«О, мужчины, как вы предсказуемы… — со сладкой ненавистью подумала Фиалка. — Вас так легко обмануть, что это даже стыдно делать. Вот, ты сейчас так увлечён, что не понял главного — я вовсе не топить тебя собиралась, а лишь отвлекала от главного — от своего колдовства. Умрёшь ты совсем иначе».

С замиранием в сердце она прислушивалась к тихим шорохам, которых распалённый волшебник не мог, точнее не хотел, слышать. И то верно — болото всегда полно неясных шелестов, кто же обратит на них внимание?

Лишь на мгновенье мужчина оторвался от созерцания беспомощных прелестей своей добычи — его удивило, что она так быстро смирилась. А, когда чародей увидел безмятежную улыбку на измазанном в болотной грязи лице, было слишком поздно. Даже для магии.

— Чародей, — проворковала Фиалка, — ты умрёшь, как скот.

Эйлик хотел было ударить её, но что-то гибкое и ледяное скользнуло по его бедру. Волшебник замер, думая, примерещилось. Однако за ледяным скольжением последовала короткая, словно укол иглы, боль. Тело перестало подчиняться. Миг, и отведённая для удара правая рука онемела, повиснув плетью. Холодная скользкая лента обвилась вокруг шеи обездвиженного мага, и перед его глазами возникла, покачиваясь, чёрная треугольная голова с немигающими глазами. Голова гадюки.

Увы, Эйлик не мог отбиться от обитателей Топи магией. Яд Кин-Чианского болотного гада парализует в считанные секунды, а в обездвиженном, изумлённом болью и ужасом теле какая может быть Сила?

И ледяные тела обитателей Топи продолжали опутывать бьющегося в коконе гибких колец мужчину. Это выглядело премерзко — человеческий силуэт, кишащий чёрными глянцевыми жгутами. Они переплетались друг с другом, свивались и развивались, шипели и шелестели, обвивая тело жертвы всё плотнее и плотнее. Иногда в этом месиве нет-нет да мелькала белая плоть. Впрочем, тонкие чёрные змеи, каждая длиной не больше аршина, продолжали выползать из высокой травы и опутывать тело чужака, посмевшего вторгнуться в их царство.

Фиалка поднялась на подгибающиеся ноги и равнодушно перешагнула через клубок кишащих змей, которые с наслаждением вытягивали жизненные соки из ещё тёплого (и, конечно, живого) тела жертвы. Эйлик сдохнет не сразу, яд убьёт его в лучшем случае через четверть часа. К тому времени Итель уже доберётся до дома, где умирал или уже умер её муж.

Свитое змеиными телами бесформенное нечто, которое совсем недавно было волшебником, входящим в состав Великого Магического Совета, жалко захрипело. Может, змея в рот залезла?

— Рот не открывай. — Равнодушно посоветовала Фиалка и, шатаясь из стороны в сторону, поковыляла обратно в чашу, прижимая к расцарапанной груди увечную руку.

Древний призыв, на который отзывался всякий гад, оказался услышанным даже здесь, в этой чужой и дикой Топи, населённой неведомыми тварями. Да, любой лес, где бы он ни находился, всегда будет для ведьмы родным домом. Можете поверить.

Один раз она упала, оступившись в высокой траве. Упала очень неудачно — на сломанную руку. Боль была такой ослепительной, что Итель вгрызлась зубами в жирную влажную землю. Но ничего, вскорости попустило. Плача от нестерпимой душевной и телесной муки, ведьма добрела-таки до избушки и лишь на мгновение задержалась у входа. Здоровая рука дрожала, тряслась и всё никак не желала толкнуть приземистую дверь. Фиалка пнула дверь ногой. Створка с грохотом ударилась о стену и едва не захлопнулась снова. Но всё же колдунья успела увидеть… и это мимолётное зрелище прогнало остатки оцепенения. Итель ворвалась внутрь.

Рогон сидел на полу, привалившись плечом к стене. Нож торчал под левой лопаткой — уродливая рукоять выпирала из спины, словно обломок кости. Кровь из раны текла очень медленно, даже как-то неохотно.

Ведьма на негнущихся ногах подошла к мужу и упала на колени. Фиалке показалось, будто жизнь покинет её в тот самый момент, в какой уйдёт из него последняя капля крови. Как ни силилась колдунья произнести хоть слово, ничего не получалось.

