Инженер увидел бочку пива, виски и ящик с хлебом и ветчиной.
— Ну что ж, отметим победу! Не возражаю…
Пока отряд был в прерии, в лагере шла работа по восстановлению разрушенного.
Шум утихал. Раненых стаскивали в одну большую палатку. Художник распорядился, чтобы Генри, все еще не приходящего в сознание, перенесли к нему. Для убитых вырыли общую могилу. Начали сколачивать новый домик для начальника лагеря Тейлора-второго.
Стойка для вина и пива была устроена прямо под открытым небом из наспех сколоченных досок и бочек. Дези первая прибежала помогать хозяину, и снова бойко пошла торговля. Даже сам кудрявый начальник принес фляжку, чтобы наполнить ее виски.
Поздно вечером кто-то тихонько постучался в дверь комнаты художника. Моррис откликнулся:
— Войдите.
Дверь открылась. Моррис вздрогнул. Перед ним было черное, покрытое рубцами лицо без носа, голова без ушей. Моррис вспомнил о видении, которое промелькнуло перед ним ночью у раненых. Взяв себя в руки он сказал:
— Входите же.
Женщина в черной кожаной одежде плотно прикрыла за собой дверь. Черной краской покрывают себя индейцы в знак скорби, жертвенности, покаяния. В руках у нее было кожаное одеяло и какие-то вещи.
— Что вы хотите сказать? — спросил Моррис, заглянув в глаза вошедшей.
— Ты знаешь, что такое линчевание?
— Тебе угрожает линчевание? — ужаснулся Моррис.
— Нет, не мне, но они хотят линчевать индейца сиу. — Индианка отчетливым шепотом произносила английские слова.
— Какого индейца? — Моррис говорил также очень тихо. — Неужели моего краснокожего брата Длинное Копье?
Индианка покачала головой.
— Нет, не Длинное Копье.
— Кого же?
— Харку.
— Гарри? — Художник ужаснулся. — Где же Джо Браун?
— Уехал к поезду. Еще не вернулся.
— Это ужасно. Кто вынес приговор линчевать?
— Кровавый Билл. А теперь и все так думают. Масса Тейлор-второй сказал: линчевать — это правильно. Все пьют и все говорят: линчевать Гарри. Они кипятят бочку смолы. Они хотят вымазать его горячей смолой. Потом хотят обвалять его в перьях и гонять, пока он не умрет.
— Какое варварство! Надо предупредить Харку. Кто-нибудь его видел?
— Нет. Но конь здесь. Дакота всегда придет к своему коню.
— Что же делать? Где Матотаупа?
— Не вернулся от поезда.
— Нельзя ли найти людей, которых Харка собрал защищать лагерь?
— Они тоже у поезда.
— Все нужные люди у поезда! Но надо действовать!
— Теперь вы знаете все, — тихо сказала женщина. — Я оставлю у вас одеяло из бизоньей кожи — это одеяло Харки, я оставлю у вас лук — это лук Харки, я оставлю у вас перья — это орлиные перья Харки, я оставлю у вас вампум — это вампум для Харки, это вампум из хижины вождя Оцеолы, которого белые люди предали и убили. Харка прочитает, что говорит вампум. Вампум — завещание Оцеолы. А теперь я оставлю вас.
Индианка повернулась, тихо прикрыла дверь и вышла.
Спустя некоторое время Длинное Копье сказал:
— Я посмотрю, что делается снаружи…
Когда шайен возвратился, он сел на край кровати, сложил руки на коленях и опустил голову.
— Ну что, Длинное Копье?
— Очень плохо, мой белый брат, Далеко Летающая Птица, Умелая Рука, Волшебная Палочка. Все бегают с оружием и хотят линчевать Харку. Если он появится в лагере, он пропал. Его палатка уничтожена. Они хотели линчевать семинолку, но она приняла яд. Кто-то облил ее, уже мертвую, горячей смолой.
— Как бы нам предупредить Джо Брауна и Матотаупу? Только они могут предотвратить несчастье, успокоить или во всяком случае обуздать этих пьяных тварей.
Длинное Копье кивнул и вышел.
Ночью кто-то опять постучал в дверь. Затем она приоткрылась. Появилась голова в шляпе с опущенными полями, прикрывающими лицо, затем — вся фигура в кожаной ковбойской одежде. В руках — ружье.
Вошедший бесшумно закрыл дверь и тоже сел на край постели Генри. Ружье он поставил прикладом на пол. Голова его была опущена, но потом он поднял ее, и Моррис в свете лампы узнал его.
— Ха… — Моррис даже не произнес имени. — Ты?!
— Да. Где мой отец?
— Еще у поезда.
— Джо Браун?
— Тоже у поезда.
— Белые люди хотят линчевать меня.
