– Завтра, – поднялся Зиди, морщась от боли в увечной ноге. – Успокойся Яриг, не то последний глаз на пол выпадет. Завтра он прибудет. Вольный иноземец, которого зовут так же, как и меня. А если вдруг не появится, можешь и плату забрать себе, и его мешок тоже. Только имей в виду, что он не из тех, кто радуется нежданным гостям, он хотел бы пожить в твоем трактире недолго, но тихо и незаметно. А потом так же тихо и незаметно убраться из города.
Назавтра, когда Зиди сам появился в трактире Ярига и молча предъявил ему деревянную бирку с выжженным оттиском печати начальника городской стражи, трактирщик уже ни о чем не спрашивал. Скир был большим городом, но не бескрайним, чтобы события, которые случаются не чаще чем раз на памяти одного поколения, не долетели до прибрежной окраины. Зиди же, которому стоило немалых трудов скрыться от толпы зевак, пересилил себя и постарался попусту не трепать языком.
Сразу после схватки, выправив ярлык у ошеломленного начальника стражи, он быстро, насколько позволяло больное колено, дошел до храмовой площади. Там, осыпая руганью скирских мальчишек, баль свернул во двор собачника. Псы его отнеслись к хромому на удивление безразлично, но набросились на бредущих за ним любопытных. Зиди тут же нырнул в лавку менялы, вышел через другую дверь на соседнюю улицу и заполз в щель между домом скорняка и связками рубленного хвороста. Осталось лишь переодеться в загодя приготовленное платье, высосать припасенный тут же мех вина, дождаться темноты, а потом пробраться в гавань и постучать в одну из неприметных дверей трактира.
Неделю Зиди отсиживался в заведении Ярига в ожидании последней воскресной ярмарки. То спал на жестком топчане, то, прикрутив фитиль чадящей лампы, сидел в углу темного зала и мех за мехом потягивал легкое вино, пока хозяин за небольшую доплату искал для него неказистую лошадь с повозкой, неприметную одежду крестьянина-сайда и несколько кип дешевой кожи.
– Не густо ты скопил богатства за восемнадцать лет рабской службы, если это все деньги, что у тебя остались! – посетовал Яриг. – Или спустил золото, и теперь тратишь последние медяки на всякое барахло? Зачем тебе это все?
– Домой поеду, – пробурчал Зиди, морщась от головной боли. – Хватит, намахался мечом во славу дома Креча. Да и не будет мне жизни в Скире, убираться отсюда надо, тихо и незаметно.
– Сомневаюсь я, что стража главных ворот Скира забудет, как хромой крестьянин с грузом вонючих кож предъявлял им ярлык освобожденного раба, – покачал головой Яриг.
– А я и не поеду на повозке, – пьяно икнул Зиди. – Я поеду на твоей лошади, Яриг. Оденусь в твой плащ. А на повозке поедет твой сын. Выберется вместе с крестьянами в рыночный день, дождется меня в деревне, что в лиге от городской стены, заберет твою лошадь и одежду и вернется. Я бы и сам на повозке выехал, так ведь не уйду далеко, если сразу же себя выдам.
– С чего бы это я должен тебе верить? – нахмурился Яриг.
– Вот, – Зиди неловко выронил на стол серебряную чешуйку. – Вторую сыну твоему отдам. Больше нет, но и этого хватит. Считай, что не баловал меня тан дома Креча монетой. Или я истратил все заработанное на ерунду. Только не говори мне, что я все пропил. Не больше половины. Что касается веры, разве не о тебе талдычат в городе, что ты видишь покупателя насквозь? Разве не о тебе ходит слава, что еще ни один мошенник не смог не только обмануть тебя, но даже присесть за один из твоих столов?
– Ну вот, скажи еще, что я один из колдунов конга, – Яриг сплюнул на пол, попробовал монету на зуб и аккуратно поправил повязку на отсутствующем глазу. – Мошенники тоже есть хотят, отчего я должен отказывать им в еде? Другой вопрос, что не обманывают они меня. Ладно. Спорить не стану – вижу, что ты честен, – другого я боюсь.
– Чего же? – не понял Зиди, сделал очередной глоток и размазал вино по лицу рукавом.
– Седда Креча! – крякнул трактирщик. – Его соглядатаи день и ночь у всех ворот стоят. А ну как узнает он, кто тебя в городе укрывал? Зол он на тебя. Закон законом, так ведь Седд и вольному сайду оскорбления не простил бы. А ты лишил его наставника – себя то есть, – да еще Хеена покалечил. Ну, пусть не покалечил, только выход на арену ему сорвал. Но ты же самого Креча оскорбил – бросил ошейник с клеймом ворона на камни. На ворота ты должен был его повесить, на ворота! В городе он тебя, конечно, не тронет, а за стеной тебе несладко придется.
