«Где твой разум, парень бравый?

Все глядишь, глядишь куда-то...

Видно, тут вмешался дьявол!

Проморгали мы, ребята...

Что ты делаешь там — плуг ли

или в нос кольцо? Кому же?

Дотлевают в горне угли,

ты же все глядишь наружу...»

Поднял парень чернобровый

над металлом раскаленным

тяжкий молот двухпудовый,

опустил его со звоном.

Стуки-звоны, звуки-токи, —

наковальня оживает

и мехи надули щеки,

дышат, пышут, подпевают.

Словно звездочки над бездной

вьются искры в дыме черном

над болванкою железной;

пламя вспыхнуло над горном.

«Эй, кузнец!..»

— Жжик! Стуки-звоны... —

Пусть старик бранится строгий

парень, как завороженный

все не сводит глаз с дороги!...

Глянь-ка живо, что за диво...

Кали-Кали-Калиопа! —

Дразнит молот, бьет визгливо:

«Он ты, парень-недотепа!»

— Глянь, там глушь, мрак!

— Боже правый! —

Медлит зорька золотая...

Бьет болванку парень бравый

молот с грохотом роняя.

Не на небе солнце всходит

для юнака молодого, —

он с окошка глаз не сводит,

там он солнца ждет другого.

За лесами, за горами,

далеко-далёко,

злой кудесник, тьмы ровесник,

жил в дому высоком.

С ним в светлице молодица

взаперти, как птица,

год за годом ждет свободы,

чахнет и томится.

Злой кудесник, тьмы ровесник

ее охраняет, —

даже солнце из оконца

к ней не проникает.

Но лишь ночью тучи в клочья

месяц разрывает,

из светелки на метелке

дьявол улетает.

Где-то ходит, где-то бродит

чащами лесными

и пирует и толкует

с совами слепыми.

А сиротка, свет-красотка,

у окна садится,

чтоб луною, чтоб ночною

мглою насладиться.

Тут к ней птичка-невеличка

сразу подлетает,

белолицу молодицу

песней утешает.

***

Злой деляга, старый скряга,

ростовщик богатый,

дань взимая, в нашем крае

выстроил палаты.

С давних пор он, старый ворон,

посадил в светлицу,

как сиротку, за решетку,

Калиопу-птицу.

Злой деляга, старый скряга

пленницу, как диво,

от прохожих, от пригожих

бережет ревниво.

Но лишь утром перламутром

неба край зажжется,

злой мошенник с кучей денег

на базар плетется.

Там он бродит, все обходит,

благо день погожий,

у крестьянок спозаранок

покупает кожи.

А красотка за решеткой

рада солнца блеску,

замирает, поднимает

робко занавеску.

Здесь он, рядом... Жарким взглядом

ловит взгляд желанный,

парень стройный, беспокойный,

молодец румяный.

Калиопу-белоличку,

в клетку пойманную птичку,

чернобровый, не люби:

свою младость,

свою радость

не губи!

Не для чужа-чуженина

зреет ягодка-малина.

Страсть несчастную смири!

Слышишь, малый!

Разум шалый

собери!

Старый муж не проморгает,

за малиной наблюдает,

чернобровый, так и знай:

будь разумней,

жар безумный

обуздай!

***

Не играй с огнем, не балуй,

а не то сгоришь, пожалуй,

чернобровая, не тронь!

Не шути-ка —

пламя дико,

жжет огонь!

Дьявол в том огне как дома,

не боится искр и грома.

В черном дыме тайно скрыт,

дьявол черный,

злой, проворный

вечно бдит.

Сердце парня, словно печка,

загорится от словечка,

страсть огнем пылает в ней.

Чтоб погасла,

в печку масла

ты не лей!...

Разве в страсти разум может

молодым помочь сердцам?

Ах, зачем ты крылья, Боже,

дал беспечным мотылькам?

Мотылек везде летает,

для него преграды нет —

он целует и ласкает

каждый новый вешний цвет.

Каждый шаг влюбленных труден,

жар любви сжигает кровь...

На беду себе и людям,

Боже, создал ты любовь!

Разве в страсти разум может

молодым помочь сердцам?

Ах, зачем ты крылья, Боже,

дал беспечным мотылькам?

Мчит, шумит ручей бурливый,

пена белая, как снег;

и глядит тростник пугливый

на его безумный бег.

Заслоняют берег правый

ветви ивы молодой,

а на левом плющ кудрявый

низко виснет над водой.

Днем и ночью плющ годами

тянет к деревцу уста,

хочет тонкими стеблями

дотянуться до листа.

Истомившись от разлуки,

гнется ива над водой;

то протягивает руки,

то на плющ глядит с тоской.

Но с волною озорною

трудно иве совладать,

ни зимою, ни весною

иву другу не обнять.

Чернобровый поднял молот

двухпудовый

и, вздыхая, опускает,

тихо песню напевает:

«Как мила ты, моя люба,

как нежна ты.

Кто, скажи, тебя ласкает,

стан твой — стебель — обнимает?

Как прекрасны твои косы,

очи ясны.

Две звезды открыли очи —

чей ты свет средь темной ночи?

Два бутона — твои щеки,

два пиона,

губы — вишни, шея — сладость,

и кому такая радость?

Луч несмелый не касался

груди белой...

Кто же грудь твою ласкает

и, счастливый, засыпает?»

***

Шьет бедняжка за решеткой,

словно пташка,

занавеску поднимает,

тихо песню напевает:

«Мой желанный, мой красавец

ненаглядный,

будь мне другом, будь мне братом,

не сжигай мне сердце взглядом!

Взгляд твой сушит мое сердце,

мою душу...

В летний зной лоза томится,

ей росой бы освежиться...

Ей, бедняге, милый сокол,

надо влаги!

А тогда пусть солнце греет

и лоза зазеленеет.