– Пожалуй, – согласился Кирилл, глядя… с насмешкой?

– Я могу…

– Пожаловаться? – Кирилл приподнял бровь. – Неудачная идея. Во-первых, Алиция терпеть не может жалоб и жалобщиков. Во-вторых… Что ты расскажешь? Сплетни? Версию, шаткую, что воздушный замок? В лучшем случае над тобой посмеются. Смеяться здесь любят. В худшем объявят параноиком. А паранойя – душевная болезнь…

– Сволочь.

– Повторяешься. – Он взял Жанну за руку, сдавил легонько.

Наклонился, касаясь губами кожи.

Вдохнул.

И выдохнул, опалив дыханием.

– Но я очень обаятельная и изворотливая сволочь, Жанна. Поэтому и предлагаю: давай дружить.

Следующие несколько дней прошли в тишине и притворном спокойствии. Жанна чувствовала напряжение, которое проскальзывало в едких замечаниях Аллочки, категорически недовольной появлением соперницы, в притворном дружелюбии Ольги, в равнодушии Игоря, который сделал вид, что ничего не произошло, и лишь сторонился Жанны.

Алиция Виссарионовна более не делала попыток побеседовать, напротив, она словно позабыла о существовании Жанны.

Сегодняшний вечер не стал исключением.

Жанна начала потихоньку ненавидеть эти семейные вечера.

Очередная гостиная.

И Ольга играет на фортепьяно пьеску.

Алла что-то читает, устроившись в низком кресле, брат ее занял место в углу, он вообще тяготел к таким вот удаленным спокойным местам, и в чем-то Жанна его понимала.

Николай сидел сгорбившись, прикрывая ладонью блокнот, и что-то быстро старательно черкал, шевеля при том губами. Стоило кому-то из семейства подойти ближе чем на три шага, и широкая ладонь Николая накрывала записи.

Игорек расхаживал по гостиной, что-то бормоча и размахивая руками, при том выглядел он сущим безумцем. Был ли им?

Жанна листала книгу, с каким-то особым, извращенным удовольствием разделяя слипшиеся страницы. А в текст почти не вглядывалась.

– Жанна, не горбись. – Сама Алиция Виссарионовна держала идеальную осанку. – Не представляю, о чем думала Женечка, воспитывая тебя…

Жанна молча выпрямилась, она уже усвоила, что перечить бабке – себе дороже.

– Что ты читаешь?

– «Гордость и предубеждение». – Жанна подняла томик, продемонстрировав заголовок.

– Сентиментальная чушь, – поморщилась Алиция Виссарионовна.

– Классика.

– От этого она не перестает быть сентиментальной чушью, – с легкостью отмахнулась Алиция Виссарионовна. – Подобные книги вредны.

– Почему?

Ольга прекратила играть, видимо решив, что все одно ее не слушают. А может, нынешняя беседа, в отличие от предыдущих, заинтересовала ее.

– Потому что они искажают представление о мире. – Алиция Виссарионовна стукнула тростью о пол. – Сентиментальные романы нужны сентиментальным дурочкам, которые не способны смириться с объективной реальностью.

Жанна почувствовала, как у нее загораются уши.

– Полагаете, женщины должны читать исключительно «Домострой»? – вдруг подал голос Николай. И блокнот свой на всякий случай прикрыл ладонью.

– Некоторым не мешало бы и прочесть, – Алиция Виссарионовна ответила неожиданно мягко. – Глядишь, в голове бы прояснилось, а то… сначала начитаются о великой любви, потом гробят себя, эту любовь выискивая… и находят на свою задницу…

– Мама, как грубо!

– Зато верно. – Алиция Виссарионовна прислонила трость к столику.

Сегодня она оделась в бирюзовых тонах. И ей идет, что цвет, что само платье, строгое, но вместе с тем изящное. И не выглядит она старухой, а действительно женщиной элегантного возраста.

– Взять хотя бы Женечку… Что ей дала эта ее неземная любовь?

– Счастье, – тихо ответила Жанна.

– Счастье? – переспросила Алиция Виссарионовна, нехорошо усмехнувшись. – Деточка, а ты уверена, что она и вправду была счастлива? Потому как быть и казаться – разные вещи… Ну ладно, о ней мы можем теоретизировать долго, но правды так и не узнаем. Возьмем лучше тебя…

Жанне совершенно не хотелось, чтобы брали ее, вот только родичи теперь не отступятся. И Ольга развернулась, позабыв о музыке, и Алла, предчувствуя потеху, отложила книгу. Игорек и тот замер, уставился на Жанну жадным взглядом.