– Ничего я ему не должен, – поморщился Зиди. – А если и были какие долги, он в их получении на моей спине уже расписался. Там живого места не осталось. И так только на животе спать могу. А тебе бояться нечего. Думаешь, я не знаю, что твои молодцы за квартал от трактира гостей встречают? Я еще по рыбьей чешуе сапогом шелестел, а ты уже знал, кто к трактиру подходит. Сделаем, как я прошу, а там пусть Креча меня поищет.
– Одного я не пойму, – задумчиво проговорил Яриг. – Ты же и восемнадцать, и пятнадцать лет назад в самой силе был. Нога еще тебя слушалась. Отчего раньше не встал в арку? Ну ладно, до коленки твоей тебя так и так на арену выталкивали, понимаю. А потом, если хромота тебе не мешала? Неужели так сладко было вино в моем трактире? Вроде и в долг я тебе не отпускал. Или с плетью Седда Креча расстаться не мог?
– Ты же не поверишь, если я скажу, что жизнь моя была легкой? – сдвинул брови Зиди.
– Не поверю, – кивнул Яриг. – Но и расспросами мучить тоже не стану.
– Ну, так и не мучай, – Зиди поймал отрыжку в кулак, тяжело поднялся из-за стола, застыл в раздумье, прежде чем возвращаться в потайную каморку, повернулся на здоровой ноге. – Благодарен я тебе, Яриг, поэтому скажу. Весной конг на баль войска двинет. А не двинет, так серокожие из-за гор накатят. Злые они будут за посла, которого конг зарубил, очень злые. Всех, кто под руку попадется, резать будут. Я уж не говорю, что колдуны Суррары могут теперь войска из-за пелены выставить. Она же только магов сдерживает. Те, кто грабит и убивает, но силой дурной не пользуется, всегда сквозь пелену свободно проходили. Видишь как? А жреца моего народа теперь нет, охранить баль некому. Крепости и башни бальские долго не простоят, и в чащах на век не спрячешься. Горят они порой, понимаешь? Может, кто из моей семьи еще жив. Спешить мне надо, близких спасать, уводить их за речку Мангу в сеторские леса.
– Не доберешься ты домой до зимы, – поскреб ногтем переносицу Яриг. – Да и не спасут тебя сеторские леса, если конг или степняки бальские леса пожгут. Я уж не говорю, что лошадка, на которую твоих медяков хватило, смерть как облегчение за каждым поворотом выглядывать будет. До Борки, скирского каменного запора, еще добраться надо. А минуешь Борку, дальше путь еще труднее завернется. В приграничье дозоры стражников хуже разбойников. Тут и золотым не откупишься, а уж с твоими богатствами и думать нечего. Да и про Седда не забывай: пока он твою голову на пику не насадит, не уснет. Думаю, что и Ролл, чьего раба ты на деревяшку нанизал, тоже возлюбить тебя не успел. Тебе личину менять надо, наниматься охранником к богатому купцу из тех, что последние караваны перед зимой на восток собирают.
– Кому нужен хромой охранник? – поморщился Зиди. – Никакая личина мою хромоту не скроет. Да и нет сейчас купцов в Скире, ты лучше меня знаешь. Две недели уж как они ярмарку покинули, в воскресенье последний торговый день, а затем и крестьяне из города уйдут. Купцы теперь в Деште, и караваны не в бальские земли, а на запад – в Урисс, в Дуисс, в Гивв собирают. А туда мне дороги точно нет. Нет, Яриг, я уж сам как-нибудь.
– Ну, смотри, – протянул трактирщик. – Только ты уж постарайся, чтобы я забыл о тебе и не вспоминал никогда.
– Не сомневайся. – Зиди погрозил пальцем и нырнул в узкий коридор, словно пьяный под забор повалился.
Последняя воскресная ярмарка на то и была последней, чтобы высыпать всем городом на узкие улицы, всласть наругаться с торговцами, потратить с умом бедняцкую медь или хозяйское серебро, закупить на зиму муку, зерно, овощи, сушеные фрукты, мед, вино, соль, уголь. И после ярмарки торговля не прекратится, да у лавочников уже не выторгуешь лишнюю монету. Другое дело – крестьянин, у которого товара воз, и не один. Ему порой легче цену снизить, чем обратно богатство, тяжким трудом наработанное, нераспроданным везти. Поэтому и стояли ряды возов между людских рек. Мешался запах конского навоза с запахом сыров и копченых колбас, и несся над рядами крик птиц и хрип сорвавших голос продавцов. Лились на изгаженную мостовую конская моча и прокисшее вино, и шныряли в плотной толпе воры и продавцы сладостей. Размахивали руками начетчики у деревянного помоста, где сцепились в схватке на поясах широкоплечие сайды, и звенели шпорами мытари, оглядывая торговцев и выспрашивая ярлыки, да орал озорные куплеты базарный шут, взобравшийся на промасленный столб.
