— По крайней мере, ей нужен был свой мужчина. Она столько раз пыталась добиться этого! С четырнадцати лет — и все напрасно…

— Она была несчастной женщиной?

— Понятия не имею. Но она буквально вцепилась в него. Даже оторвала пуговицу от его пиджака.

— Не желаю даже думать об этой сцене.

— Я тоже. Негрель предпочел уйти. Заметьте, он сделал это в пять тридцать, в то время как период консультаций — с двух до шести часов. После этого Жаву оставалось только пересечь лестничную площадку.

— Замолчите!

— Я не собираюсь вдаваться в подробности. Подчеркну лишь, что затем он снял с Эвелин одежду и уничтожил ее.

— Понимаю. Давайте больше не будем об этом, ладно? Но что, если они там, наверху, не додумаются?

Она вскинула голову к светившимся в ночи окнам.

— Почему вы не хотите пойти туда, комиссар? Все сразу бы кончилось. Уверена, что вы…

Минула полночь. Набережная и мост Сен-Мишель опустели. И вдруг послышались какие-то отдаленные звуки.

Мегрэ сразу понял, что это топот множества ног во дворе здания уголовной полиции.

— Что там такое?

Комиссар прислушался, пытаясь проследить направление движения. Наконец он расслабился.

— Кто-то отвел его в камеру заключения.

— Вы уверены в этом?

— Я узнал скрип решетки.

— Это Жав?

— Полагаю, да.

В этот миг погас свет в одном из окон — в кабинете инспекторов.

— Идите сюда.

Комиссар увлек Мартин за собой в более темное место, и действительно спустя несколько мгновений на набережную Орфевр вышли Сантони, Лапуэнт и Бонфис.

Лапуэнт и Сантони направились к мосту Сен-Мишель, Бонфис — к Новому мосту.

— До завтра.

— Спокойной ночи.

— Закончилось, — выдохнул Мегрэ.

— Так ли это?

— Сейчас Жанвье насыщает информацией журналистов. Те появятся с минуты на минуту.

— А что же с этой молодой женщиной, Антуанеттой?

— Она останется за решеткой, весьма возможно, что ей предъявят обвинение в соучастии — ведь она обеспечила доктору алиби.

— Ее мать тоже?

— Вполне вероятно.

— Так, по-вашему, они знали?..

— Видите ли, дитя мое, меня это не касается: я нахожусь в отпуске. И даже будь я сейчас на месте Жанвье, не позволил бы себе принимать на сей счет решения, ибо это — дело судей.

— А отпустят ли теперь Жильбера?

— Завтра утром — не раньше, ведь только следователь вправе подписывать необходимые для этого документы.

— Но знает ли Жильбер о развязке?

— Он должен был услышать, как подселяли соседа, и, готов поклясться, узнал голоса. Что с вами?

Мартин, сама не зная почему, внезапно залилась слезами.

— У меня даже носового платка нет с собой… — пролепетала она. — До чего глупо! А во сколько его освободят завтра утром?

— Уж никак не раньше девяти.

Передавая ей свой платок, Мегрэ по-прежнему не спускал глаз с портала здания уголовной полиции.

Вскоре оттуда выкатился серый, должно быть, одного из журналистов, автомобиль, в который набилось четверо или пятеро его коллег. Двое фотографов вышли пешком и двинулись в сторону Нового моста.

В кабинете Мегрэ свет все еще горел, но наконец погас и он.

— За мной…

Он отошел чуть дальше в поисках самой густой тени.

Было слышно, как во дворе застучал мотор, и вскоре из арки выскочила одна из черных машин уголовной полиции.

— Все в порядке. Он один, — пробормотал комиссар.

— Кто?

— Жанвье. Если бы он потерпел неудачу, то либо сам, либо взяв водителя, отвез бы Жава домой.

Черный автомобиль, в свою очередь, повернул к Новому мосту.

— Ну вот, милая девушка. Все кончено.

— Благодарю вас, комиссар.

— За что?

— За все.

Она чуть было вновь не разревелась. Мегрэ шел рядом с Мартин в сторону моста Сен-Мишель.

— Не надо меня провожать. Я живу почти напротив.

— Знаю. Спокойной ночи.

На площади Шатле одно из кафе все еще было открыто. Мегрэ вошел туда, сел за один из столиков в почти пустом зале и медленно выпил пива. Затем поймал такси.

— На бульвар Ришар-Ленуар. Я скажу, где остановиться.

Жизнь на его улице замерла. На тротуаре — ни души.

Когда он преодолел последний пролет лестницы, дверь, как всегда, открылась — мадам Мегрэ издали узнавала его шаги.

— Ну как? — спросила она, стоя с бигуди на голове.

— Разобрались.

— Негрель?

— Жав.

— Никогда бы не поверила.

— Никто не приходил?

— Нет.

— Возвращаясь, журналистов не заметила?

— Смотрела внимательно. Уверена, что их не было.

— Сегодня что за день?

— Суббота. Точнее, воскресенье — ведь уже полпервого.

— Тебя не затруднит собрать вещи на несколько дней?

— Когда ты намерен уехать?

— Как только ты будешь готова. Завтра утром нас засекут, это уж точно.

— Мне нужно привести в порядок волосы.

В полтретьего они спустились в тихую и теплую ночь — Мегрэ нес чемодан, которым супруги пользовались в редкие выходные.

— Куда собираешься отбыть?

— Где отыщется местечко. Есть же где-то, не слишком далеко от Парижа, какой-нибудь отель со свободным номером.

Они поехали на такси вдоль Сены в направлении Фонтенбло. Едва миновали Корбей, как Мегрэ вспомнил об одной гостинице, где как-то во время расследования ему доводилось останавливаться.

— Ты собираешься их разбудить?

У комиссара не было никаких конкретных планов. Он совершенно не представлял себе, что будет делать в следующее мгновение. Уж на сей-то раз он отдыхал по-настоящему.

Он не ошибся, положившись на свою счастливую звезду, так как не понадобилось никого будить на этом постоялом дворе, все окна которого были закрыты от лунного света ставнями.

На берегу Сены в серебристом мерцании деловито ставил верши человек, в котором Мегрэ узнал хозяина.

— У нас и правда есть одна свободная комната, но ее зарезервировали на завтрашний вечер.

Какое это имело значение? К тому времени они уже рассчитаются с ним и отправятся дальше — попытать счастья где-нибудь неподалеку.

В ожидании, пока владелец разбудит жену, они мирно устроились на террасе за железным столом, глядя на несущую свои воды реку.

И только через четыре дня в гостинице на берегах Луэна Мегрэ получил почтовую открытку с видом набережной Орфевр. Его имя и адрес были нацарапаны печатными буквами, а на месте, предназначенном для письменного сообщения, приводились всего два слова:

«СПАСИБО, ПАТРОН».