Сумасшедший.

Определенно, сумасшедший, а ведь казался таким… нормальным.

– Скажи, ты была счастлива с тем… проходимцем. Как его звали?

– Илья, – покорно сказала Жанна. И, отвечая на вопрос, подтвердила: – Да. Была.

– И как долго?

– Полгода.

– Полгода… – протянула Алла с насмешкой. – А дальше?

– А дальше, – Алиция Виссарионовна сочла нужным самой ответить, – у счастья вышел лимит. И пришло время оплаты… Сколько бы ты рассчитывалась по тому кредиту? Пять лет?

– Да.

– И это в том случае, если бы у тебя хватило денег рассчитаться… Итого имеем иллюзию счастья, которая продлилась всего-то полгода, и долговое рабство на неопределенный срок…

Жанна встала.

Она не намеревалась и дальше выступать в роли шута. Хотят веселиться? Пускай, но не за счет Жанны… И вообще, почему она осталась в доме?

Уезжать надо.

Быть может, выдумал все Кирилл и нет никакого убийцы, но есть череда печальных совпадений.

– Побег никогда не решал проблемы, – донеслось в спину. – Пока ты не будешь готова признать, что оказалась слаба, ты не станешь сильней.

– А если… – Жанна обернулась, сдерживая непонятный ей самой гнев, – если я не хочу становиться сильней?

Она закрыла дверь осторожно, поскольку боялась, что если та хлопнет, то хлопок этот будет выглядеть признаком ее, Жанны, слабости.

Нервы.

Нервы требовали успокоения. Хотя бы прогулки. Кирилл просил не выходить из дому одной, но… Жанна не может оставаться в нем. Она задыхается.

И завтра же домой. Хватит с нее…

Она сбежала по ступенькам и остановилась, переводя дух.

– Зря ты убежала, – раздался тихий голос. – Извини, если испугал.

– Нет, что ты…

Николаша кивнул.

Он вышел на свет, поморщился, словно и электрический, желтый, был ему неприятен. На вампира похож, но не лощеного, киношного, а бродячего. В свитере своем старом, рябом, в джинсах этих, что мешком висят. Кожа бледная, белая. И волосы светлые, и глаза.

– Зря ты убежала, – повторил он. – Но погода хорошая… Прогуляемся?

Жанна хотела было согласиться, но вспомнила о другой своей недавней прогулке, которая едва не закончилась весьма плачевно, и покачала головой:

– Пожалуй, я вернусь…

– Плохая идея. – Николаша сунул руки в карманы и сгорбился еще сильней. – И не бойся, я тебя не трону. Мне самому интересно, кто убивает.

– А кто-то…

– Брось, Кирилл ведь не просто так тебя приволок. И рядом вертится, точно у вас любовь неземная.

– А если у нас и вправду любовь неземная?

Стало обидно.

– Смешно, – оценил Николаша, но пояснить соизволил: – Кирюха если кого и любит, то исключительно самого себя. И деньги, конечно… Идем.

Не дожидаясь согласия, он схватил Жанну за руку и потянул за собой. И как ей быть? Звать на помощь? Или рискнуть…

– Не трусь. – Николашина ладонь была широкой и сильной. – Я не имею обыкновения людей убивать. К тому же выгоды мне с этого никакой.

– Почему? Избавиться от очередной наследницы. Увеличить собственную долю.

Николаша выразительно хмыкнул и, выпустив ладонь, руку предложил.

– Пойдем, – сказал он. – И я все объясню.

– Куда пойдем?

– Недалеко… вот, по аллее. По аллее погулять согласишься?

Упомянутая аллея была освещена двумя десятками фонарей, и просматривалась хорошо, и выглядела безопасно.

– Идет, – она положила руку на сгиб локтя. – Объясняй.

Некоторое время Николаша молчал, но молчание это казалось столь сосредоточенным, что прерывать его Жанне было неудобно.

– Завещание составлено. И доли, как ты выразилась, определены, – наконец заговорил Николаша. – Причем, зная старуху, могу сказать, что определены они предельно ясно… Каламбур получился.

Он улыбнулся этой своей шутке.