Концепция написана в прежнем интеграционном духе, когда сотрудничали государства с нерыночной экономикой, с государственной торговлей. Несмотря на длительные чистки, в ней так и остались термины «межгосударственное сотрудничество», «интеграция представляет собой межгосударственное сотрудничество» или термин «межгосударственные рынки»…

Словом, нужны серьезные разработки, отталкивающиеся от понимания того, что интеграция, во-первых, должна содействовать углублению рыночного характера наших экономик, а не противодействовать этому процессу, и во-вторых, содействовать вхождению в мировое сообщество, а не изоляции от него. Найти такую модель возможно, но пока в документах СНГ ее нет.

Упомянутая выше Концепция экономического интеграционного развития СНГ вроде бы провозглашает в качестве модели интеграции задачу создания Общего рынка. Однако, когда сорок лет назад об Общем рынке говорили страны ЕС, по тем временам это было экономической революцией. Теперь же, когда за прошедшие десятилетия значительно возрос уровень либерализации внешнеэкономических отношений в мировом масштабе, когда в рамках Всемирной торговой организации значительно снижены ограничения в торговле как товарами, так и услугами, такая конечная цель интеграции узка. Вступая в ВТО, государства СНГ и так возьмут на себя серьезные обязательства в плане присоединения к мировому рынку и региональной интег-

рационной организации. Чтобы оправдать целесообразность своего существования, нужны более существенные замыслы.

Кроме того, даже в конце 50-х годов страны ЕС говорили не просто об Общем рынке, а о перспективе перехода после его создания ко «все более тесному» Европейскому союзу с прочной наднациональной основой. Теперь уже на практике опыт ЕС показал, что единое экономическое пространство ведет к единой валюте, определенной утрате суверенитета и политическому союзу, и на этом фоне отказываться от определения конечной цели Содружества было бы самообманом. Более того. Даже создание «общего рынка» СНГ остается не более чем декларацией, поскольку не подкреплено четкой концепцией, планом движения к этой цели. А главное, нет понимания объективных закономерностей этого процесса.

Таким образом, по-прежнему актуальны произнесенные в Кишиневе слова Бориса Ельцина: «Нам надо договориться и найти оптимальный образ Содружества. Такого Содружества, которое было бы необходимо и полезно всем, от которого можно было бы ожидать не больше и не меньше, чем оно может реально дать. Такого образа пока нет».

«Государствам СНГ, наряду с выработкой оптимальной модели своего взаимодействия, необходимо ответить еще на некоторые вопросы:

1. Какие причины, помимо главной (неразрешенность национального вопроса), о которой я говорил выше, способствовали развалу СССР?

2. Что конкретно делалось «не так» последние семь лет, почему не удалось определить модель интеграционного объединения?

Ответ на первый вопрос исключительно актуален, потому что многие предложения по совершенствованию Содружества подсознательно продиктованы нашим прежним советским опытом. Мы по инерции сравниваем все потери и приобретения с 1991 годом. Давая оценки преимуществ интеграции, также ведем отсчет от времен Союза. Но ведь дело в том, что восстановление Союза в его прежней форме невозможно не только по политическим причинам, оно невозможно и по причинам экономическим.

В 1991 году распался не просто СССР, распалась Российская империя, иной формой существования которой был Советский Союз.

Почему империя не распалась в 1917 году? Почему не распалась в 1941-м, когда на это так рассчитывал Гитлер? Дело в том, что к развалу Советского Союза подталкивал переход к рынку.

В 1917 году смена экономического режима происходила на всем пространстве Российской империи преимущественно в одном направлении: война и разруха привели к господству уравнительных идей военного коммунизма. В 1941 году речь о смене экономического порядка вообще не шла.

Иная ситуация сложилась к 1991 году. С 1985 года начался интенсивный процесс поиска новой модели экономического устройства страны. К 1991 году появилось несколько таких моделей. Условно говоря, две: либеральная модель «шоковой терапии» и модель «мягкого » перехода к рынку. Союзные республики не могли договориться о выборе единой модели реформы, не могли скоординировать свои действия. И переход к рынку начался несогласованно. Судьба Союза была предрешена не в дни путча, а тогда, когда российское правительство осенью 1991 года объявило о том, что с 1 января оно начинает реализовывать собственную программу мер по переходу к рынку, не дожидаясь остальных республик.

Дело не в том, чья модель на тот момент была оптимальной — российская или казахстанская, белорусская или узбекская. Дело в том, что они были разными. Иными словами, на одинаковый импульс

— необходимость реагировать на резко ухудшившееся экономическое положение — союзные республики ответили по-разному.

Это была асимметричная реакция на симметричный шок. Такая асимметричная реакция, если речь идет о достаточно продолжительном шоке, несовместима с существованием единого экономического пространства. Этот теоретический тезис был подтвержден примером распада Советского Союза.

К сожалению, история может повториться вновь. Сегодня, в условиях очередного шока, на него проявляют асимметричную реакцию разные регионы России, принимая самостоятельные решения о путях выхода из кризиса. Если процесс зайдет далеко, то неизбежна и дезинтеграция России, особенно с учетом того, что теперь уже не на территории СССР, а на территории Российской Федерации так и нет ответа на вопрос: как создать единую общность из различных народов десятков национальностей, проживающих на огромном пространстве, равном континенту?

Если бы советская экономика была рыночной, переход различных ее регионов под юрисдикцию нескольких суверенов вряд ли вы-

звал бы существенные разрушения межрегиональных хозяйственных связей. Но поскольку Советский Союз держался не на рыночной целесообразности связей между хозяйствующими субъектами, а на плановой системе, ее крах и вызвал дезинтеграцию. Если бы Союз не распался в 1991 году, он все равно распался бы в 1992-м или позднее… Дело в том, что как только на его пространстве начался бы реальный переход к рынку, приватизация, становление частного предпринимательства, предприятия автоматически стали бы сворачивать хозяйственные связи, ставшие для них невыгодными. И никакими разнарядками союзного Центра их не заставили бы возить товары из Таджикистана в Белоруссию, если их можно купить в самой Белоруссии. Это невольно подлило бы масла в огонь националистических чувств (которые явились фундаментальной базой дезинтеграции), и крах Союза все равно произошел бы, и возможно, даже в менее цивилизованной форме.

Таким образом, распад СССР стал естественным результатом перехода к рыночной экономике. Пожалуй, это лишний раз свидетельствует о том, что восстановление былого Союза нереально, а нам предстоит создавать совершенно иное объединение на новой рыночной основе. Однако поскольку становление рынка ни в одной из стран СНГ не завершено, то и процесс формирования подобного интеграционного объединения идет исключительно сложно.

Не проведя концептуального анализа причин молниеносного краха СССР, нам не удалось и быстро разработать новую модель экономического взаимодействия независимых государств с рыночной экономикой. Более того, последние семь лет мы с завидным упорством пытались игнорировать законы интеграции.

В значительной степени Содружеством двигали ложные стимулы к интеграции, прежде всего политические, а не экономические. Процесс интеграции шел не в соответствии со своей внутренней логикой, как это происходит в ЕС, а был во многом искусственно подчинен сиюминутным реалиям стран СНГ. Предпосылкой же к реальной интеграции должно стать осознание ее экономической целесообразности для всех участников, подтвержденное соответствующими серьезными исследованиями.