– Иногда владельцы магазинов предпочитают давать бедным товар, а не деньги… Я заподозрил, что он берет эти пирожные в кондитерской по соседству и что они, по всей вероятности, несвежие. Чтобы не обижать старика, я ничего не сказал ему, но запретил сыну и дочери есть гостинец…
– И пирожные ела горничная?
– Вполне возможно.
– А в этих пирожных…
– На этой неделе господин Понедельник пришел, как всегда, с двумя «монашками», завернутыми в кремовую бумагу… Когда он ушел, я исследовал пирожные, которые вам тотчас же передам, и обнаружил там ости колосьев ржи в количестве достаточном, чтобы вызвать явления, повлекшие за собой смерть Ольги… Теперь вы понимаете?.. Покушались не на бедную девушку, а на моих детей…
С нижнего этажа все еще доносились их голоса. В кабинете было тепло и покойно, лишь по асфальту набережной время от времени шуршали шины.
– Я никому ничего не говорил об этом… Ждал вас…
– И вы подозреваете, что этот нищий…
– Господин Понедельник? Ни за что на свете! И потом, я еще не все рассказал: когда я закончу, вы увидите, что бедный старик тут ни при чем… Вчера я зашел в больницу, нанес визиты нескольким коллегам… Я хотел узнать, не зарегистрированы ли в последнее время случаи, аналогичные гибели Ольги Буланже… – Голос его пресекся, и он отер ладонью лоб. – И вот: я почти уверен, что по крайней мере двое умерли точно таким же образом: один – около двух месяцев назад, второй – всего три недели тому…
– Они тоже ели пирожные?
– Этого теперь уже не узнать: врачи неверно установили причину смерти и не сочли нужным предпринимать расследование… Вот и все, комиссар!.. Больше мне ничего не известно, но, как видите, я узнал достаточно, чтобы по-настоящему испугаться. Где-то здесь, в Нейи, живет сумасшедший или сумасшедшая и умудряется, уж не знаю как, вкладывать в пирожные смерть…
– Вы заявили недавно, что покушались на ваших детей…
– Да… Я и сейчас убежден в этом… Понимаю, к чему ваш вопрос. Как убийце удается подложить отраву именно в пирожные господина Понедельника, которые…
– Но ведь были и другие случаи!
– Знаю… Не могу себе этого объяснить…
Доктор, казалось, говорит совершенно искренне, но Мегрэ не мог удержаться и искоса поглядел на него.
– Вы мне позволите задать один вопрос личного характера?
– Пожалуйста…
– Простите, если это вас заденет. Буланже обвиняют вас в том, что вы совратили их дочь…
Врач опустил голову и забормотал:
– Так и знал, что к этому придет! Не хочу лгать вам, комиссар. Да, это правда, глупо, но это правда; это и случилось по-глупому, однажды в воскресенье, когда я остался наедине с девчонкой… Я бы отдал все на свете, чтобы моя жена об этом никогда не узнала: она будет слишком страдать… С другой стороны, готов поклясться вам, даю слово врача, что к тому времени Ольга уже была любовницей моего шофера…
– Значит, ребенок…
– Не от меня, уверяю вас… Да и сроки не совпадают! К тому же Ольга была доброй девушкой и никогда не стала бы меня шантажировать… Сами видите, что…
Мегрэ не дал ему времени прийти в себя:
– И вы не знаете никого, кто бы мог… Погодите… Вы только что говорили о сумасшедшем или сумасшедшей…
– Да, в самом деле! Только это невозможно, физически невозможно! Господин Понедельник никогда не заходит к ней перед тем, как прийти сюда! Если он туда и заходит, его тут же выставляют на улицу и бросают мелочь в окно…
– О ком вы говорите?
– О мисс Уилфур… Поневоле задумаешься, существует ли справедливость на свете!.. Я обожаю свою жену, и тем не менее в моей жизни есть две тайны… Первую вы уже знаете… Вторая еще более смехотворна… Если бы не темнота, из этого окна вы бы увидели дом, где живут англичанка тридцати восьми лет, Лоране Уилфур, и ее прикованная к постели мать… Это – дочь и супруга покойного полковника Уилфура, служившего в колониях…
Больше года тому назад, когда обе возвратились после длительного пребывания на юге, однажды вечером меня вызвали к постели мадемуазель, которая жаловалась на непонятные боли.
