— Борис Абрамович, вы упомянули Коржакова. В своих выступлениях он неоднократно говорил о том, что вы надоели президентской семье. Правда ли это и как складывались ваши отношения с Ельциным?

— Ну, я абсолютно не могу предполагать, надоел ли я Ельцину или нет. Что же касается моего отношения к Ельцину, то я его неоднократно формулировал. Я считаю Ельцина великим реформатором России. Могу сказать даже больше: я считаю его самым великим реформатором России. Постольку, поскольку ни одному из людей, пытавшихся за всю историю России развернуть страну на либеральный лад, не удалось то, что удалось ему.

— За счет чего?

— Я считаю, за счет двух обстоятельств. За счет, безусловно, исторической ситуации (Россия уже созрела для того, чтобы сбросить с себя оковы) и за счет, конечно, личности.

В конце двадцатого века Россия была абсолютным исключением в смысле государственного устройства в ряду как европейских, так и большого числа азиатских стран. С такой огромной территорией, с таким огромным населением, образованным населением! Но огромный потенциал рабства, веками копившийся в России, никуда не исчез. Другое дело, что уже был и другой потенциал — потенциал готовности сбросить с себя эти оковы. И Ельцин реализовал этот потенциал. То есть вопреки по-прежнему огромному потенциалу рабства он реализовал потенциал желания изменить свою жизнь. И он сделал это абсолютно последовательно и навсегда. И то, что сегодня Путин пытается опять запугать, опять отступить, в какой-то степени даже развернуть страну назад, не имеет ни малейшего шанса на успех.

А что касается Коржакова и того, зачем ему все это нужно, то я считаю, что он такой современный шут, который озлоблен, что его вышвырнули из дома, которому он себя навязал. Коржаков служил в личной охране Андропова, и безусловно, такой человек не мог случайно появиться рядом с Ельциным. Это был не искренний порыв майора или подполковника ФСБ Коржакова (я уж там не знаю, в каком звании он тогда был) охранять демократа Ельцина. Это было, безусловно, задание, с которым он в общем-то неплохо справлялся.

Другое дело, что не до конца. Он не смог до конца разрушить Ельцина. Ельцин в течение очень долгого времени был единственным гарантом преобразований в России. Не станет Ельцина, и все закончится. Поэтому я считаю, что реакция Коржакова на меня — адекватная реакция… врага. Благодаря моим усилиям в том числе, и еще нескольких людей, Ельцин подписал указ об отстранении Коржакова.

— Борис Абрамович, а это вы выбрали Ельцина, пришли в его команду или он сам обратился к вам, почувствовав в вас союзника?

— Вы знаете, Ельцин настолько ощущал себя царем, что выбрать его было невозможно. Он либо останавливал свой взгляд на ком-то, либо не замечал. Понимаете, ну как можно выбирать Ельцина?! В 1996 году его выбирали. Но тех, с кем Ельцин общался, он выбирал сам. В своей автобиографической книге он пишет, что он меня никогда не любил…

— Это правда?

— Это абсолютная правда. Ельцин действительно меня не любил и тем не менее, он тоже об этом пишет, считал меня своим союзником. И это тоже верно.

— А вы его любили?

— Я считаю его своим учителем. Я его очень уважал, я его уважаю нисколько не меньше сегодня. Уважал его за его последовательность в жесточайшей борьбе, за то, что он ни разу не отступил от базисных направлений преобразования России в демократическое государство. Действительно, в России ни в тот момент, ни раньше, ни сегодня я не вижу человека, который мог бы эту задачу решить.

— А чему вас научил Ельцин?

— Ельцин научил меня политике. Я, находясь рядом с ним, понял, что такое политика, а не политиканство, не интрига, не шантаж, а реальная политика. Он научил меня политике, как сказал в свое время Ларошфуко, политике «как искусству возможного», то есть ощущать, к чему на пределе готово общество, и выстраивать конструкции, которые позволяют этот предел достичь.

— Борис Абрамович, середину 1990-х годов называют «эпохой, прошедшей под знаком Березовского». Это верно?

— Есть люди, которым нравится различным астрономическим интервалам времени присваивать различные исторические ярлыки. Поэтому вопрос точно не ко мне.

