, что мне нужны новые кроссовки.

По дорожке быстрым шагом прошел мужчина в плаще и с непокрытой головой, которую он опустил, пытаясь защититься от дождя. Дэвид Гердлер называл себя психотерапевтом и принимал активное участие в работе совета учителей и родителей. Жутко скучный тип, обожавший произносить сентенции о надлежащей роли в жизни и бессознательном поведении. Ходили слухи, что во время своих приемов он использует карты Таро. Гердлер всячески лебезил перед Энди.

– Доктор Манетт, – сказал он, кивнув и замедлив шаг. – Отвратительная сегодня погода.

– Да, – ответила Энди, но воспитание не позволило ей довольствоваться одним коротким словом, даже с человеком, который ей не нравился. – Говорят, дождь будет идти всю ночь.

– Да, я тоже слышал прогноз, – сказал Гердлер. – Послушайте, а вы видели «Тераподист» за этот месяц? Там есть статья о возвращении памяти…