Иногда в комнате над ним слышались шаги. Что касается м-ра Пайка, то он уже, должно быть, в четвертый раз выходил в коридор. Видно, Мегрэ спал урывками и не очень крепко, так что мысли его не исчезали, а только расплывались и путались.

М-р Пайк сыграл с ним дурную шутку, когда во время прогулки по молу говорил о голландце. Теперь комиссар мог думать о де Грефе, только находясь под впечатлением сказанного о нем Пайком.

Однако портрет молодого человека, нарисованный Пайком, его не удовлетворял. Де Греф тоже был здесь, в «Ковчеге», вместе с Анной. Девушке, вероятно, очень хотелось спать, голова ее все сильнее склонялась на плечо спутника.

Де Греф с ней почти не разговаривал. Он, должно быть, редко это делал. Он был хозяин, и ей надлежало только следовать за ним, ожидая его приказаний.

Де Греф смотрел по сторонам. Очень худым лицом он напоминал дикого зверя.

Другие здесь тоже, конечно, были не ягнята, но де Греф бесспорно был хищником. Он втягивал носом воздух, как хищник (это было похоже на тик), слушая все, что говорилось, и дергал носом. Такова была его единственная заметная реакция.

Майор мог бы сойти в джунглях за толстокожее животное — слона или скорее бегемота. А г-н Эмиль?

Пожалуй, за проворного зверька с острыми зубками.

Смешно! Что подумал бы м-р Пайк, если бы прочел мысли Мегрэ? Правда, у комиссара было смягчающее обстоятельство. Он много выпил и пришел в дремотное состояние. Знай он, что не сможет по-настоящему уснуть, он выпил бы еще несколько стаканов, чтобы погрузиться в глубокий сон без сновидений.

В общем, Леша славный малый. Такой славный, что Мегрэ не прочь взять его в свой отдел. Только еще немного молод, слишком горяч. Легко возбуждается, как гончий пес, который готов бежать в любую сторону.

Леша уже бывал на юге Франции, так как состоял в опербригаде Драгиньяна, но на Поркероле ему приходилось бывать только раз или два. Теперь он прожил здесь всего три дня и уже успел хорошо изучить остров.

— Люди с «Северной звезды» приходят сюда не каждый вечер? — поинтересовался у него Мегрэ.

— Почти каждый. Иногда попозднее. Они имеют привычку, когда море спокойно, совершать прогулки на шлюпке при лунном свете.

— Отношения между миссис Уилкокс и майором дружеские?

— Напротив. Они старательно избегают разговаривать друг с другом, и каждый из них смотрит на другого так, словно тот прозрачный.

В конечном счете, это было понятно. Они принадлежали к одной и той же среде, а теперь оба якшались Бог знает с кем.

Майор, должно быть, испытывал смущение, когда напивался на глазах у м-с Уилкокс, потому что на их родине джентльмены имеют обыкновение делать это у себя дома, вдали от любопытных глаз.

Что касается англичанки, то в глазах бывшего офицера индийской армии Морикур был птицей не высокого полета.

Они приехали к одиннадцати часам. Как почти всегда бывает, м-с Уилкокс оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе комиссар.

Он ожидал увидеть настоящую леди, а она была расплывшейся, увядающей женщиной, с рыжими крашеными волосами и надтреснутым голосом, похожим на голос майора Беллэма, только более звонким. Наряд ее составляло полотняное платье, зато на шее — колье из трех ниток, должно быть, настоящего жемчуга, а на пальце — кольцо с большим бриллиантом.

Войдя в «Ковчег», м-с Уилкокс сразу же стала искать глазами Мегрэ. Должно быть, Филипп рассказывал ей о комиссаре. Усевшись, она не переставала его разглядывать и перешептываться на его счет со спутником.

Что она могла о нем говорить? Может быть, со своей стороны, она представляла себе его этаким молодым первым любовником? Или решила, что он выглядит не слишком умным?

Эта пара пила виски, добавляя совсем немного содовой. Филиппу приходилось все время ублажать свою хозяйку, поэтому внимательный взгляд Мегрэ приводил его в бешенство. Видимо, молодой человек не любил, когда на него смотрят во время исполнения им служебных обязанностей. Но английская дама, казалось, делала это нарочно. Вместо того чтобы позвать Жожо или Поля, она послала своего чичисбея сменить стакан, который показался ей не совсем чистым, затем отправила к стойке взять сигарет. А потом, в третий раз, еще Бог знает зачем, отослала на улицу.

