Товарища Бабурина – так назвала я еще незнакомого мне человека его сотрудникам, сидевшим в кабинете, – на месте не оказалось. Он в это время был на складе, участвуя в инвентаризации институт-ского снаряжения. Один из присутствующих пошел за ним. Через какое-то время в кабинет вошел не молодой человек в очках. – Я и есть товарищ Бабурин, – сказал он. Представившись, я дала ему письмо Галины Эразмовны. Внимательно прочитав его и спросив меня дополнительно о чем-то, он сказал мне прийти несколько дней спустя. В следующий приход я сдала документы Ученому секретарю института. Оказалось, кое-кто из работников института знал меня. Здесь, после окончания аспирантуры у д.б.н. А.П. Нечаева, работала Светлана Ш., к которой я приезжала в Комсомольский заповедник в конце мая 1967-го года. Мы встретились потом с ней в этом институте.
Рассмотрение документов и здесь шло не так быстро как хотелось, и я все приходила и приходила в институт. Вопрос о моем зачислении в аспирантуру решался уже на уровне администрации ХабКНИИ. Заместителем директора по научным вопросам был тогда в институте специалист по почвоведению, к.б.н. А.М. Ивлев; директором – известный геоморфолог, чл.-корр. АН СССР А.С. Хоментовский.
По сути, я была теперь вольной птицей, вступительные экзамены сданы… Стоп! Я же могу это свободное время использовать для подготовки канди-датского экзамена по английскому языку – по свежим следам, так сказать, после сдачи вступительного. Дополнительные занятия можно было посещать при Пединституте, где один раз в месяц проходила и сдача кандидатского минимума по иностранным языкам. Этим я и стала теперь заниматься, имея в качестве литературы по специальности толстый научный журнал по биологии, изданный в Америке. И снова засиживалась я дома, на своем постоянном рабочем месте, и тяжелый англо-русский словарь был теперь главной книгой для моих занятий. Я намеревалась сдать кандидатский экзамен по английскому уже в декабрьском потоке.
Вообще-то аспирантам разрешалось сдавать кандидатский минимум – по философии, иностранно-му языку – на протяжении первого года обучения в аспирантуре. Спешить с этим не следовало. Но я рассудила по-своему: сдам, пока все еще свежо в памяти, таким образом освобожу себе время для будущей работы. И моя спешка не осталась безнаказанной – я сдала английский на «4». Это после своих всегда отличных оценок. Опыта работы со сложными биологическими текстами у меня было мало, так как в институтском курсе пособием по специальности у нас была книга по химии, а не по биологии.
Что ж? – Четверка. Сначала я подумала, что в следующий же раз, через месяц пересдам английский. Эта четверка сильно ударила по моему самолюбию. Но делать этого не стала. Скорее всего, я устала от всей этой гонки, а к пересдаче не имела никакого стимула. И я оставила все как есть.
Но вот, наконец, подошел момент моего зачисления, и только теперь вспомнили о реферате, которого в моих документах не было. В разговоре с Ученым секретарем я упоминала о том, что есть черновой его вариант. Теперь нужен был чистовик, его должны были перечитать специалисты, и по нему судить о моих способностях к научной работе. До решающего заседания Ученого Совета, на котором должны были обсуждать мою кандидатуру, оставалось мало времени, и на переписывание реферата начисто мне дали один день. Я строчила его весь день, не отрываясь. 24 страницы рукописного текста принесла в институт вовремя.
Меня приняли, и запись от 23-его декабря 1969-го года гласила: Хабаровский комплексный научно-исследовательский институт СО АН СССР. – Зачислена аспирантом с отрывом от производства. Поскольку трудовой стаж у меня прервался, стипендию мне назначили процентов на 25 ниже той, которая бывает при непрерывном стаже. Так все три года обучения в аспирантуре я получала по 78 рублей в месяц.
Приближался Новый 1970-й год, и после полугодового штурма разных наук я с легкой душой готовилась встретить его в большой и шумной молодежной компании. С удовольствием накрывали мы праздничный стол. С моей походной подругой Любой мы напекли большое блюдо калачиков, которые меня научила делать мама. Рецепт приготовления их довольно прост: одна банка сгущенного молока; два яйца; 0,5 ч.л. соли; 0,5 ч.л. соды; муки – сколько возьмет тесто: не слишком крутое, но и не прилипающее к рукам.
