Сила! Может, для Рэмбо и хватило бы, а вот для нас этого было явно маловато. Дальнейшие события подтвердили все наши опасения.

Вот тут и началось! То на НЗ залезут, то машину с аппаратной угонят с ДХ, про остальное и говорить нечего — воровали, грабили в открытую.

Как только оружие сдали, КП захватил отряд самообороны Северного Карабаха. Командовал этим отрядом бывший учитель математики и физики средней школы Љ 10 г. Мингечаура Юрик Хамидов. Он заявил, что будет нас охранять от армянских террористов, диверсантов и экстремистов.

Оперативный дежурный майор Соловей и капитан Лунев кинулись на этого командира отряда. Но у нападавших было численное преимущество, плюс стволов сорок. Завязалась потасовка, наших в этот момент на КП было восемь человек.

Я был на выезде в третьем ЗРДН (зенитно-ракетный дивизион). Мой прапорщик Успенский лихорадочно сбрасывал ключи и прятал блокноты с ключевой документацией.

Слава богу, что без стрельбы обошлось, лишь набили морды друг другу.

После этого доложили в штаб армии о происшедшем. Армейские же поговорили с командиром «охранников от армянских диверсантов». Была дана команда продолжать несение боевого дежурства, ключи и шифры не набирать. Работали на проверочных ключах.

Охрана бравая наша держалась два дня. Корчили из себя воинское подразделение. Несли караулы.

А на третий началось! Кто перепился из них, кто обкурился анаши — устроили перестрелку между собой в оперативном зале. Как они не поубивали друг друга — просто удивительно. Но дуракам, пьяницам и — теперь стоит добавить — наркоманам везет. А и поубивали бы, невелика потеря! Вон, какую аппаратуру уничтожили своей стрельбой!

Мы свой комплекс АСУ СЕНЕЖ под «трехсотый» доработали: в планах на 1992-й год стояло перевооружение полка на «С-300».

После этой перестрелки наши охранники молча ушли.

В начале февраля приехала комиссия. Комиссия по меркам Азербайджана высочайшая, выше только — горы. Возглавлял ее зам министра обороны Азербайджана, в звании генерал-лейтенанта.

Собрали нас в том, что раньше именовалось клубом части. Объявил этот сорокалетний генерал-лейтенант, что он возглавляет комиссию по расформированию российских воинских частей, дислоцированных на территории независимого Азербайджана, она же — по приему техники из этих частей. Этот же быстрорастущий генерал новоиспеченного государства долго пугал нас, что мы будем нести материальную и уголовную ответственность за разграбленную и похищенную технику.

Командир полка сидел в президиуме этого собрания и с важным видом кивал головой.

Не дослушав весь этот бред до конца, вскочил заместитель командира полка по вооружению подполковник Коноваленко:

— Рот закройте, товарищ генерал!

Это было как гром среди ясного неба. Все спокойно слушали всю эту ахинею, довольно часто приезжали всякие комиссии из местных. Одни стращали, другие что-то обещали. Всем что-то надо было от нас. Мы на это реагировали спокойно. Привыкли уже, устали от всего. Просто хотелось уехать из этого Зазеркалья-Закавказья к себе на Родину.

Это теперь у всех нас появились разные Родины. У кого Белоруссия, у кого Украина, а у кого Россия. Но тогда мы еще не начали делиться по национальным квартирам. Нужно было выстоять, как-то противостоять этому аду с новоявленными генералами и их амбициями завоевателей.

Зато папа-командир с ними чуть не в десны целовался. После долгих совещаний с «новыми» с глазу на глаз он ходил довольный. Плевать он хотел на свой подчиненный личный состав. Он делал бизнес, это было заметно невооруженным взглядом, а мы Родине служили. Каждому свое.

Похоже, что больше всех возмутило выступление Коноваленко самого командира, он заорал на своего заместителя, застучал по столу кулаком.

Тут поднялся начальник связи полка. Старый, седой майор Пряхин.

— Товарищ полковник, а что вы кричите на своего заместителя? Приказа о снятии нас с боевого дежурства не было. Так какого рожна мы будем слушать все эти бредни местных генералов? Приказа о расформировании нашей части не было, не было команды о передачи вооружения, техники. Так чего мы сидим и слушаем их?

