Жажа рыдала на груди Сильви. Та с трудом сумела вырваться из ее объятий. Еще труднее оказалось помешать толстой хозяйке бара пойти вслед за ними на улицу.

Загорались фонари. Наступали сумерки. Они прошли мимо улицы, где находилась гостиница «Босежур», но Жозеф даже не посмотрел в ту сторону.

Дневная бригада полицейских уже собиралась расходиться по домам. Немудрено, что секретарь в два счета оформил все необходимые бумаги комиссару.

— Посадите этих двух под арест, и отдельно друг от Друга… А завтра я обязательно приду.

Сильви села на скамью в глубине комнаты. Жозеф начал разминать сигарету, но полицейский в форме вырвал ее у него из рук.

Прежде чем уйти, Мегрэ еще раз повернулся к Сильви, но та даже не удостоила его взглядом. Комиссар пожал плечами и проворчал:

— Тем хуже для тебя!

Устроившись на сиденье автобуса, Мегрэ даже не заметил, что набралось много народу и возле него стоит пожилая женщина. Повернувшись к окну, он провожал взглядом мелькавшие мимо фары автомашин и так яростно курил, что женщине пришлось наклониться и прошептать:

— Извините, месье…

У Мегрэ был вид, будто его вырвали из глубокого сна. Он поспешно вскочил и так растерянно оглядывался, не зная, куда сбросить горячий пепел, что молодая пара за его спиной рассмеялась.

В половине восьмого комиссар толкнул крутящуюся дверь отеля «Провансаль» и сразу увидел инспектора Бутига, тот сидел в одном из кресел холла и разговаривал с управляющим.

— Ну?

— Он наверху… — отозвался Бутиг, похоже чем-то сильно смущенный.

— Вы ему сказали…

— Да… Он не удивился… Я-то думал, он начнет возражать…

Управляющий ждал удобного момента, чтобы вставить вопрос, но как только он открыл рот, Мегрэ устремился к лифту.

— Мне подождать вас? — прокричал ему вслед Бутиг.

— Если хотите…

Комиссар прекрасно знал то состояние духа, в котором пребывал последние два или три часа! И как всегда в таких случаях страшно злился на себя. И ничего не мог с собой поделать…

Ощущение ошибки… Это ощущение не покидало его с момента встречи с Сильви на пороге гостиницы…

И в то же время что-то толкало упрямо двигаться дальше!

Хуже того! Он рвался вперед еще более рьяно, не теряя надежды убедить себя, что он все-таки прав!

Лифт поднимался с чуть слышным скрипом хорошо смазанной стали. А Мегрэ мысленно повторял полученное им распоряжение: «Чем меньше шума, тем лучше!»

Именно поэтому он и оказался в Антибе! Чтобы помочь избежать скандала, лишних разговоров!

В другой ситуации он вошел бы в номер Брауна без трубки. Но сейчас намеренно закурил ее. И лишь потом постучался в дверь. Не дожидаясь ответа, вошел.

И оказался в той же самой атмосфере, что и накануне: Браун ходил взад и вперед по комнате, безукоризненно одетый, давал распоряжения секретарю, отвечал по телефону и диктовал текст очередной каблограммы в Сидней.

— Вы не могли бы подождать одну минуту!

Никаких следов беспокойства! Этот человек чувствовал себя спокойно и уверенно в любой житейской ситуации! Разве он хоть чем-то выдал свое волнение, когда утром в довольно необычных условиях провожал в последний путь отца? Да и присутствие четырех женщин нисколько не вывело его из себя!

А в полдень вышел из весьма сомнительной гостиницы — и хоть бы что! Если не считать секундного замешательства!

Продолжая диктовать, Гарри Браун поставил на столик возле Мегрэ коробку с сигарами и нажал на кнопку электрического звонка.

— Отнесите телефон в мою комнату, Джеймс.

А появившемуся метрдотелю:

— Виски!

Чего больше было в этом поведении — позерства или естественности?

«Все дело в воспитании! — подумал Мегрэ. — Он, верно, обучался в Оксфорде или Кембридже…»

Это была старая зависть комиссара к выпускникам таких учебных заведений, не то что у него! Зависть, смешанная с восхищением!

— Унесите машинку, мадемуазель.

