Когда майским днем Мегрэ сошел с поезда в Делфзейле, он имел весьма смутное представление о деле, которое привело его в этот маленький городок на севере Голландии.

Некто Жан Дюкло, профессор университета в Нанси, совершал лекционное турне по городам Севера. В Делфзейле он был гостем господина Попинги, преподавателя Высшего мореходного училища. Но Попинга был убит. Хотя формально французского профессора не обвиняли, тем не менее его попросили не уезжать из города и оставаться в распоряжении голландских властей.

Вот и все или почти все. Профессор Дюкло сообщил о случившемся в Нанси, вследствие чего в Делфзейл был направлен представитель уголовной полиции.

Задача была возложена на Мегрэ, задача скорее официозная, чем официальная, которую он сделал еще менее официальной, не предупредив голландских коллег о своем приезде.

Перед отъездом он получил пространные показания Жана Дюкло и список людей, так или иначе причастных к этой истории.

Как раз списком-то и занимался Мегрэ в вагоне поезда.

Конрад Попинга (жертва), сорок два года, бывший капитан дальнего плавания, преподаватель Высшего мореходного училища в Делфзейле. Женат. Детей нет. Свободно говорил по-английски и по-немецки, довольно хорошо по-французски.

Лизбет Попинга, его жена, дочь директора лицея в Амстердаме. Широко образованна. Прекрасное знание французского языка.

Ани ван Элст, младшая сестра Лизбет Попинга. Двадцать пять лет. Лиценциат. В Делфзейле временно. Французский понимает, но говорит плохо.

Винанды, соседи Попингов: Карл Винанд, преподаватель математики в Высшем мореходном училище, его жена и двое детей. Французского не знают.

Бетье Лиеенс, восемнадцать лет, дочь фермера, специализирующегося на экспорте племенных коров.

Дважды была в Париже. Французским владеет в совершенстве.

Сухая справка, ничего не говорящие имена – все это ни на шаг не продвинуло Мегрэ, прибывшего из Парижа после тридцати шести часов пути.

Делфзейл смутил его с первой же минуты. Утром он проехал традиционную, с тюльпанами, Голландию, хорошо знакомый Амстердам, удивительную, изрезанную каналами провинцию Дренте с бескрайними вересковыми зарослями.

И вот теперь пейзаж, не имеющий ничего общего с голландскими открытками, пейзаж в сто раз более нордический, чем можно было вообразить.

Маленький городок десять-пятнадцать улочек, ровно вымощенных, словно кафель на кухне, красивым красным кирпичом. Низенькие, тоже кирпичные дома, щедро отделанные деревом светлых и веселых тонов.

Игрушка, а не город. Такое впечатление усиливалось оттого, что город со всех сторон окружала дамба, оснащенная массивными, как в шлюзах, воротами, которые закрывались во время приливов.

За дамбой устье Эмса, Северное море, серебристая лента воды. Суда на разгрузке под кранами, каналы и множество больших, тяжелых, похожих на шаланды парусников, способных противостоять морской стихии.

Светило солнце. Приветствуя незнакомого пассажира, начальник вокзала приподнял симпатичную оранжевую фуражку.

Мегрэ направился в кафе напротив вокзала. Войдя, он не сразу решился сесть: ему показалось, что он попал в дом мелкого буржуа, настолько здесь было чисто и уютно.

В зале стоял один-единственный стол. На столе – свежие газеты. Навстречу Мегрэ поднялся хозяин, сидевший за кружкой пива с двумя посетителями.

– Вы говорите по-французски? – спросил Мегрэ.

Отрицательный, без тени смущения, жест.

– Пива, пожалуйста… Bier!

Устроившись, он достал из кармана список. На глаза попалась последняя фамилия. Показав ее хозяину, комиссар произнес несколько раз:

– Ливенс…

Трое мужчин заговорили между собой. Потом один из них, высокий парень в матросской фуражке, встал, сделав Мегрэ знак следовать за ним. Голландских денег у комиссара еще не было, и он протянул хозяину стофранковую купюру. Тот запротестовал:

– Morgen!.. Morgen!..[1] Завтра! Только приходите!..