— Но это определение истинно или это просто фраза?

— Я никогда не отрицал, что понимал, что нужно России, и в силу своих возможностей это понимание пытался реализовать. Мне пока-

залось, что очень успешно. Но я смог достичь своих целей (а цель состояла в том, чтобы улучшить страну так, как я себе представлял) только благодаря тому, что президентом России в тот момент был Ельцин.

— А почему вы не пришли в политику при Горбачеве?

— Ну, потому что я-то прошел классический путь советского человека. И как большинство обычных советских людей, считал, что себя можно реализовать в науке. Я, конечно, не задумывался о том, чтобы пойти в большую политику при советской власти. Это было очень номенклатурно, это было очень расово, и было много-много всяких других причин… у меня не было «больших» родителей. Обычная семья

— инженер-отец и мать-лаборантка. У меня была «неправильная » национальность в Советском Союзе. И даже когда я решил пойти в бизнес, то абсолютно не думал заниматься политикой. А потом, когда я почувствовал, с одной стороны, недостаточность усилий только реформаторов, прежде всего Ельцина и команды, которую он собрал (Гайдара, Чубайса…), чтобы продвигать реформы дальше, а с другой стороны, у меня появились интересы в бизнесе, которые нельзя было отстаивать никакими другими методами, кроме как политическими, я принял совершенно сознательное решение заниматься политикой. Но самое главное, что мне это стало потом интересно. А как я уже говорил, я всегда занимаюсь только тем, что мне интересно.

— Борис Абрамович, в России ведь много влиятельных людей, олигархов, политиков, а почему все шишки валятся на вас?

— Я считаю, что отстаиваю интересы прежде всего капитала, капитала в широком смысле, капитала как концентрированного потенциала нации. Ну а сегодня этот концентрированный потенциал в руках не очень многих людей. Олигархи все люди очень рациональные. Если появился среди них вот такой, который один в состоянии серьезно отстаивать их интересы, то, пока у него сил хватает, зачем им самим участвовать. Я же решаю задачу, которую нужно решить. Меня же никто не заставлял пойти Чечней заниматься, пойти на баррикады в 1999-м или в 1996-м. Это мой собственный выбор. Поэтому я и на переднем крае этой борьбы, серьезной борьбы, не на жизнь, а на смерть. Поэтому-то все основные шишки на меня. Если бы меня не было или когда меня не станет, а по-прежнему останутся проблемы, я уверен, появится другой или другие, которые будут точно так же отстаивать свои интересы.

— А сейчас вы чувствуете поддержку со стороны олигархов или они вас оставили в такой тяжелой ситуации?

— У меня нет впечатления, что они меня поддерживают. У меня нет впечатления, что они меня оставили. Я еще раз говорю: все олигархи очень независимые, самостоятельные и самодостаточные люди. Они просто сделали такой выбор, какой они сделали. Я не испытываю никаких козней с их стороны. Ну некоторые, послабее, которые пытаются стать олигархами, поддакнут иногда власти, да, Березовский плохой. Но я-то понимаю, что тем самым они пытаются решать свои проблемы. Олигархами не становятся, олигархами рождаются! (Смеется.)

— Борис Абрамович, вы не раз говорили, что, когда решалась проблема наследника Ельцина, было три фигуры: Примаков, Лужков и Путин. А почему не было четвертой фигуры?

— Дело в том, что Лужков и Примаков были, так скажем, самозванцы. В хорошем смысле самозванцы, постольку, поскольку они пошли вопреки власти, а мне это всегда нравилось. Другое дело, что как самозванцы они мне нравились, а вот то, что они провозглашали, мне лично не нравилось. Не нравилось это и Ельцину. Не нравилось вообще всем, кто отстаивал реформы в России. А вот Ельцин, с моей точки зрения, проспал очень важный стратегический момент. Он должен был бы давно озаботиться о преемственности, а он не озаботился, стал думать об этом в самый последний момент и попал в сложную ситуацию. Стал лихорадочно перебирать, тасовать, то Черномырдина, то Кириенко… и поэтому так получилось, что был выбор на самом деле не между Лужковым, Примаковым и Путиным, а между Примаковым и Путиным.