И опять-таки без прокола! Заметив, что руки машинистки заняты блокнотами и карандашами, Браун сам взялся за тяжелую пишущую машинку и отнес ее в соседнюю комнату, после чего закрыл дверь на ключ.

Затем подождал метрдотеля и, когда тот принес виски, попросил его обслужить Мегрэ.

Наконец они остались вдвоем, и Гарри Браун вытащил бумажник из своего кармана, вынул оттуда листок гербовой бумаги и, бросив на него взгляд, протянул комиссару.

— Прочтите… Вы знаете английский?..

— Довольно плохо.

— За эту бумагу сегодня после полудня я заплатил двадцать тысяч франков в гостинице «Босежур».

Он сел. Словно дав сигнал к началу беседы.

— Я должен вам сперва кое-что объяснить… Вы знаете Австралию?.. Жаль… Мой отец до женитьбы владел очень большим участком земли… Под стать какому-нибудь французскому департаменту… После свадьбы он превратился в крупнейшего австралийского овцевода, поскольку моя мать в качестве приданого преподнесла ему землю почти такой же площади…

Гарри Браун говорил намеренно медленно и четко, избегая лишних слов.

— Вы протестант? — спросил Мегрэ.

— Как и вся семья. И все родственники по линии матери.

Он собирался продолжить рассказ, но Мегрэ перебил его:

— Ваш отец не учился в Европе, не так ли?

— Да, вы правы! Тогда это не было модно… Он приехал сюда лишь через пять лет после женитьбы… Когда уже имел троих детей…

Пусть Мегрэ в чем-то и ошибался, какая разница, но мысленно он представлял услышанное в конкретных картинах: огромный, но строгий, без всяких украшений дом, стоящий посреди земельных угодий. Его хозяева — люди весьма серьезные и похожи на пресвитерианских пасторов.

Уильям Браун, получив в наследство дело отца, женился, завел детей и все время отдавал работе…

— Однажды ему пришлось отправиться в Европу из-за судебного разбирательства…

— Он поехал один?

— Да, один.

Дальше все проще простого! Париж! Лондон! Берлин!

Лазурный берег! Среди всего этого блеска и разнообразнейших соблазнов Браун с его колоссальным состоянием ощутил себя настоящим королем.

— И назад не вернулся! — вздохнул Мегрэ.

— Да! Ему захотелось…

Судебное дело затянулось. Новые знакомые австралийского скотовода водили его развлекаться. Он знакомился с женщинами.

— В течение двух лет он постоянно откладывал свое возвращение…

— А кто занимался вместо него делами?

— Моя мать… И брат матери… А потом отсюда стали приходить письма, в которых нас уведомляли, что…

Достаточно! Мегрэ все прекрасно понял. Браун, не знавший ничего и никого, кроме пастбищ, овец, ближайших соседей и нескольких пасторов, пустился в невообразимый загул, открыв для себя неведомые прежде удовольствия жизни…

Он без конца откладывал возвращение… Тянул с судебным разбирательством… А когда суд закончился, находил все новые и новые предлоги, чтобы остаться…

Купил себе яхту… Ведь он входил в узкий круг людей, их наберется лишь несколько десятков, которые могли все купить, все себе позволить…

— И тогда ваша мать с дядей сумели добиться над ним опекунства?

Там, на другом конце планеты, шла борьба. Принимались решения! И в одно прекрасное утро, в Ницце или в Монте-Карло, Уильям Браун проснулся, имея за душой лишь относительно небольшую ренту.

— Довольно долго он продолжал жизнь в долг, и мы платили за него… — сказал Гарри.

— А затем отказались?

— Простите, но я выплачивал ему ежемесячную ренту в пять тысяч франков…

Мегрэ почувствовал, что Браун что-то недоговаривает и испытывает некоторое неудобство, а потому внезапно спросил:

— А что вы приехали предложить отцу за несколько дней до его смерти?

Он тщетно вглядывался в лицо собеседника, тот нисколько не смутился и ответил, как всегда просто:

— Несмотря ни на что, он обладал определенными правами, не так ли?.. Почти пятнадцать лет он отказывался согласиться с постановлением суда… У нас там шел крупный процесс… Им занималось одних только адвокатов пять человек… До окончательного решения приходилось довольствоваться правилами временных договоренностей, согласно которым нам запрещалось проводить крупные финансовые операции…