— Что такое «напрянулся»? — тут же переспросил любопытный Август.
Август очень смеялся над этой поговоркой. И дивился их деревенскому языку. Он ведь учился сначала по книжкам, а в книгах русский язык совсем другой. Почему, например, слово «хоронить», означает не только закапывать покойника, но и прятаться или прятать. Весной, когда нагрянул к ним карательный отряд, Август тихо предупредил мамку:
— Сашка, хорони своих кур и животных, а то похоронят их здесь, в животах у ваших гостей…
И он похлопал себя по животу, невесело посмеявшись над своей шуткой. Они быстро предупредили соседей и родню, припрятали сало, муку. А куры весь день сидели и тоскливо квохтали в темном погребе. Каратели проехали черной тучей — в крытых машинах, на танках, с целой сворой собак. И, правда, переловили всех кур на улице. Простояли у них в деревне один день и подались дальше, на Починок, там, говорили, партизаны сильно беспокоили немцев.
Как-то Август с матерью пилили дрова во дворе, Анюта складывала. Дуся, соседка, пошутила:
— Сашка, ты нигде не пропадешь: то с Шохиным на пару все пилила, теперь Августа запрягла, вот вернется Коля, я ему все доложу.
Расстроила бедную мамку эта Дуська, заставила вспомнить, что вспоминать не разрешалось никому. Снова она сжала губы и с ожесточением набросилась на пилу. Август деликатно отвел глаза. И все-таки при нем бабы никогда не говорили о мужьях, сыновьях — о тех, кто сейчас воюет. Не потому, что боялись, а как-то не хотелось. Пока нет Августа, бабы все о своем, больном — живы ли, нет, где сейчас мыкаются, скоро ли дождемся весточки? Только Август на порог — они сразу замолкали. Но он все понимал.
Анюту часто расспрашивал, и Анюта ему рассказывала и про отца, и про Любку с Ваней, и даже про бабку. Ему все было интересно. А мамку, если спросит о чем, она тут же губы сожмет в ниточку, как будто дверь захлопнет у него перед носом. Не пускала она Августа в свое прошлое, не было ему там места.
В тот день, когда Ваньке исполнилось двадцать лет, мать с утра до вечера говорила только про него и про то, что чует ее сердце. А ее сердце-вещун чуяло недоброе. Он парень дюже горячий, всегда на рожон лезет, всюду хочет быть первым — такой не убережется…Типун тебе на язык! — ругала ее Настя. А вот сны почему-то перестали матери сниться. Она или не спала ночами или сразу проваливалась, как в черную яму. Это еще хуже дурных снов. А тут вдруг, накануне Ваниных именин, приснился ей сон и очень ее растревожил. Будто входит она в большую горницу, туда где жили немцы, а там на топчане за печкой сидит бабушка Аринушка и смотрит на нее.
— Я так и бросилась к ней, — рассказывала мамка, — и так радостно мне было, как будто наяву ее вижу, и кричу — няня, няня! А подойти к ней поближе не могу, не пускает. А она только глядит на меня из угла — и ни словечка… Но так она глядела на меня, девоньки, что у меня сердце захолонуло.
— Ну как она на тебя глядела? Это ты уже накручиваешь сама от себя! — сердито перебила крестная. — Покойники снятся только к добру.
И бабы согласились с Настей: это все одна Сашкина мнительность. Мы еще должны Бога благодарить, а каково Лопатову, Починку — тем деревням, что у леса? Понаехали каратели, выгнали всех из хат, велели идти на все четыре стороны, в те места, где стоят немцы и есть комендатуры. И тут же на их глазах деревни запалили. Они спали ночь на снегу, а мороз трескучий! Вот кому горе. А мы живем в своих хатах, нас не пожгли, с голоду не пухнем — грех жаловаться.
Анюта лежала на печке и слушала их разговоры, тупо уставившись в потолок. Она уже начинала верить тому, во что раньше ее разум отказывался верить. Чего только не натерпелись лопатовцы, чего они только не понарассказывали, когда разбрелись по окрестным деревням к родне и знакомым. Троих партизан повесили прямо у крыльца сельсовета, и всю деревню согнали и заставили на это глядеть. Зачем? Говорили, для устрашения. А один молодой парень, ему всего-то восемнадцать лет было, бегал из леса на свидания к одной девке в Валентиновку, она его и выдала, змея такая! В Валентиновке в каждом доме нынче полицай, такая деревня чумная.
— Может, она случайно, по глупости проболталась? Мне даже не верится, ну зачем ей было губить парня? — потерянно спрашивала мамка.
