Посреди одного из кварталов высилась церковь. С колокольни уныло гудели колокола, наполняя улицу тоскливой тревогой.

Поравнявшись с церковью, прохожие останавливались. Мужчины снимали шапки и размашисто крестились, некоторые женщины опускались на колени и земно кланялись.

Важно задрав пышную бороду и не глядя по сторонам, в церковь прошел поп. За ним, причитая, повалила толпа сморщенных старушек и разряженных купчих.

Колокола смолкли. В наступившей тишине хрипло каркали вороны. Вслед за толстяком в меховом, не по сезону теплом пальто Генка поднялся по крутым ступеням и вошел в церковь. Там уже было полно людей. Здоровенный служка в длинной черной рясе продавал желтые свечи.

Толстяк в меховом пальто грохнулся на колени у почерневшей иконы, неразборчиво что-то забормотал и стал кланяться, ударяясь лбом в каменный пол.

Икона была старая, сквозь облупленную краску виднелись серые доски. На грязноватом фоне выделялись только глаза и лимонные полоски «сияния». Генка до боли прикусил губу, но все же, не выдержал и, прыснув со смеху, выскочил из «божьего храма».

Все еще смеясь, он перешел площадь и зашагал, разглядывая вывески, по кирпичному тротуару. Миновав несколько домов, он услышал запах свежего хлеба. В соседнем доме помещалась булочная.

В животе у него засосало. Генка вспомнил, что давно ничего не ел, и, не раздумывая, зашел в булочную. Прыщеватый приказчик с лисьим лицом и бегающими глазками повернулся к Генке:

— Чего прикажете-с?

Генка посмотрел на поджаренные булочки, круглые румяные баранки и молча проглотил слюну. Лицо приказчика перекосилось.

— Пшел, пшел отсюда, попрошайка! — зашипел он и, вскочив из-за прилавка, вытолкал Генку на улицу.

За поворотом находился чахлый скверик. На единственной скамейке сидели двое и негромко разговаривали. Один — пожилой уже, седоволосый мужчина — держал в руках раскрытую газету. Второй — этот был гораздо моложе — вертел в руках круглую узкополую шляпу.

Тихо подойдя, Генка уселся на краешек скамьи и задумался. Однако донесшиеся до него обрывки разговора заставили его насторожиться.

— Значит, все еще бастуют? — допытывался молодой.

— Бастуют,- подтвердил седоволосый,- требуют, чтобы рабочий день продолжался не тринадцать часов, а десять.

— Ну и как?

— Их уже поддерживают табачники и рабочие спичечной фабрики.

— Я слышал, что полиция арестовала зачинщиков. Это верно?

Седоволосый хотел что-то ответить, но увидел Генку, нахмурился и тяжело встал.

— Так я пойду.- Он опять посмотрел на Генку. За ним поднялся и молодой.

— Идемте, я вас провожу немного.- И они ушли в сторону главной улицы.

Генка тоже поднялся и зашагал куда глаза глядят. Рабочих уже не было видно. Навстречу все чаще попадались разодетые в кружева купчихи, чиновницы с надменно поджатыми губами. По мостовой тарахтели извозчичьи пролетки.

Над входом в серое широкое здание, самое большое на этой улице, висел черный двуглавый орел. Скрюченные лапы жадно вцепились в ржавый шар и колючую булаву. «Минское городское управление полиции»,- прочитал Генка надпись под орлом и прибавил шагу. Когда он проходил мимо низкого кирпичного здания с вывеской «Сапожная мастерская», перед ним распахнулась облезлая дверь и на улицу выскочил красномордый дядька в кожаном переднике. Правой рукой он цепко держал за волосы худенького мальчугана, а в левой — потрепанную книжку.

— Ты у меня почитаешь, почитаешь, я тебя научу грамоте, грамоте! — злобно повторял дядька и, резко взмахивая, бил мальчугана по лицу ребром книжки.

Мальчишка вырывался и жалобно кричал:

— Ой, не буду, не буду больше! Ой, господин мастер, пустите!

Из его разбитого носа капала кровь.

— Как вы смеете! — не помня себя от гнева, закричал Генка и, подскочив к мастеру, вырвал у него книгу.

Не выпуская мальчишкиных волос, красномордый повернулся к Генке, и в налитых кровью бычьих глазах мелькнуло удивление.

— А ты откуда взялся? — хрипло спросил он, и на Генку дохнуло водочным перегаром.- Марш отсюда! — Сильный удар в ухо бросил Генку на мостовую. «Диогеновы часы» вылетели из кармана и упали в грязь.

Дрожа от ярости, Генка вскочил и, зажав машину времени в кулаке, бросился на пьяного мастера. Тот размахнулся было волосатой рукой, но Генка увернулся и что было силы ударил мастера в грудь. Рифленая головка машины времени врезалась в ладонь. Тут же все завертелось в бешеной пляске, тяжелая темнота навалилась на Генку.

Солнечный зайчик скользнул по белой подушке и остановился на лице. Генка заморгал, открыл глаза. Только что пробили часы, и тихий звон медленно таял в комнате.

На кухне негромко позвякивала посуда — мать уже готовила завтрак.

Вот послышались ее шаги.

Мать вошла в комнату и, улыбнувшись Генке, принялась убирать на столе. Первым делом она взяла толстую книгу и всунула в серую картонную коробку. На мгновение над столом мелькнула когтистая лапа ископаемого ящера.

— Это я еще третьего дня для тебя купила,- кивнула на книгу мать и переложила ее на диван.- А ты здорово вчера разоспался. Я уж будила, будила,- засмеялась она.- Так мы с отцом тебя сонного раздели и уложили в кровать.

Скрипнула дверь, и на пороге показался отец в майке, пижамных брюках и комнатных туфлях на босу ногу. Вытирая мокрое после мытья лицо, он подошел к Генке и потрепал его за волосы.

— Вставай, соня!

Ничего не понимая, Генка глянул на судорожно сжатый кулак. В кулаке ничего не было. Машина времени бесследно исчезла. Рядом на стуле висели Генкины брюки и рубашка. Ножик вывалился из кармана и лежал на полу. Из-под кровати выглядывали носки ботинок.

Ничто не напоминало о необычайных приключениях, которые пришлось пережить Генке. А отец тем временем порылся в карманах кителя и протянул Генке большую желтую грушу:

— Ну, герой, хвались, как дела в школе.