— Не знаю, — помолчав, сказала Ольга, — но я думаю, что это будет возможно, когда мы получим совсем дешевую электроэнергию и наши изобретатели сделают вот такие, еще более светлые лампы, но во много раз экономичнее. Тогда мы будем выводить новые сорта растений для вечного дня.

— Что-то уж больно чудно, — простодушно заметила Стеша. — Эдак и спать не придется.

— Не бойся, у тебя твой сон не отберут. Наоборот, тогда и для отдыха и для сна будет куда больше времени… Вот смотри, — Ольга подвела подругу к одной из грядок. — Видишь кустики ветвистой пшеницы? У них уже высокие колосья. А посеяла я эти зернышки… — Ольга раскрыла тетрадку и заглянула в записи, только месяц тому назад. За полтора месяца можно посеять, вырастить и собрать хлеб. Правда, это особый сорт. Ученые говорят, что такая пшеница может дать до ста пятидесяти центнеров с гектара… Смотри, сколько у нее колосьев. И какие…

Ольга не успела договорить.

Из потолка вдруг выскочил тяжелый крюк, к которому была прикреплена проволока для плетей вьющегося винограда. Он ударился обо что-то мягкое и затем шлепнулся в воду.

Шульгина бросилась к месту аварии.

Там стоял московский техник и, растерянно улыбаясь, потирал ушибленное плечо.

Как потом он рассказывал своему товарищу, дело произошло таким образом. Услышав о ветвистой пшенице, о которой Бабкин много читал, он хотел хоть краем глаза посмотреть на нее. Пытаясь вылезть из канавы, Тимофей схватился за проволоку. Видимо, крюк неплотно держался в известняке и вылетел.

…Бабкин пытался согнать некстати прилепившуюся к губам улыбку, но это было не так-то легко. Что он мог сказать Ольге?

Стеша хотела все объяснить, но, увидев гневное лицо Шульгиной, смешалась и закрыла лицо руками.

— Антошечкина! Проводи, пожалуйста, товарища, — сухо приказала Ольга. Он, наверное, не найдет выхода.

Она резко повернулась и через секунду скрылась в тоннеле.

ГЛАВА 12

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

…словом

механика

и никакого волшебства.

В. Маяковский

Вода хлюпала в сапоге. Известковая пыль сразу прилипла к мокрой коже. Бабкин шел, опустив голову, и наблюдал, как мелькают перед глазами два сапога, белый и черный. Он с трудом узнавал их. Куда и зачем несут они незадачливого парня? Не все ли равно…

Все его попытки объясниться с Ольгой ни к чему не привели. Рассерженная девушка даже не взглянула на него.

Стеша готова была утопить любопытного техника в канаве. Она ничего не хотела слушать. Никаких извинений, никаких утешений, только пусть он скорее убирается отсюда.

Бабкин ушел молча, с достоинством. Стеша все еще плакала. Тимофею казалось, что и сейчас доносится до него ее детское всхлипывание.

Кругом, куда ни повернешься, поля. Тонкие деревца окружают их зеленым забором. Всюду люди, у всех свое дело: кто окучивает картошку, кто полет огороды.

Мелькают светлые платья на поле. Казалось, что это ожили ромашки и васильки, побежали по траве, и вот колышутся они уже на другом месте.

Песня, спокойная и радостная, прилетела с поля. Ветер принес ее сюда на дорогу и снова помчал дальше, Пусть слушают те, кто остался в деревне.

Не хотелось Бабкину возвращаться в Девичью поляну. Никого там нет, старики да ребята малые. Все на полях. Только вот он, парень из Московского института, — один он бездельничает, бредет по дороге и вздыхает.

Шел он среди полей и видел маленькие опытных участки. Они казались ему клетками шахматной доски. «Ольгины выдумки», — подумал он, останавливаясь около одной из клеток. Перед ним расстилалось небольшое поле с пышными букетами бледно-розовых цветов. Они росли на кустах с тонкими красными ветками. Пчелы тяжело взлетали над цветами, словно перегруженные самолеты.

В первый момент Бабкин не узнал этого растения. Оказалось — гречиха, та, которую он привык видеть низкорослой, с чахлыми цветочками на тонких, как бы проволочных, стебельках.