— Чему ты удивляешься, небось, с немцем загуляла эта девка, а он ее обещал в Германию увезти, нужна она там кому.
Тут мать вздохнула и вспомнила Любку, не могла не вспомнить к слову: где-то сейчас ее дочушка, не подалась ли на фронт, она девка бедовая. Про нее мамкино сердце почему-то ничего дурного не чуяло.
— Любаша нигде не пропадет, потому твое сердце ничего плохого не чует, теть Саш, — утешала Домна.
Заходил Август, и тут же все разговоры о лопатовцах и о «своих» прекращались. Но женщинам нравилось и с Августом поговорить.
— Что, Август, тебе с нами, с бабами, веселее, чем со своими?
Август ласково светил глазами на Домну.
— С вами веселее, с вами я дом вспоминаю.
Очень интересовались, кто у Августа дома остался.
— Жёнка ж есть у тебя, Август?
— Жена, детей — два.
Спрашивали обо всем: когда женился, велики ли детки, живы ли родители. Вот уже два года Август не видел своих детей. Сердобольные бабы жалели его: надо же, один-единственный сын у матки с батькой, и его дома, поди, ждут — не дождутся. Августову женку звали Христиной. И у них в Милеево была Христина, правда, старуха уже. Значит, и в России такие имена встречаются. У Августова отца большое хозяйство в деревне, пятнадцать коров, сыроварня, много птицы и земля.
— Пятнадцать коров! А колхозы-то есть у вас? — недоверчиво спрашивала баба Поля.
Бабка хотя и помнила хорошо единоличную жизнь, но считала, что в колхозах жить стало полегче. По этому поводу они с бабой Ариной часто спорили и не могли прийти к согласию. Стали они и Августу объяснять, что такое колхоз, но он недоверчиво качал головой.
Про свою жизнь Август рассказывал с удовольствием, то и дело заглядывая в словарик и спрашивая Анюту. Отец его очень хотел сделать сына ученым человеком и отправил в университет. Август долго учился, выучил три языка, много чего ненужного выучил, но чем дальше, тем сильнее тянуло его домой, на ферму. И тогда решил он вернуться в деревню, заняться хозяйством, и жена согласилась бросить город, только война помешала их планам.
Анюта осторожно поправляла его, когда он, случалось, запутается в словах, как в трех соснах. Бабы слушали и молчали, не понимали они Августову жизнь. И Анюта сомневалась: зачем ему, такому ученому, в деревню ехать, разве в деревне ему будет хорошо? И Генрих заходил к ним в придел, курил, слушал, как бойко беседует с женщинами Август, и нахально разглядывал Домну. Очень не нравился Анюте этот взгляд, Август совсем по-другому на Доню смотрел, все скоро заметили. И мамка шутила:
— Он со мной только дрова пилит, а ухажёрится он с Домной.
Раньше Август то и дело спрашивал: «Анхен, как это будет сказать по-русски?» А теперь он чаще обращался к Домне и садился к ней поближе. У Анюты словно отобрали любимую игрушку, так обидно было! Зашла как-то среди дня крестная, села у стола в кухне и тихонечко так, хитренько говорит матери:
— Да, утрепывает Август за Донькой, но и Доньке нашей Август не противен, ты видела, как глазы блестят…
— Не бреши! — отрезала мать.
— Чегой-то я брешу, — обиделась Настя, — уже и бабы по деревне треплются, ты наших баб знаешь.
У Анюты даже дыхание прервалось, так ее взволновал этот разговор, а с чего бы, кажется? Теперь она пристально наблюдала за Домной и Августом. Чтоб незаметно было, забиралась на печку. Вот они уже выбрали для себя скамейку в углу, чуть в сторонке от остальных, вот Домна склонилась к тетрадке и что-то записывает. Они смеются и сидят уж очень близко друг к другу, Доня как будто прячет глаза, а он-то поглядывает на нее часто.
Черная змея вползла в сердце к Анюте и ужалила больно-больно. Как они похожи друг на друга, оба светловолосые, веселые и красивые. Но Август живет далеко, как на луне, у него есть Христина и дети. И Доня замужем. Зачем она ходит сюда каждый день, вдруг с недобрым чувством подумала Анюта. Раньше заглядывала раз в неделю, скучно ей было сидеть с бабами и старухами. Она ходила к Танюшке Быковой, там собирались девки, с девками ей было интересней. И Август совсем перестал читать книги, времени у него больше нет на книжки.