«Мое творчество знают все, моя личная жизнь не касается никого», – часто говорила Любовь Петровна и всегда отказывалась от интервью и всех попыток журналистов говорить с ней и о ней.

Эта точка зрения и мне всегда казалась единственно возможной. Но шли годы, и давно уже нет моих бабушек. Любовь Петровна Орлова – родная сестра моей бабушки (со стороны матери) Нонны Петровны.

В последние годы я все чаще с изумлением читаю о Любови Орловой досужие вымыслы и ложь. И не только о ней, но и об этой блистательной паре – Орлова и Александров. Их отношения еще при жизни стали настоящей легендой о любви. Но известно, что люди не прощают тех, кто звездно и с блеском отрывается от привычного уровня, не прощают непохожести и неповторимой яркости. Более же всего посредственность не прощает чужой счастливой любви – этого редчайшего и драгоценнейшего дара судьбы.

Те, кто помнит Орлову и Александрова, знают, что главным содержанием жизни для них была любовь друг к другу. Они просто не могли не вызывать не только восхищение, но и зависть, и раздражение. Орлова и Александров – само созвучие этих имен воспринималось как нечто единое и неразделимое, как некий символ любви. Она почти ни у кого не снималась, кроме него – своего обожаемого и любимого режиссера. У него никогда не было другой героини, ничье больше лицо не сияло с экрана в его кинолентах. Они прожили вместе 42 года, и это были, по его словам, 42 года счастья.

Она, чтобы увидеть его перед своим уходом, исключительной силой воли отодвигала самое смерть и позволила себе потерять сознание лишь после того, как он вошел в ее палату в последний раз…

«Не окажись он [Александров] рядом с Любой, еще неизвестно, как бы сложилась ее творческая судьба. Однажды на даче у них заговорили об этом. Люба положила руку на руку мужа и сказала: “Спасибо вам, Гриша (они всегда были на “вы”), за всю мою жизнь”. И вдруг Александров смутился: “Да что вы? – Он поцеловал ее руку. – Это я должен благодарить вас за всю мою жизнь и нашу жизнь”. Я не выдержала и заплакала от радости, что так близко и так явственно вижу счастье двух талантов, созданных друг для друга. Очень, очень редко так бывает. Ну с кем еще случилось такое? Кому еще выпало подобное?» – писала в своем дневнике Фаина Раневская.

«Они никогда не были мужем и женой, а только партнерами по работе… Она находила утешение в работе, в зарубежных поездках» (??!!), – пишет вдруг недавно не помню кто и в каком журнале. И еще лучше: «Внутри них сидело одно огромное чувство страха… Мужчину и женщину мучил страх остаться в безвестности, в бедности… Мужчина и женщина договорились». Этот перл принадлежит некоему (или некой) Нимко. Перл этот даже не знаю как комментировать.

Вспоминая своих бабушек, я понимаю, что ответом на подобный нонсенс может быть только брезгливое молчание. Но домыслы тех, кто никогда не только не знал их, но даже не видел, рождают новые небылицы, и нет им конца… Бедные, с убогой душой люди, они не в состоянии даже представить себе благородной нормы человеческих отношений. И дело не только в этой уникальной паре Орлова – Александров.

Дело в том, что безвозвратно уходят память и представление о целой человеческой породе, которая стала феноменом в истории мировой нравственной культуры и которая называется русской интеллигенцией.

Лица, ясные в своем доброжелательном осмыслении жизни, с выражением собственного достоинства, теперь представляются уже чем-то невозможным. А если и замаячит что-то, забрезжит светло и обнадеживающе – стоп! Этого не было! И тянет, и тащит мрак забвения в гиблое болото своего уровня – того, кто не переносит ничьего и никакого достоинства и превосходства.

Боюсь, что скоро и под пыткой никто не вспомнит, как, собственно, должен выглядеть нормальный человек. Ведь даже ни в чем не повинные «чеховские интеллигенты», волею современных режиссеров, уже давно сами на себя не похожи. Нина Заречная в одном из спектаклей свой прекрасный финальный монолог произносит пьяной и оборванной. Бедная, беззащитная перед возрастом и ужасом «бега времени» Аркадина в другом спектакле прямо на глазах у изумленного зрителя чуть ли не насилует Тригорина. А в одном новейшем «Вишневом саде» персонажи все время расположены просто спиной к зрителю. Не иначе как для того, чтобы кто-нибудь не разглядел в них что-нибудь хорошее.