Все было по-семейному, просто, даже задушевно. Не говоря ни слова, провожатый повел Мегрэ по улицам городка.

Они миновали сарай, забитый старыми якорями, канатами, цепями, буями, компасами, дом парусного мастера, что-то мастерившего на пороге, кондитерскую, витрина которой выставляла напоказ изобилие шоколада и всевозможных сладостей.

– Говорить по-английски?

Комиссар покачал головой.

– По-немецки?

Тот же ответ, и парень снова погрузился в молчание.

В конце улицы уже начиналась сельская местность: зеленые луга, канал, по всей ширине которого плавали бревна, ожидая, когда их сплотят и доставят по назначению.

Вдали блестела высокая черепичная крыша.

– Ливенс!.. Dag, mijnheer.[2]

После некоторых попыток поблагодарить своего спутника, любезно сопровождавшего его почти четверть часа, Мегрэ продолжал путь один.

Чистое небо создавало атмосферу удивительной прозрачности. Комиссар шел вдоль лесосклада с огромными штабелями дуба, красного и тикового дерева.

У берега стоял катер. Играли дети. А потом почти километр – ничего. Только стволы деревьев на воде да белые ограждения вокруг полей, где разгуливали великолепные коровы.

И новое столкновение реальности с устоявшимся понятием: слово «ферма» вызывало у Мегрэ представление о соломенной крыше, кучах навоза, животных.

Перед ним же был новый красивый дом, окруженный утопающим в цветах парком. На канале, напротив дома, легкая лодка из красного дерева. У ограды – никелированный дамский велосипед.

Он поискал звонок, но не нашел. Покричал – никто не ответил. К нему подбежала собака, потерлась о ноги.

С левой стороны к дому примыкала длинная с окнами в ряд постройка, что-то вроде сарая, но сарая добротного, окрашенного в яркие тона. Оттуда послышалось мычание!

Мегрэ вошел в парк, обогнул цветники и оказался перед широко раскрытыми воротами.

Это был хлев, такой же опрятный, как и сам дом. Все из красного кирпича, все дышало теплом и уютом. Желоба для стока воды. Механическая система подачи кормов в ясли.

Позади каждого бокса – блоки, назначение которых Мегрэ понял лишь потом: они поддерживали коровам хвосты во время доения, чтобы не пачкать молоко.

Внутри царил полумрак. Все животные были на пастбище, и только в первом боксе лежала на боку одна корова.

К Мегрэ приближалась девушка, заговорившая с ним по-голландски.

– Мадемуазель Ливенс?

– Да… Вы француз?

Разговаривая, она посматривала на корову. Девушка улыбалась, но с долей иронии, которую Мегрэ сразу не разгадал.

Предвзятое мнение не подтвердилось и здесь: Бетье Ливенс в черных резиновых сапожках выглядела как наездница. Поверх зеленого шелкового платья, почти скрывая его, на ней был фартук, вроде тех, что носят медицинские сестры.

Здоровый цвет лица. Хорошая, радостная, несколько простоватая улыбка. Большие голубые глаза. Рыжие волосы.

Видимо, она подбирала забытые французские слова, которые произносила с заметным акцентом, но чтобы освоиться с языком, ей не потребовалось много времени.

– Вы к отцу?

– Нет, к вам.

Она чуть не прыснула со смеху.

– Извините. Отец уехал в Гронинген и вернется лишь вечером. Оба работника на канале – разгружают уголь.

Служанка пошла за продуктами. И именно сейчас корова начала телиться. Так неожиданно… А я совсем одна.

С широкой улыбкой она стояла, прислонясь к лебедке, приготовленной на тот случай, если придется помогать корове.

Сапоги девушки блестели на солнце как лакированные.

У нее были пухленькие розовые руки, ухоженные ногти.

– Я по поводу Конрада Попинги…

Она нахмурилась: корова тяжело поднялась и снова легла.