Тут «генерал» начал нас увещевать, что мы нужны, мол, новой республике. Начал рассказывать сказки, что мы получим квартиры, звания, должности, деньги большие будем получать. Условие одно — остаться служить в ВС Азербайджана. Мы начали вставать и выходить из зала, не дослушав очередного болтуна.

Зато потом стало известно, что командир около трех часов беседовал с глазу на глаз с генералом этим, и вечером, собрав совещание, сообщил, что мы передаем почти всю оставшуюся технику ДХ Азербайджанской армии. Мы возмущались, но толку было мало.

Через час нас — связистов и шифровальщиков — собрал начальник связи. Мы понимали, что нельзя отдавать аппаратуру ЗАС и шифровальную технику противнику. Сотрудник восьмого отдела шифровальщик Костя Недопекин недолго сопротивлялся. И вот ночью мы на стоянке техники ДХ мы кувалдами разбивали аппаратуру, шифраторы и дешифраторы дробили в пыль. Потом взяли ключевую и ЗАСовскую документацию — как действующую, так и на случай войны — и устроили большой костер. На огонь приходили офицеры, прапорщики, кто-то принес пару литров местного коньяка. Но мы лишь отхлебнули и следили, чтобы сгорело все полностью, ни кусочка от упаковки, ни листочка от документации не осталось. И при этом ничего не разлетелось. Вся техническая документация по ЗАСу и шифрам также полетела в костер.

Пришел особист Коля Мироненко. Мы ему объяснили, в чем дело. Он лишь молча приложился к стакану коньяком, махнул обреченно рукой и ушел.

После того как все сгорело, мы составили акт об уничтожении техники и документации, ключевой документации, шифров. Акт составили в семи экземплярах, по числу присутствующих. Все подписали его. Каждый взял по экземпляру. Хоть мы и обозначили, что все это было сделано под угрозой захвата аппаратуры и документации противником, но кто его знает, что потом будет с нами.

Во время боевых действий в Афганистане был случай, когда самолет Ан-26 заблудился и сел на территории Пакистана, вернее его уже посадили насильно. Сутки держали оборону, не выходили из самолета, потом был штурм, никого не убили. Но там были комплекты ЗАС аппаратуры и ключевая документация. И за сутки никто не предпринял попытки уничтожить блоки и ключевую документацию. Потом самолет вернули в целости и сохранности, за маленьким исключением. Не было ЗАС аппаратуры и ключевой документации. После возвращения на Родину командир корабля и связист пошли под трибунал: не за то, что они заблудились и посадили самолет на территории чужого государства, а за то, что ЗАС и ключи к ней попали к противнику.

Технику вывезли. Из штаба армии что-то грозили, но никто не приехал. После этого командир полка был переведен к новому месту службы в Москву.

Особист Мироненко пытался его оттуда достать, писал какие-то бумаги. Не получилось. Потом сам поехал в Москву. Там его убили. За командиром, говорят, местные тоже охотятся. Много пообещал, много взял, мало сделал. Может, тоже убьют. Каждому свое. Он знал, в какие игры ввязывается.

Семьи мы отправили еще полгода назад, когда война в Карабахе началась в полную силу. Квартиры наши разграбили, все наше оставшееся имущество хранилось в части.

И даже после всего этого нас не сняли с боевого дежурства. Плевать, что остался лишь один боеспособный дивизион — третий, на остальных лишь часть техники работала. И кое-как несли охранение от местных ополченцев — их в последнее время, ой, сколько развелось. Отряды, армии, группы, и все — самообороны, и все пекутся о том, чтобы нас не захватили армянские боевики. А нам бы от местных избавиться, они бы лучше нас в покое оставили.

Все очень устали. В штабе армии уже никто ничего толком не говорил. Поначалу кричали на нас. Лозунг был один: «Кому не нравится — может увольняться!»

После перевода командира полка приехало два полковника, посмотрев на нас, сменили свое настроение, задора у них заметно поубавилось. «Держитесь, мужики, держитесь! Недолго уже осталось вам ждать!»