– «…Мы к тому времени уже изрядно набрались и веселились вовсю. Около двух ночи появился Резина. Он зажег спичку, и при ее свете показал нам бумагу, которую написал Джордж Роули, а Резина и Майк Уолш засвидетельствовали его подпись. Я рассказывал тебе об этом. Сейчас слово в слово не помню, но речь шла о том, что Джордж Роули его ненастоящее имя, а настоящее он писать не захотел и сказал только одному Резине. В бумаге говорилось, что Роули англичанин, что принадлежит он к известной английской семье и, если мы поможем ему бежать, он когда-нибудь получит свою долю семейного пирога, но, хоть он и не старший сын, сколько-то ему достанется, и он обязуется отдать нам половину своей доли, а мы в свою очередь обязуемся организовать ему побег и помочь уйти от погони, если будет погоня.

Мы были молоды, жаждали приключений и к тому же изрядно выпили. Вряд ли кто-нибудь из нас в ту ночь поверил, что когда-нибудь что-нибудь получит от английского лорда (разве что сам Резина Коулмен), но сама идея спасти одного из своих нам понравилась. Резина принес с собой еще один лист бумаги. На нем было написано: „КЛЯТВА КОМАНДЫ КОУЛМЕНА-РЕЗИНЫ“, и все мы ее подписали. Подпись Майка Уолша там уже стояла. Подписавшись, мы поклялись поделить поровну все, что получим от Джорджа Роули, независимо от того, когда и кому он заплатит.

Мы тогда все были без гроша, кроме Вика Линдквиста, а у него был мешочек золотого песка. Резина предложил пойти к Крабу. У Краба, тамошнего старожила, была самая быстрая в городе лошадь. Он выиграл ее в покер за несколько дней до этой истории, но она была ему ни к чему. Мы вдвоем с Резиной пошли к его хибаре. Мы предложили ему продать лошадь за песок Вика Линдквиста, но Краб сказал, что этого мало. Мы и сами знали, что мало. Тогда Резина рассказал все как есть и предложил Крабу войти в долю. Краб слушал, еще не до конца проспавшись, но, сообразив, о чем речь, вытаращил глаза, хлопнул себя по ляжкам и захохотал. Он сказал, что всю жизнь мечтал о британском наследстве, и черт с ней, с лошадью, все равно он ее проиграл бы. Резина достал „КЛЯТВУ“, но Краб подписываться не захотел, он заявил, что никогда ни под чем не подписывается и верит нам на слово. Резина начал было писать купчую на лошадь, но Краб возразил, что купчая не нужна, раз я у них свидетель: мол, лошадь наша – и катитесь, ребята. Он встал, сунул ноги в башмаки и повел нас в кораль к Джонсону, где она стояла – пегая, с белой мордой, – и мы ее оседлали и повели в поводу мимо палаток и хижин, вдоль оврага, туда, где ждали наши.

Джорджа Роули мы спасли. Я рассказывал тебе все это: как мы выломали пару досок в сарае, где он сидел, как подожгли сарай, и как он рванул рысью, себя не помня от счастья, и как Майк Уолш, стрелявший всегда без промаха, разрядил в него с двух рук оба револьвера и не попал. Роули успел далеко ускакать, пока кто-то понял, что происходит, но преследовать его никто не стал, потому что все были заняты на пожаре.

Через некоторое время поползли слухи, будто это мы купили у Краба лошадь для Роули, но к тому времени до него никому уже не было дела, а нас, в любом случае, можно было бы обвинить лишь в поджоге сарая, но доказательств не было. Этот номер у нас не прошел бы, конечно, если бы мы помогли бежать настоящему преступнику, например тому, кто играл бы краплеными картами или спер бы чужой золотой песок.

С тех пор, насколько я знаю, никто из нас Роули больше не видел. Ты не раз слышала, как я, когда дела у нас шли плохо, ворчал, что пора бы найти его и посмотреть, что он там нам пообещал, но ты так же прекрасно знаешь, что я никогда не пытался его искать, и говорил все это, скорее, в шутку. Но теперь, во Франции, я думаю о двух вещах. Во-первых, я непрерывно думаю о том, что могу не вернуться и что же тогда я оставлю тебе и нашей малышке? Маленькая Клара… Господи, как хочется ее увидеть. И тебя. Мне не хочется погибать, но я с радостью поднялся бы в траншее и дал немцам утром себя расстрелять, если бы за это получил возможность на минуту увидеть вас обеих. И я знаю, что ничего вам не оставлю. А если я ничего не смогу оставить жене и дочери, значит, моя жизнь закончится еще глупее, чем началась.