— Видишь… — прерывисто прохрипел Рогон, — они толком и убить-то не могут… Лучше б наняли кого… Хоть бы не мучался… Да и ты бы не смотрела…

Итель забыла про свою нещадно болящую руку, про изодранные плечи, про рану на голове, про разорванное платье, про усталость и ужас — кинулась к нему. Обняла. Прижала к себе и завыла. Громко, по-бабски.

— Чш-ш-ш-ш… — попытался перехватить её руки Рогон. — Не надо кричать…

Его серые губы блестели пузырьками пурпурной пены, а стекленеющие глаза были страшны и неподвижны. Он умирал. И ничего не видел. Да и пальцы — холодные слабые — лишь скользнули по запястьям Фиалки. А потом волшебник стал заваливаться на спину. Итель выла и пыталась его удержать, чтобы не упал на безобразную рукоять.

— Не-е-е-ет!!! — захлебнулась Фиалка в бесполезном крике. — Любимый мой, счастье моё, радость моя, пожалуйста, умоляю…

На мгновенье его ресницы задрожали, словно он пытался раскрыть глаза, откликаясь на этот отчаянный призыв. А потом тело свело судорогой, и Рогон упал-таки на дощатый пол, увлекая за собой жену. В ту секунду, когда они оба рухнули на испачканные кровью половицы — один бездыханный и восковой, а другая кричащая и белая, словно известь — в открытую дверь кто-то вбежал, тяжко гремя сапогами.

«Аранхольд, избавитель мой, вот ты и вернулся». — Подумала Итель с несказанным облегчением. Месть утратила всякий смысл. Единственное, чего хотелось — избавиться от боли, которая душила, мешала плакать и рвала на части сердце. Но вот чьи-то ласковые руки обняли Фиалку и потянули прочь от остывающего тела.

— Нет! — она вцепилась в Рогона, словно их двоих связывала незримая нить, которая могла порваться, отдались Итель хоть на шаг. — Нет!

И всё-таки сломанная рука предательски разжалась, и ведьма оказалась в крепких и таких надёжных объятиях.

Алех.

Он что-то говорил, что-то спрашивал, но Фиалка только надрывно кричала, уткнувшись грязным, обезображенным от боли и плача лицом, в его шёлковую рубашку. А спустя ещё мгновенье вырвалась и вскочила на ноги.

Зэн-Зин стоял у двери, белый, как Алехова сорочка. Узкие раскосые глаза были раскрыты так широко, что размером казались едва ли не с эльфийские. Кин-чианец смотрел на мёртвого друга, на лужу крови, размазанную по полу и на Итель, которая теперь даже отдалённо не напоминала красавицу — со свалявшимися волосами, неестественно повисшей рукой, в разорванном платье, покрытая коркой грязи и крови.

— Ты — некромант, делай что-нибудь! — яростно прокричала она в лицо Зен-Зину. — Ну!

Фиалка впилась в него безумным взглядом. Алех ласково, словно и впрямь имел дело с сумасшедшей, сказал:

— Ничего нельзя сделать. Он умер. — В его голосе было столько искренней и щемящей боли, что вымотанная отчаянием ведьма ослабла и затряслась.

— Можно. — Негромко уронил от дверей взявший себя в руки Зэн-Зин. — Когда он умер?

Итель оторвалась от Алеха и сквозь душившие её слёзы прошептала:

— Несколько секунд назад.

С узкоглазого чернокнижника словно спало оцепенение. Он ринулся к Рогону, неуловимым движением, в котором крылось столько силы, сколько никак нельзя было угадать в тщедушном теле кин-чианца, перевернул костенеющее тело и выдернул из него безобразный нож. Оружие было отброшено в сторону, а чернокнижник заговорил быстро-быстро, однако громко и внятно:

— Человека можно вернуть к жизни в течение одиннадцати минут после смерти, это очень сложно, но однажды у меня получилось. Получится и сейчас. Кто из вас готов поделиться с ним собой?

Алех безмолвно опустился рядом и протянул чернокнижнику руку. Да чёрная магия, это вам не волшебство, она безвозмездной не бывает, если хочешь что-то получить, то сначала что-то отдай. Зато этот обмен откроет такие горизонты, которые простому «правильному» волшебству и не снились. Уж во всяком случае, будьте уверены, ни один чародей не может оживить покойника.

— Я поделюсь. — Решительно и жёстко ответила Итель. — Отойди, Алех.