— Может, ты где-нибудь спрячешься, пока не вернутся отец, Джо и остальные.
— Мог бы, но не хочу. Я ухожу. И если тебе где-нибудь, когда-нибудь случится говорить с моим отцом, то скажи, что я ушел к сиксикам, чтобы выдержать испытание и стать воином. Только после этого я вернусь и отыщу отца. Я как воин спрошу его еще раз, согласен ли он расстаться с Рэдом. Джимом.
— Да… стой, Харка, женщина принесла для тебя одеяло из шкуры бизона, лук и еще кое-что. Если хочешь посмотреть, все это там под кроватью.
Индеец нагнулся и увидел свое старое разрисованное одеяло, лук, орлиные перья и вампум. Вампум он сейчас же взял в руки и стал внимательно рассматривать.
— Это из палатки Оцеолы, — пояснил Моррис. — Так сказала женщина. Она была семинолка?
— Да, она была семинолка и никогда этого не забывала, — ответил Харка. — Вампум содержит передаваемое из поколения в поколение завещание. Где Длинное Копье?
— Он пошел встретить тебя и предупредить. Ты его не видел? Я думаю, он приготовил для тебя одежду.
— Не надо. Я снял одежду с человека, который надругался над трупом женщины. Он отошел от лагеря и оказался слишком близко от моего ножа.
Индеец произнес это совершенно безразличным тоном, и Моррис посмотрел на него с печалью.
— Харка, неужели убийство стало для тебя профессией?
— Хау. Это моя работа. Этому меня научили краснокожие люди и белые люди. Я убиваю белых людей и я убиваю красных людей точно так, как я убиваю бизонов.
— Кто же ты? — с ужасом спросил художник.
Это был тот же самый вопрос, который Матотаупа задал своему сыну год тому назад.
— Мое имя Гарри. Я разведчик, и я опасен для всех, кого научился ненавидеть и презирать.
Бледное лицо художника стало таким печальным, что индеец посмотрел на него с участием.
— Ты расстроен, Далеко Летающая Птица, Желтая Борода, Волшебная Палочка?
— Ты видишь, я уже больше не Желтая Борода, как ты меня называл будучи мальчиком, я уже седая борода. И я расстроен.
— Почему? Ты боишься меня? Или тебе не все равно, что получится из меня — краснокожего?
— Нет, Харка — Ночной Глаз, Твердый Как Камень, Убивший Волка, Охотник На Медведя, я тебя не боюсь. Но мне не все равно, на что ты израсходуешь свои огромные природные дарования.
— Не пугайся, если услышишь выстрел! — сказал индеец. — Я убью коня, который теперь для меня обуза: я не могу освободить его из рук белых людей. Я буду меток, и мой Серый даже не почувствует, что умирает.
Харка еще глубже надвинул шляпу и покинул комнату так же спокойно и неслышно, как и вошел.
Когда утро сменило ночь, вторую ночь после схватки в лагере, двадцать человек посреди прерии очнулись от своего пьяного сна. Их мучила жажда, но не было воды.
Джо Браун, который знал меру выпивке, всю ночь держал дозор. Он не дал и Топу напиться до бесчувствия. Лишь они двое теперь твердо стояли на ногах.
— Тихо, — сказал Джо. — Кто это там идет?
— Это мой сын, — сказал Матотаупа.
Юноша ехал на пегом коне. Он подскакал на галопе, резко остановил коня и соскочил на землю. Он снова был одет как индеец. Вампум был на нем.
Выражение его лица было чуть высокомерно и неприязненно, но дышал он спокойно, и по всему этому Матотаупа знал, что подъехавший почувствовал запах алкоголя.
— На станцию напал Тачунка Витко? — спросил Матотаупа сына, хотя хотел бы сказать другие, более теплые слова.
— Хау.
— А потом?
— Потом он охотился на бизонов.
— Ты его преследовал?
— Нет.
— Ты не преследовал Тачунку Витко? Почему?
С этим почему в Харке вспыхнуло внутреннее сопротивление отцу, нежелание ему больше подчиняться. Харка загнал своего коня, которого очень любил, для того, чтобы предупредить белых, он заманил дакота в ловушку, он убивал воинов дакота, и теперь новая кровавая вражда встала между ним и его племенем. Он не ответил Тачунке Витко, вызывавшему его на единоборство, но не потому, что испугался, а потому, что не хотел действовать на руку белым, покушаясь на великого вождя дакота. Не хотел, хотя Тачунка Витко и оскорбил Матотаупу. Харка не преследовал Тачунку Витко, Харка помог скрыться раненым дакота, Харка далеко отнес убитых воинов, чтобы не дать белым возможности надругаться над мертвыми. Это почему затронуло в Харке самый больной и пока неразрешимый вопрос: ради чего он живет?
