– Разумеется, господин полковник, без этого никак нельзя. Не всегда регулярно, так сказать, с переменным успехом, но мы это осуществляем.

Боже мой, ну ясное дело, он сидит на этом унитазе и воображает себя бомбардировщиком. Бомбит. Нерегулярно. Не будем уточнять, что у него изображает пулемет.

– Да, майор. Авиация очень зависит от сил природы… Как на бомбосбросе, сфинктера не заедают?

Дедушка Вольф печально кивнул.

– К сожалению, бывает, господин полковник.

– Ну хорошо… Итак, майор, сейчас я сообщу вам стратегическую информацию исключительного значения. За ее сохранность вы отвечаете по всем законам военного времени. Итак. Прорыв, о котором шла речь – это часть большого наступления, которое последует в ближайшее время.

– Я догадывался.

– Не сомневаюсь. На нашем участке направление таково…

Вот дьявол, где тут побольше места? Ударим-ка к двери ванной, мимо биде.

– … на сей раз с правого фланга, вот отсюда, на северо-запад – вот так. Как видите, здесь выявлено много укрепрайонов противника… – я величественно махнул рукой в сторону пестрых красных квадратов. Господи, да с кем же мы воюем? – Майор, я обращаюсь к вашему опыту и военной интуиции. У вас лучшая в дивизии карта, прямая связь с воздушной разведкой, вы один из самых грамотных офицеров… короче, владеете ситуацией. Прикиньте со всеми возможным обоснованиями три-четыре варианта переброски войск по этому направлению, набросайте схемы, обеспечение, поддержку… вы меня понимаете. И будьте готовы к совещанию в штабе. Во времени не ограничиваю, время пока есть, мы нуждаемся в очень серьезном подходе. Вам ясна задача?

– Так точно! – с неподдельным чувством отозвался дедушка Вольф.

– Ну и прекрасно. А пока отправляйтесь спать, это приказ – у вас утомленный вид, а мне нужны командиры с ясной головой. Немедленно, майор.

На этом туалетно-военный совет закончился и начался семейный. В кабинете у Старого Карла присутствовали: сам хозяин, естественно, Амалия, Брунгильда и я. Руди не пригласили по той простой причине, что Хельмут вообще не считал его за человека, Магду тоже в этом доме ни к каким серьезным решениям не допускали – для Старого Карла она была таким же представительским атрибутом как, скажем, его новый «майбах». Ну положено бизнесмену такого ранга иметь роскошный, хотя и выдержанный в строгом стиле лимузин, а также красавицу жену хотя бы с намеком на какой-то вес в обществе. Кроме того, Амалия считала, что в доме, где растут две девочки, необходима какая-то постоянная женщина, обладающая вкусом и знакомая с современными течениями. Для самого же Старого Карла, насколько я понимаю, первой и последней женщиной на свете оставалась его покойная жена Мария, и никаких других больше не существовало – впрочем, тема эта тщательно оберегалась и обходилась, и задать хозяину вопрос о прошлой и нынешней семейной жизни мог разве что бесповоротно отчаявшийся самоубийца. Но я бы и такому не советовал.

– Садись, генералиссимус, – прохрипел Старый Карл, усевшись на председательское место за своим аэродромного вида столом.

С голосом у господина Хельмута Ветте тоже большие проблемы. Строго говоря, никакого голоса у него нет вообще – тот, кому хоть раз довелось слышать достопочтенного адмирала Хэккета (или непрошибаемого генерала Раама), поймет, о чем я говорю. Колебания воздуха, которые производили голосовые связки Старого Карла, можно назвать хрипением, шипением, сипением – впечатляющим по мощи, вполне модулированным по тону, так что в отчетливости речи нет ни малейших сомнений – но голосом в общечеловеческом смысле слова это становилось лишь тогда, когда он орал во всю глотку. Легко догадаться, что мне случалось сталкиваться и с этой вариацией.

– Сегодня у нас вечер чудес, – громовым шепотом начал Старый Карл. – На семейном собрании присутствует чужой… обормот… Небывалые дела. Только одно и утешает – это сын Отто Штейнглица… Скажи спасибо своей фамилии…

Тут, без всякого стука и доклада, вошла Марта – уже без шприца и прочего снаряжения – и сказала:

– Спит как убитый. Без лекарств. Это первый раз за два года, – и ушла.

