Когда девушка отошла, я занял её место и пробежал взглядом по шеренгам разноцветных ёмкостей.

Ассортимент состоял из всего, что можно пить, включая бутылированные чаи и кофе. Причём, судя по редким английским надписям, чаи и кофе можно было каким-то образом пить не только в ледяном, но и в горячем виде. Как это сделать, я, признаться, так и не понял.

Цены напитков варьировались от 120 до 150 йен, т.е. порядка полутора долларов, считайте, рублей 50. Принимали они любые монеты и тысячные купюры. Каждый вброс сопровождался радостным писком и выскакиванием соответствующей суммы на табло. Если, например, вы зарядили 140 йен, то все кнопки с ценой меньшей или равной этой сумме зажигаются зелёным светом, а все, что больше, остаются потушенными. Я загрузил 240, выбрал за 150 просто холодной воды из какого-то горного источника, и пока выгребал из маленькой амбразуры сдачу, услышал за спиной женский голос:

– Рейнбо, рейнбо!

Молоденькая японка на велосипеде смеялась и радостно указывала на новое проявление всё той же радуги, теперь уже не слева, а справа.

Не успел я запечатлеть незнакомку на камеру (а весь процесс покупки воды я на всякий случай снимал на видео), как она вскочила в седло и укатила прочь на своём двухколёсном мустанге. Я же невольно двинулся за ней, и оказался на улочке, которая впоследствии оказалась одной из моих самых любимых в Киото – Киямати-дори.

Как любой нормальный человек, я крайне положительно отношусь к сочетанию воды и деревьев. Венеция чудесна, воды в изобилии, но деревьев там явно не хватает. Здесь же меня нежданно встретила улочка, посередине которой был проложен узенький канал, утопавший в зелени. Кое-где уже начинали зажигаться фонари, и картинка получилась если не сказочная, то весьма и весьма симпатичная.

Кстати, каналу этому без малого четыреста лет. Ещё в эпоху Эдо в него была превращена речка Такасэ. Цель преследовалась вполне прозаичная – транспортировка товаров из Осаки. После реставрации Мэйдзи нужда в этом отпала, но канал остался и постепенно превратился в уютный квартал ресторанов и баров.

Здесь же я забрёл на маленькую частную автостоянку, откуда открывался прекрасный вид на мою знакомую радугу. Охранник хотел было что-то возразить, но понял мой романтический настрой без слов и только согласно кивнул, что-то сказав. Возможно, он процитировал какую-нибудь классическую танку или хайку12. Например, что-нибудь типа:

Да простит меня уважаемый читатель за столь вольное обращение с местной мифологией, в которой описывается, как Идзанаги и Идзанами стояли на радуге, тыкали в неё копьём, а капли превращались в острова.

На Киямати-дори

Кроме баров и ресторанов, на Киямати-дори вы найдёте также немало симпатичных гостиниц. По фасаду одной из них, прямо по стене, медленно стекал тонкий поток воды, символизируя канал. То здесь то там вместо домов оказывались открытые проходы, обрамлённые воротцами, за которыми виднелись дворики с беседками и часовнями. О японских религиях мы поговорим в другой раз, на свежую голову, а пока просто умилённо вздохнём и отправимся не спеша дальше.

Очутившись в непосредственной близости от витрин ресторанов, вы можете приятно удивиться, увидев практически всё меню, представленное за стеклом в стоящих чуть ли не на боку блюдах: мясо, рыба, рис, салаты, дары моря, шашлычки, супы и т. п. Тут не только ничего не выпадает и не выливается, но и не портится. Потому что вся эта аппетитная какофония кушаний сделана из специальной пластмассы. Такое умеют, вероятно, только японцы. От настоящих кушаний эти муляжи, не потрогав пальцем, никогда не отличишь. А если вы увидите их воочию, то решите, что я вас разыгрываю, настолько живыми и вкусными они смотрятся в действительности.

При моём появлении зажглась выключенная до этого момента лампочка, озарившая металлическую японско-корейско-китайско-английскую табличку, в которой рассказывалось, что в этом самом месте промышленник Кацутаро Инабата в 1897 году впервые в Японии продемонстрировал настоящий фильм. Вероятно, под «местом» подразумевалось здание на противоположной стороне канала с баннером «Kyoto Experiment».

Научившись снимать, японцы сразу же взялись за спецэффекты. Одним из родоначальников этого направления считается Эйдзи Цубурая, придумавший в 1954 году Годзиллу.

Будучи отпрыском не самого бедного киотского рода, владевшего магазином вагаси13, Инабата ещё в 1877 году уехал учиться ткацкому и красильному ремеслу во французский Лион, где одним из его сокурсников оказался Огюст Люмьер, ставший впоследствии на пару с братом изобретателем кино. Инабата тоже отличился, сделавшись сперва преуспевающим бизнесменом, на производстве которого красилась форма японской армии, а потом и президентом торгово-промышленной палаты Осаки. В 1896 году он вернулся во Францию, снова встретил там Люмьера, заинтересовался коммерческими возможностями нового изобретения и привёз домой не только проектор с пятьюдесятью рулонами фильмов, но и одного из люмьеровских техников. Хотя за год до этого Томас Эдисон уже презентовал свой кинескоп в Кобэ, его детище не показывало «двигающихся картинок». Таким образом, Инабата по праву считается пионером японского кинематографа. Он не только показывал, но и снимал фильмы, в частности, с участием собственной семьи. Впоследствии, правда, он разочаровался в этом занятии, сочтя его «безвкусными», и передал новый бизнес приятелю по фамилии Ёкота, который стал основателем первой в Японии киностудии – «Ёкота Сокаи». Вот такая попутная история.

Когда я говорю, что шёл в тот вечер, куда глаза глядят, я, разумеется, лукавлю. Мало того, что мне нужно было прикупить что-нибудь на лёгкий ужин, на утреннее умывание и опрыскивание духами, а также на смену хотя бы поизносившейся майке (даже без чемодана и даже в Японии джентльмен должен оставаться джентльменом), я перед отъездом получил от жены несмелый запрос на покупку серёжек, которые бы сочетались с подаренным в своё время свекровью жемчужным ожерельем. Сложность поставленной задачи состояла в том, что вообще-то, как мы с вами знаем, жемчужины в бижутерии используются круглые, а те, что составляли ожерелье Алины, были самой что ни на есть неправильной формы – как белые камушки на ниточке. Поскольку поиски мне предстояли долгие, я решил начать их, не откладывая.

А надо вам сказать, что одно из средоточий магазинной жизни в Киото как раз находится в квадрате, ограниченном с севера проспектом Оикэ, а с юга параллельным ему проспектом Сидзё-дори14 (на латинице его обычно неправильно пишут как Shijo-dori). Второе, если вам интересно, окружает со всех сторон центральный вокзал, но туда мы с вами отправимся в другой вечер.

Выйдя с сумеречной Киямати-дори на залитую светом Сидзё-дори, отличительной особенностью которой являются широкие козырьки на уровне вторых этажей, под которыми можно гулять вдоль витрин при любой погоде (почти как в моём любимом Честере), я признал в ней ту самую улицу, что в прошлый приезд помогла нам с Алиной скоротать оба вечера. Для Киото она примерно то же самое, что Оксфорд-стрит – для Лондона. Если вы не располагаете запасом времени, но хотите что-нибудь купить на память о поездке, отправляйтесь прямиком сюда. Местные ГУМы и ЦУМы носят названия «Ханкью» (Hankyu), «Такасимая» (Takashimaya) и «Даймару» (Daimaru).