– А где же он теперь?

– Откуда я знаю? Потому наш отряд и попросили пойти в тундру. Может, где заметим его или следы. Нас же он не испугается. Чего ему детей бояться?

– Я не испугался… Я не знал. Честное слово! – Глаза его загорелись, зрачки расширились. – Значит, это шпион?

– Возможно.

– Здорово! – Ниточкин хлопнул в ладоши, раз, второй. – Здорово!

Мы постояли еще немного и разошлись. На прощанье я предупредил:

– Будь наготове. Когда понадобится помощь отряда, сообщу. Сбор в классе. Понял?

– Так точно! Есть сбор в классе!

Пошли каждый своей дорогой. Он взволнован, весь переполнен азартом и нетерпеливым ожиданием этого ответственного, рискованного задания, а я доволен выдумкой.

В воскресенье я проснулся, как всегда, рано. Почитал, позавтракал, а потом выбрал такое время, когда уже все встали, но из дому уйти не успели, и позвонил Пете Ниточкину. Как раз на него и попал.

– Доброе утро, –поздоровался я. –Ты куда-то собрался?

– Никуда. А что, может, сбор?

– Только что сообщили: вчера вечером ездил на лыжах возле города неизвестный человек. Фотографировал. Понимаешь?

– Ага, когда сбор?

– Сейчас, в школе. Передай по цепочке.

Я позвонил по телефону еще нескольким пионерам и сказал то же самое. Немного полежал на диване, потом вскинул за плечи рюкзак, в котором были рыбачий котелок, ложки, пакеты с сухарями, и пошел в школу.

Во дворе меня уже ждали Ниточкин и Вера. Оба стояли на лыжах и стучали палками о слежавшийся снег, как молодые кони копытами. Одеты они были тепло – в лыжные брюки и куртки на меху.

– Звонили оттуда? – показал палкой в сторону штаба Ниточкин.

– Оттуда. И предупредили быть осторожными.

– А то что? – Выпученные глаза его, глядя на меня, не моргали, будто застыли. – А?

– Все может быть.

Собрался весь отряд – восемнадцать человек. Во дворе я их построил в одну шеренгу и объяснил цель нашего похода. Они уже обо всем знали. Ниточкин успел всех обзвонить. Поэтому особое внимание я обратил на поведение в походе: быть внимательными, бдительными, с трассы без разрешения и по одному не отлучаться, не вырываться далеко вперед… «Поход не без риска, возможны и острые ситуации. Все может случиться», – подчеркнул я.

Дети притихли. Осознавая важность задания, они подтянулись, стали серьезными. Даже Ниточкин, суетившийся больше всех, выражая нетерпение, говорил вполголоса.

– А у вас пистолет есть? – спросил он меня тихо, по секрету.

– Есть пистолет, – ответил я нарочито громко, чтобы все услышали.

– Макарова?

– Макарова.

Со школьного двора мы вышли колонной по одному. Я первый. Дворами, переулками, через занесенный сугробами стадион, на котором матросы расчищали снег лопатами и заливали водой каток, мы прошли до самого крайнего причала. Тут я остановился, поднял вверх палку – знак внимания! – сказал:

– Взгляните на этот веер лыжных следов. Это тот вчера здесь вертелся. Как вы думаете, что он делал?

– Наблюдал за кораблями! – крикнул Ниточкин и, низко присев над лыжней, разглядывал ее, будто нюхал. – Топтался не просто так.

– А потом вон туда, за сопку, убежал, – сказала Вера, показав на две параллельные линии, тянувшиеся по целине.

– Побежал, – подтвердил я.

Вера стала лыжами на эти следы, крикнула «За мной!» и побежала. За ней бросились остальные. Я пошел последним. Долго идти по ненаезженной лыжне Вере было тяжело, и она сошла, пропустив вперед Ниточкина. Вскоре сошел и Ниточкин, пристроился в середину цепочки. Тот, кто шел первым, остановился, закричал:

– А я нашел! Взгляните! – Он тряс над головой обрывком газеты.

Подъехали все к нему, окружили. Газета была на английском языке. Начали читать и переводить. Из прочитанного поняли, что над южными штатами Америки пронесся ураган. Немного дальше, на той же единственной лыжне, нашли засвеченную фотопленку. Ниточкин, первым увидевший ее, закричал, чтобы осторожно дотрагивались до пленки – там могут быть отпечатки пальцев. Зажатая между двух сучков березки пленка шевелилась на ветру и едва слышно потрескивала. Обрывок газеты и пленку Ниточкин забрал с собой.