Нет, очень кому-то не хочется, чтобы оставалась в природе эта странная, прекрасная и все более редкая порода человеческая со всеми лучшими чувствами и мыслями, присущими этим людям. Еще немного вранья, и в самом деле невозможно будет восстановить начальный облик русского интеллигента, причем вранья порой совсем мелкого, вроде бы и не имеющего значения. Но вот одна мелочь, другая, десятая, и темный ил забвения и лжи затянет черты, погасит свет живой жизни, и она станет неузнаваема. И это мелкое вранье бывает столь наглым, что даже не считает нужным позаботиться хотя бы о минимальной аргументированности и достоверности.

«МК-бульвар» опубликовал большую и пеструю подборку коротких воспоминаний об Орловой и Александрове. «Она даже дома была всегда на высоких каблуках!» – безапелляционно восклицает кто-то, не удосужившись проверить, что на следующей же странице помещена фотография Орловой и Александрова в домашней обстановке, где Орлова как раз в домашних тапочках. Вернее – в мягких домашних башмачках и совершенно без каблуков. Разумеется, мелочь и пустяк. Но, повторяю, мелкая ложь как снежный ком, обрастая вымышленными и почему-то злыми подробностями, отодвигает в уже недосягаемую даль черты реальности. Интересно, что те (теперь уже немногие), кто лично знал этих людей, хранят память о них как нечто ценное, считая, что сила этих впечатлений обогатила и украсила их жизнь.

Все гадости изобретают почему-то только те, кто не только их не знал, но даже никогда не видел.

И что за страсть порочить то, на что ты сам не похож и похожим никогда не будешь! Люди в очках и шляпах, «интеллигенты», люди редкой породы всегда вызывали раздражение у большинства. Кстати, в фильме «Весна» Любовь Орлова появится и в шляпе, и в очках, а уж Григорий Васильевич с его безупречной импозантностью никогда и нигде не расставался с этими атрибутами социальной «прослойки», к которой он принадлежал.

И опять – вроде бы мелочь: «Орлова и Александров держали цепных псов». Я хорошо помню двух немецких овчарок, которые жили в их доме. Сначала – царственная, с благородной сединой чернобурки Кармен. Это был щенок с псарни Геринга, подаренный Любови Петровне и Григорию Васильевичу вскоре после войны. Никогда не забуду, как во время течки несчастную собаку обряжали в те знаменитые голубые дамские панталоны с резинками советского периода, которые затем были осмеяны столь же бестактным, сколь и великим Ивом Монтаном. В этих панталонах делалась дырка для хвоста, и оконфуженная собака растерянно металась вдоль забора.

Мы нередко гуляли втроем – Любочка, Кармен и я. Это было во Внукове, наша дачка была рядом. Недалеко от поселка находился детский дом. Разместился он в бывшем имении крупного русского фабриканта-кондитера, особенно знаменитого мармеладом, – Абрикосова. Тогда еще повсюду видны были приметы исчезающего поместья: запущенные аллеи, пруд с беседкой – классической ротондой с шестью колоннами, старые флигели усадьбы. Теперь уже нет ни аллей, ни беседки…

Как-то мы слишком близко подошли к детскому дому, и выбежавшие навстречу ребятишки узнали великую актрису и окружили нас широким кольцом. Любочка терпеливо демонстрировала юным зрителям все, на что была способна ее красивая собака. Кармен добросовестно и лапу давала, и лаяла по команде хозяйки «голос!». Дети были в восторге, а мы отправились дальше. После Кармен в доме появилась ее дочь Кора. Это была очень изящная собака с большими светлыми подпалинами. Обе собаки жили в доме, были добрейшими существами и про цепь, слава богу, ничего не знали. Я представляю ужас Любы, если бы ей сказали, что Кармен или Кору, которые всегда спали в ее комнате, надо посадить на цепь!