Теперь о втором. Неделю назад я встретил Роули. Кажется, я тебе рассказывал, что у него нет мочки на правом ухе – он говорил, что ему отсекли ее в Австралии, – но я узнал его не только по этой примете. Вероятно, из-за той истории его лицо прочно засело в памяти, так что я не сомневаюсь в том, что это был он. Я узнал его через двадцать три года! В тот день я обследовал территорию примерно в миле от передовой для новой линии связи, когда подъехал большой автомобиль. Это был британский автомобиль. Он остановился возле меня. В нем сидели четыре офицера, и один из них меня подозвал, а когда я подошел, спросил, где находится наша штаб-квартира. Я показал, в какую сторону ехать, а он посмотрел на мои нашивки и поинтересовался, почему это у нас, у американцев, капитан идет на позиции рыть траншеи. Судя по его нашивкам, это был командующий бригадой. Я ухмыльнулся и сказал, что в американской армии делом заняты все, кроме рядовых. А он посмотрел на меня повнимательней и воскликнул: „Бог ты мой! Джил Фокс!“. Я ответил: „Так точно, сэр. Генерал Роули?“. Он тряхнул головой, засмеялся, велел водителю ехать, машина рванула с места, а он оглянулся и помахал мне рукой.

Так что он жив, по крайней мере неделю назад был жив, и явно не бедствует. Не из работного дома, как говорится у англичан. Я уже предпринял шаги, чтобы выяснить, как его зовут, но пока безрезультатно. Может быть, скоро все же узнаю. А пока я пишу тебе и таким образом привожу в порядок свои воспоминания, потому что как бы это ни выглядело смешно или даже глупо, но это и в самом деле единственное „наследство“, какое я способен оставить вам с Кларой. В конце концов, в ту ночь в Сильвер-Сити я действительно рисковал жизнью в полном соответствии с принятыми на себя обязательствами, и если теперь благородный лорд жив-здоров и у него все в порядке, то почему бы и ему не выполнить свою часть обязательств. Если же я не успею, то от души надеюсь, что это сделаешь ты, не только ради себя, но ради нашей дочери. Возможно, я впадаю в мелодраматический тон, но на передовой все выглядит иначе. Если я узнаю его имя, напишу.

И вот еще что. Если ты все же его найдешь и он отдаст тебе мою долю, не вздумай заплатить тем людям из Калифорнии, которым я должен двадцать шесть тысяч. Пообещай мне это. Ты должна это мне пообещать, моя дорогая Лола. Свое единственное „наследство“ я оставляю вам с Кларой, вам, а не им! Ты ведь знаешь, как меня тяготил этот долг все последние десять лет. Пусть я взял тогда деньги не совсем по своей воле, мне хотелось бы их вернуть… я сказал бы, больше всего на свете, но не больше, чем обеспечить вас с Кларой, а если я здесь погибну, пусть и долги мои умрут вместе со мной. Конечно, если вдруг он заплатит столько, что деньги будет некуда девать… но таких чудес не бывает.

Если вдруг что-то получится, ты должна будешь разделить деньги поровну с теми из нашей команды, кого сможешь разыскать. Я о них с тех пор ни о ком не слышал, кроме Харлана Сковила, но и от него несколько лет уже не получал известий. Его адрес записан у меня в красной записной книжке, которая лежит в ящике стола. Самое скверное, что у тебя нет расписки Джорджа Роули. Ее, как и нашу „КЛЯТВУ“, взял тогда на хранение Резина Коулмен. Возможно, тебе удастся его отыскать. А возможно, Роули окажется порядочным человеком и заплатит без расписки. Конечно, и то и другое звучит просто смешно. Мечты, мечты. Но, во всяком случае, я совершенно серьезно намерен вернуться к тебе целым и невредимым, а если я вернусь, ты не прочтешь этого письма, разве я покажу его тебе шутки ради.

Вот список всех, кто тогда участвовал в сделке: Джордж Роули, Коулмен-Резина (имени не знаю), Виктор Линдквист, Харлан Сковил (ты с ним знакома, начни поиски с него), Майкл Уолш (он был немного старше, тогда ему было, по-моему, тридцать два, и он не входил в нашу команду). Краб был намного старше, так что теперь его, возможно, уже и нет на свете, – и это все, что я о нем знаю. Ну и, наконец, я, искренне любящий тебя (так любящий, что и за год не рассказать) автор этих строк, Гилберт Фокс».