Я был удивлен: во-первых, я не практикую, как лечащий врач, а во-вторых, я не обнаружил у пациентки никакой болезни… Еще больше меня поразило то, что выяснилось из беседы с ней: ей были известны все мои привычки, все жесты и поступки, вплоть до малейших причуд; я ничего не мог понять до тех пор, пока, войдя в свой кабинет, не заметил ее окна…
Буду краток, комиссар… Как бы это ни казалось нелепо, мисс Уилфур влюбилась в меня, как может влюбиться женщина ее лет, живущая вдвоем со старухой в огромном унылом доме, – влюбилась истерично, страстно…
Еще два раза ей удалось меня заманить… Я осматривал ее, а когда склонился, чтобы послушать легкие, она вдруг притянула к себе мою голову и поцеловала в губы…
Наутро я получил письмо, которое начиналось словами: «Мой дорогой…» А более всего меня смущает следующее: мисс Уилфур, кажется, убеждена в том, что мы – любовники!
Могу уверить вас в обратном. Со времени последней встречи я ее избегаю. Я едва не выставил ее за дверь этого кабинета, куда она явилась, упорно преследуя меня, а жене не рассказал по двум причинам: из профессиональной сдержанности и чтобы не возбуждать необоснованной ревности…
Больше мне ничего не известно… Я сказал вам все, как и собирался… Я никого не обвиняю!.. Я не понимаю ничего!.. Но я отдал бы десять лет жизни, чтобы моя жена не узнала…
Теперь Мегрэ понял, что спокойствие, с которым молодой врач начал разговор, было деланным, напускным, стоило тому огромных усилий воли, – комиссар видел, что бедняга вот-вот разразится рыданиями.
– Проводите расследование… Я не хотел бы влиять на его исход.
Когда Мегрэ пересекал холл, дверь распахнулась, и двое детишек, мальчик и младшая девочка, весело хохоча, пробежали мимо. Мартен проводил комиссара и запер за ним ворота.
За эту неделю Мегрэ изучил квартал досконально, до тошноты. С тяжелым, неколебимым упорством он мерил шагами набережную, несмотря на продолжающиеся дожди, несмотря на удивленные взгляды слуг, которые приметили его и задавались вопросом, не собирается ли этот подозрительный прохожий совершить кражу в квартале.
Со стороны особняк доктора Бариона казался оазисом мирного труда и чистых домашних радостей. Несколько раз Мегрэ замечал мадам Барион, когда она гуляла по набережной, толкая перед собой коляску с малышом. Однажды утром, когда небо прояснилось, он наблюдал, как старшие играют в саду, где были установлены качели.
Мисс Уилфур он увидел только один раз. Была она высоченная, крепко сбитая, без малейшего изящества: ее очень портили большие ноги и мужская, размашистая походка. Мегрэ проследил за ней на всякий случай, но она всего лишь дошла до английской библиотеки и обменяла книги, которые брала на абонемент.
Тогда Мегрэ понемногу расширил круг своих скитаний и дошел до бульвара Нейи, где обнаружил две кондитерские. Первая, узкая и темная, с фасадом, выкрашенным в ядовито-желтый цвет, прекрасно вписывалась в историю о пирожных, начиненных отравой. Но Мегрэ напрасно шарил глазами по витрине и расспрашивал продавщиц: там не делали «монашек»!
Вторая, выше классом, с двумя-тремя мраморными столиками, за которыми можно было выпить чаю, называлась кондитерской Бигоро. Там было светло и вкусно пахло сластями. Розовощекая девушка весело сновала за прилавком, а за кассой сидела изысканная дама в черном шелковом платье.
Можно ли было подумать?.. Мегрэ никак не мог решиться начать. Время проходило, разговор с доктором отодвигался в прошлое, и его обвинения при более пристальном рассмотрении стали представляться довольно шаткими. Бывали минуты, когда комиссару и в самом деле казалось, будто он переживает какой-то смехотворный кошмар: у него создавалось впечатление, что всю эту историю выдумал человек, страдающий манией величия или же загнанный в угол…
И тем не менее заключение медицинского эксперта подтверждало слова Бариона: бедная Ольга, девушка с лицом, покрытым веснушками, умерла от того, что в ее желудок попали ости с колосков ржи!