Раскатываем на столе, слегка присыпанном мукой, из теста колбаску, не более см. диаметром. Конец ее обкручиваем вокруг пальца, чтобы получилось как бы кольцо на пальце, отрываем колечко, скрепляем его концы. Получается маленький бублик с отверстием посередине. Налепив партию таких бубликов-калачиков, приступаем к их жарке.
В металлической (лучше чугунной) посуде разогреваем растительное масло и опускаем в него калачики. Они быстро всплывают, увеличиваются в объёме и зарумяниваются снизу. В этот момент переворачиваем их на другую сторону с помощью двух вилок. Готовые изделия кладем в блюдо и посыпаем сахарной пудрой.
Наш праздник проходил в квартире дома, расположенного недалеко от центра города, и после встречи Нового года мы гурьбой отправились на площадь Ленина. Высокая нарядная новогодняя елка, огни, гирлянды украшали площадь, а по обе стороны ее, поблескивая в свете фонарей, возвышались ледяные горки. С шумом и визгом с горок то и дело на подручных средствах съезжали люди – то группами, то в одиночку. Страшновато, но как не рискнуть. Ухватившись друг за друга, мгновенно слетаем с вершины и мы и долго потом скользим по гладкой ледяной дорожке. Вернувшись домой, засыпаем уже под утро. Так суматошно и радостно прошла встреча Нового, только что пришедшего 1970-го года.
147. Новый виток
Новый жизненный поворот дает человеку заряд энергии и подвигает его на бурную деятельность. Однако новое не строится на пустом месте, оно возводится на прочной основе.
Итак, год 1970-й. Это 25-й год моей жизни. После одного года самостоятельной жизни и работы в далёкой сельской школе я снова живу в Родительском доме. Это – моя крепость, мой оплот, и поддержка родителей дают мне возможность сделать новый карьерный рывок. Я поступила в аспирантуру при ХабКНИИ. Начался первый год учебы. Всего их будет три. Как минимум, я должна уметь делать четыре дела: определять гербарий; переводить научный текст с иностранного языка; печатать на машинке; фотографировать.
Ну а по большому счету мне нужно овладеть новыми теоретическими знаниями и самостоятельно выполнить актуальную научно-исследовательскую работу.
Моим научным руководителем утверждена д.б.н. Г.Э. Куренцова, и по ее просьбе – соруководителем – к.б.н. А.А. Бабурин. Выбор темы работы – очень ответственный момент, но руковод-ство института само решило эту проблему. Тема моей работы должна вписываться в научные планы института. Коль скоро я специализируюсь по ботанике, решено было поручить мне изучение растительности одного из дальневосточных заповед-ников, которые курировал институт. Всего их было четыре: Хехцирский, Комсомольский, Хинганский и Зейский. Растительность первых двух к этому моменту была уже исследована; для Зейского заповедника подробно изучено строение поверхности. Логично было вслед за этим охарактеризовать и растительность этого заповедника, и такое решение принял директор института А.С. Хоментовский – большой сторонник комплексного изучения природы. «Зейский» – от слова Зея. Зея – название реки, одного из притоков Амура.
Детальное изучение флоры и растительности Зейского Государственного заповедника было действительно актуально, так как, учрежденный в 1963 г., к 1970-му году он стал настоящей «горячей точкой» в природоохранном смысле. Расположенный в северной горной части Амурской области, он оказался в зоне интенсивного промышленного освоения в связи со строительством Байкало-Амурской магистрали (БАМ) и с 1964 г. – первой на Дальнем Востоке – Зейской ГЭС, находившейся в непосредственной близости от заповедника. Назревала потребность в разработке методов охраны и рационального использования растительных ресурсов в прилегающих к заповеднику районах освоения. Но для сравнения должен был существовать изученный эталонный участок природы с малонарушенной растительностью. Таким эталоном служил заповедник, и необходимость познания его растительного покрова не вызывала сомнений.