Она старалась утвердить свою власть над наследником Морикуров и, может быть, заодно показать, что не стыдится своей роли.

Проходя, они кивнули молодому де Грефу и его подруге. Совсем незаметно. Словно обменялись какими-то масонскими знаками.

Майор, сверх ожидания, удалился первым — нетвердой походкой, но сохраняя чувство собственного достоинства, а м-р Пайк немного проводил его.

Затем ушел дантист.

— Вот увидите! Вот увидите! — повторял он на прощанье, предсказывая, что Мегрэ тоже в скором времени «опоркеролится».

Шарло, которому надоело возиться с «журавлем», сел верхом на стул и стал наблюдать за игрой в шашки. Раз-другой молча указал ход Жинетте.

Как только г-н Эмиль ушел, Шарло тоже отправился спать. Жинетта не уходила. Казалось, она ждала приказаний Мегрэ. Наконец подошла к его столу и прошептала с едва заметной улыбкой:

— Вы на меня все еще сердитесь?

Видно было, что она очень устала, и комиссар посоветовал ей пойти спать. Он поднялся сразу вслед за ней: ему пришло в голову, что он, может быть, встретится сейчас с Шарло.

В какую-то минуту, когда комиссар пытался уснуть, — может быть, он уже спал и это был сон? — ему показалось, что он вдруг вспомнил что-то важное.

— Только бы не забыть. Необходимо завтра утром это вспомнить.

Он чуть было не поднялся, чтобы записать на клочке бумаги мелькнувшую мысль. Это было очень любопытно. Мегрэ был доволен. Он несколько раз повторил:

— Только бы не забыть завтра утром!

В туалете кто-то снова спустил воду. Она стекала медленно, не меньше десяти минут. Это раздражало. Шум все усиливался. Раздались какие-то взрывы. Мегрэ вскочил, открыл глаза и сел в постели. Комната была залита солнцем; напротив, в проеме открытого окна, виднелась колокольня маленькой церкви.

Взрывы доносились со стороны гавани. Это чихали моторы рыбачьих лодок — их заводили. Все рыбаки одновременно выходили в море. Один из моторов, после нескольких выхлопов, упрямо останавливался, наступала тишина, потом снова слышалось чиханье: мотор никак не заводился.

Мегрэ решил одеться и выйти на улицу, но, взяв часы, лежавшие на ночном столике, увидел, что еще только половина пятого. Запах был резче, чем накануне. Видимо, из-за утренней сырости. В доме стояла тишина. Тишина стояла на площади. Казалось, листва эвкалиптов застыла в предрассветной прохладе. Слышны были только моторы в порту, иногда доносился чей-то голос. Потом и ворчание моторов затихло.

Снова открыв глаза, Мегрэ почувствовал другой запах, который он вдыхал по утрам с раннего детства — запах свежего кофе. В доме жизнь била ключом, на площади слышались шаги, по булыжникам мостовой скрипели тачки.

Комиссар сразу подумал, что должен вспомнить что-то важное, но в голове не возникло ничего определенного. От анисовой водки вязало рот. Он поискал кнопку звонка в надежде, что сможет попросить кофе, но звонка в комнате не оказалось. Тогда он надел брюки, рубашку, сунул ноги в домашние туфли, причесался и открыл дверь в коридор. Из комнаты Жинетты доносился резкий запах мыла и духов. Как видно, она занималась утренним туалетом.

Не с ней ли связана догадка, которая его осенила ночью? Мегрэ спустился в зал. На столах высились пирамиды из стульев. Дверь на террасу была открыта, там тоже громоздились стулья. Кафе пустовало.

Он вошел в кухню, которая показалась ему очень темной: его глаза не сразу привыкли к полумраку.

— Доброе утро, господин комиссар. Хорошо спалось?

Это была Жожо в своем черном платье, которое у нее буквально прилипало к телу.

— Будете пить кофе?

На мгновенье он подумал о г-же Мегрэ, которая в этот час готовит первый завтрак в их парижской квартире с окнами, выходящими на бульвар Ришар-Ленуар.