А вот и ветвистая пшеница. «Может быть, Ольга пробует вывести и здесь какой-нибудь новый сорт? — подумал Тимофей, считая колосья на одном из стеблей. — Зачем же возиться с этим растением на маленьких участках, если сейчас ветвистой пшеницей засеваются целые поля? Однако Ольга пробует, ей мало того, что сделали академики…»

Вечная неудовлетворенность. Поиски нового… Мало ей, мало! Все нужно: и вода из-под земли, и гречиха, и диковинная ягода, и даже редкостные тропические цветы на окнах. «А кто она, Ольга Шульгина? — размышлял Тимофей. Кончила техникум, так же как и я. Сейчас заведует агролабораторией, учится заочно в Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Все! Что ж тут особенного?»

Одного только не мог себе представить Бабкин. Как это могло случиться, что его ровесница-комсомолка, которая, наверное, и в Москве-то никогда не была и не знает, что такое настоящая работа в научном институте, вдруг организовывает в Девичьей поляне необыкновенную лабораторию, становится ее начальником и делает такие опыты, которые, наверно, заинтересуют серьезных и уважаемых специалистов? «Кто для нее Бабкин? — невесело думал он о себе. — Просто мальчишка научившийся обращаться с горячим паяльником. Он не прижжет себе пальцев, но и не выдумает пороха. Пусть этот техник умеет соединять по схеме проводнички, его научили, как проверять радиостанцию. Вот и все».

И, наверное, впервые за свою жизнь Бабкин по-настоящему, почувствовал что-то вроде зависти. Как ни странно, но он был этому рад. Тимофей не мог разобраться, хорошо ли это или плохо, но он все-таки завидовал Ольге. Нет, конечно, не потому, что она была начальником лаборатории, а он, Бабкин, нет. Он понял, что слишком рано пришло к нему спокойствие и удовлетворенность. Ольга все переделывает, ищет, ошибается, мучается, не спит ночей и опять начинает все заново. Это только внешне она спокойна, так же как он, Бабкин, а характер у нее совсем другой.

«Так чему же я завидую? — спрашивал сам себя Тимофей в мучительном недоумении. — Характеру Шульгиной? Странно, но это именно так, потому что больше завидовать нечему. Все так же доступно и мне, как и ей. Кто же мешает технику Бабкину изобретать или работать совсем по-новому, как передовые люди на заводах или здесь в колхозе та же Ольга и ее товарищи?» Он вспомнил девочек на школьном мичуринском участке — синеглазую Капку, разводившую гусениц дубового шелкопряда. Всюду опыты, всюду поиски!

Навстречу Тимофею плыли зеленые горы: это были высокие возы сена. Вихрастый мальчуган с гордостью восседал на возу и снисходительно смотрел сверху вниз на городского парня. Бабкин стал на обочине, пропустил мимо себя возы и снова зашагал по дороге. Его невольно тянуло на кукурузное поле, где работал Ванюша Буровлев.

Издалека Тимофей заметил его коричневый костюм. Бабкину захотелось извиниться перед парнем за свою горячность.

Молодые колхозники проворно орудовали тяпками, заканчивая обработку оставшегося участка, где уже прошел культиватор. Куда девалась ленивая размеренность движении, которую Бабкин наблюдал у многих из них до «ночной операции» Стешиных девчат.

Стеша была уже в поле на противоположной стороне дороги. Вместе со своими подругами она продолжала прополку кок-сагыза.

Не слышно ни песен, ни звонкого девичьего смеха. Чувствовалась какая-то скованность и неловкость. Парни были обижены на девчат, а те, в свою очередь, хранили терпеливое молчание. Они боялись, смехом ли, песней, показать свое торжество. Эдак навсегда обидишь ребят… А они все-таки хорошие, хоть и с ленцой иногда…

Мимо Бабкина трое девчат везли бочку с водой. Тимофей заметил коренастую девушку с широкими, как у молотобойца, плечами. Идет она позади бочки и вместо того, чтобы подталкивать ее, только держится за тележку — делает вид, будто ей тоже тяжело.

Бабкин несколько раз встречал эту девчонку и на поле и в деревне. Это Нинка Лукьяничева. Она, как рассказывала Стеша, буквально шагу лишнего не ступит. Думает только о женихах и нарядах. О ней всегда с неприязнью говорили подруги. Тимофей смотрел вслед удаляющимся девчатам. «А я что? — невольно подумал он. — Тоже иду вслед за колхозной повозкой и делаю вид, что очень хочу помогать комсомольцам…»