– Это уже улика, – сказал он. – Газета не наша, пленка не наша.

На дороге лежала поваленная искривленная береза – сушняк. Ее заметили издали, остановились, стали звать меня. Я обошел цепочку. Около березы кто-то наделал следов, в выбитой ямке что-то темнело.

– Вот, – показал мальчик палкой.

Мне мешало смотреть солнце. Я присел и, приставив к глазам козырьком руку, начал вглядываться вперед. И, точно по команде, присели все. Ничего не разглядевши, потихоньку, настороженно я начал один приближаться к березе. Меня догнал Ниточкин.

– Ты чего? – спросил я.

– Чтобы помочь вам. Может, он там?..

Мы пошли с ним рядом, локоть к локтю. Вдруг Ниточкин вырвался вперед, первым подъехал к березе и схватил то, что лежало. Это был форменный офицерский шарф. Ниточкин начал махать им над головой с такой радостью, будто в руках у него был не шарф, а отбитый у пиратов черный флаг. Опять столпились все, хватали шарф, щупали его, кто-то даже понюхал, определил, что пахнет не нашим одеколоном.

– Это он специально облил, чтобы сбить с толку собак, – высказал догадку какой-то будущий криминалист.

– И так торопился, что даже шарф потерял, – посмoтpeлa на меня Вера. Глаза ее под стеклами очков хитро блеснули. – Ниточкин! – крикнула она. – Отдай шарф Александру Степановичу! У него шея голая.

– Трофей мой. Я первый нашел, – не согласился Ниточкин. Он снял с шеи свой шарф, дал мне, а тем, что нашел, обмотал свою шею.

– Ну, вот вам третье доказательство, что ведем мы поиски правильно, – сказал я.

Находки подогревали азарт, и теперь все старались идти первыми. Шли медленно, с еще большим вниманием разглядывая местность.

Я по-прежнему шел последним, следил, чтобы никто не отстал, помогал, если у кого-нибудь разлаживалась лыжная амуниция. Видел, что все притомились и, конечно, проголодались. Ни один из них не захватил с собой даже бутерброда. Ниточкин, как мне показалось, устал больше всех, теперь он тянулся в хвосте цепочки, передо мною.

Спустились в низину, зажатую между двух сопок. Бок одной сопки, обращенный к нам, был обрывистый, будто обрубленный. Под этой сопкой темнел круглый вход в пещеру. На фоне белого снега пещера зияла таинственно и страшновато. Черный круг одновременно отпугивал и притягивал к себе. Лыжный след вел прямо в пещеру. Цепочка остановилась.

– Ну, что там? – спросил я, подходя к передним.

– Пещера, – ответила Вера, посмотрев на меня продолжительным, испытующим взглядом.

Остальные стояли притихнув, вглядываясь в черное отверстие у подножия скалы. Я тоже пристально смотрел туда же.

Вера вышла вперед. Постояла немного, оглянулась назад, блеснув стеклами очков. Круглое раскрасневшееся лицо ее не обнаруживало ни тревоги, ни страха. Вначале тихонько, а потом решительно пошла дальше. Вот ей осталось до пещеры двадцать, десять метров… Она присела, ударила палками в снег, гикнула пронзительным охотничьим криком и скользнула в черную дыру, как в бездну… Минута, две, три, а из пещеры ни звука.

– Вера! – закричали девочки.

Молчание. Все обернулись ко мне – ждали моей команды.

– Ве-ра! – крикнул я.

– Пистолет достаньте, – дернул меня за локоть Петя Ниточкин. Шапку с «крабом» он надвинул почти на уши.

Ниточкин первый не выдержал этой тягучей растерянности. Втянув голову в плечи, передернув раза два лопатками, будто собирался броситься в ледяную воду, он поехал к пещере. Отверстие скалы, подобно раскрытой китовой пасти, проглотило и его. Он исчез, не отозвавшись ни единым звуком.

Мы замерли.

– Они провалились! Чего стоите?! – крикнул кто-то.

Все сорвались с места. Всем скопом, точно в атаку, мы бросились в пещеру, столпились у входа. Я проник в пещеру почти последним. Когда глаза привыкли к темноте, разглядел, что пещера не длинная – узкий вход в нее сразу же расширялся в просторное полукруглое помещение. В стенах его темнели, как ниши, углубления. У одной такой ниши, прислонив к стене лыжи, сидели на корточках Вера и Ниточкин и разглядывали какие-то пачки без этикеток, банки.