Старый Карл засопел.

– Бруно. Мы любим дядю Вольфганга. С ним обошлись несправедливо… но дело не в этом. Просто мы его любим. То, что он здесь – это нарушение закона. Мы идем на это. Терпим все неудобства.

– И еще это его ружье, – вставила тетя Амалия.

– Да. Его коллекцию оружия, конечно, вывезли… что при этом было… – Старый Карл покачал головой. – Но одного пулемета так и не нашли. Надеюсь, тебе не надо объяснять, что это значит. Да, с патронами. Все эти годы мы надеялись… – он вдруг вновь ударил ладонью по столу. – Вонючие психиатры, шарлатаны, дерьмо собачье, светила, мать их за ногу!

– Хельмут, – остановила его Амалия.

– Да знаю я! – вскипел Старый Карл, и живая нотка баса акульим плавником прорезала море шипа и хрипа. – Двадцать лет, чертова уйма денег, дурацкие санатории, заумные разговоры – все псу под хвост, и вот приходит мальчишка!..

– Бруно, – сказала тетя Амалия, – мы тебе очень благодарны.

– Да, – нехотя согласился Старый Карл. – Короче. Я уезжаю на десять дней, и потом сразу возвращаюсь сюда. Мы просим тебя… присматривать за Вольфгангом, поконтролировать его, что ли… Само собой, мы готовы заплатить… в разумных пределах.

Тут я преисполнился театрального достоинства.

– Дядя Хельмут. Я все сделаю, и не надо никаких денег, – и посмотрел на Брюн. Она очень мило смутилась.

Старый Карл погрозил мне своим страшенным пальцем шахтерского вида:

– Бруно, смотри, паршивец, Брюн нам как дочь! – но интонация, к величайшему моему изумлению, вышла какая-то осторожная и звучала в ней едва ли не надежда. Это как же понимать? Ладно, продолжим.

– Кроме того, дядя Хельмут, я принимаю ваше предложение – согласен работать у вас дизайнером. Стол, компьютер и свободный график. Мммм… обязуюсь не злоупотреблять.

– Хм, – сказал Старый Карл. Черт, один этот звук произвел бы фурор среди фанатов «Звездных войн». – Вернусь, поговорим. Ты видел «девятку»? Зайди к Кесслеру, он покажет. Раскинь мозгами, что к чему. Твои щечки вокруг целика понравились в министерстве. Разумеется, фрезеровка, дорого, но если они согласны платить…

– Хельмут, здесь не техсовет, – снова вмешалась матушка Амалия.

Как-то так вышло, что провожать меня пошла Брюн, и вместо парадных дверей мы почему-то оказались у дверей ее комнаты, в красноковерном коридоре над поворотом лестницы.

– Брюн, – сказал я, – у меня к вам одна глубоко интимная просьба.

– Да неужто?

– Меня совершенно пленила одна деталь вашей внешности. Пальцы. На ногах. За всю жизнь не встречал такой красоты. Вы точно в родстве с египетскими фараонами. Все одинаковой длины… словно сейчас из Каирского музея. Можно их увидеть еще раз? А то я не усну.

На мгновение глаза у нее стали как у четырнадцатилетней девчонки, она стряхнула с ноги тапок с плюшевым медведем и продемонстрировала свои феномены, даже кокетливо пошевелила ими, и после этого посмотрела на меня так, что в голове у меня перегорели все пробки и поднялись все шлагбаумы. Я качнулся вперед и обнял ее.

– Брюн, не стану скрывать – одних пальцев мне мало.

– Так-так, – произнесла она задумчиво, и ее рука осторожно легла мне на спину. – Вот уж действительно: дай Бруно Штейнглицу палец – он заберет все остальное… Бруно, вы уверены в том, что делаете?

– Уверен, но боюсь.

– Чего же?

– Брюн, я же не совсем идиот. Я вижу, что вы очень необычный человек. И я боюсь сделать что-то не так и все испортить.

– Пока бояться нечего, – вздохнула она, подняла голову, и дальше какое-то время мы увлеченно целовались.

– Господи, а ведь я давала клятву, что ничего подобного со мной больше не будет, – сказала она наконец.

– Все дают такие клятвы, но выполнять их вовсе необязательно.

– Да, незатейливая схема, – Брюн провела пальцем по моей небритой щеке. – Ты знаешь, что у тебя страшная репутация?