Боль хорошо отрезвляла, хотя и оставляла пятна крови. Я полизала разбитые костяшки, примерилась и вбила девять болтов из десяти в намеченные точки. На всадника, говорите? Поставим щит повыше, чтобы болт шел снизу вверх…

— Тромс, подгони этот щит под высоту лошади, я буду тренироваться в стрельбе снизу вверх. И рядом поставь колоду, чтобы я могла дотянуться и вытащить болты.

— Фрау Марта, вы позовите меня или кого другого, мы вам мигом их выдернем!

— Нет, Тромс, я сама. Кто придет помогать мне выдергивать их из щитов и трупов, когда закончится бой?

Щит раскрошился к вечеру. В середине уже зияла приличная дыра, углы разлохматились и куски дерева вылетали оттуда вместе с болтами, чвакаясь об стену. В сгущающихся сумерках я никак не могла найти последний болт и пнула со всей силы колоду и щит. Они упали, а щит рассыпался на части. Пнув еще раз его останки, я подобрала десятый болт и сложила их в кожаный мешок. Арбалет был гладкий и горячий, ручка блестела даже в темноте, отполированная моей рукой за эти полтора года. Мозоль на ладони стала каменной, хоть ножом режь и не чувствовала боли. Мне бы внутри так — закаменеть и не чувствовать ничего. Интересно, что за чувства испытывают служанки, когда прибегают сами в чужую постель? Но повторять их опыт — унижаться перед самой собой в первую очередь, лучше уж делать гордое лицо и проходить мимо, брезгливо плюнув.

В трапезной все было, как обычно — женский угол хихикал и веселился, солдаты уже наполовину разошлись, но тот, кого я высматривала, еще был за столом.

— Герр Конрад, щит, сколоченный для мишеней, раскрошился. — Брови мужчины поползли вверх в степени крайнего изумления. — Прошу вас отдать приказание сколотить завтра с утра новый.

— Но он был еще совсем новый, фрау Марта. Может быть, его надо просто сколотить заново?

— Нет, герр Конрад, он рассыпался в труху. — Ложка каши, брошенная в миску, едва-едва закрывала дно. — Сожалею, но его уже не восстановить.

— Как прикажете, фрау Марта.

— Я не приказываю, герр Конрад, я прошу.

Каша не лезла в горло и я с трудом доскребла ее остатки со дна. Здесь не принято бросать пищу недоеденной, взял, значит, рассчитывай правильно и не выбрасывай еду. Болела разбитая правая рука, болело все внутри и снаружи. Я поморщилась, подвинула кольцо и слизала капли крови, выступившие под ним. Нечего тут сидеть, надо идти спать.

На второй день в новом щите уже стала разлохмачиваться в труху середина, но правый верхний угол оставался поистине заколдованным. Туда попадал только один болт из пяти и не чаще.

— Фрау Марта, что вы все с колена целитесь, попробуйте с павизы стрелять, — Конрад поболтался у меня за спиной и решил внести свое предложение.

— Герр Конрад, лук и так имеет преимущества перед арбалетом по скорострельности. Сколько стрел может выпустить лучник и сколько болтов арбалетчик за одно и то же время?

— Четыре-пять болтов против восемнадцати-двадцати стрел. Позвольте ваш арбалет, — осмотр тетивы оставил его вполне удовлетворенным и смертоносная машинка вернулась ко мне.

— Кроме того, лучник может сражаться и в строю, а арбалетчик менее мобилен и его надо прикрывать. — Арбалет встал у ноги, как верная собака. — Щит будет затруднять и без того медленное перемещение…нет, с колена я уже привыкла, а щит мне не по силам.

— Без него больше возможности ранить вас или убить, — Конрад пнул лежащий рядом обломок старого щита и тот лихо улетел в сторону.

— Один раз живем, герр Конрад, — повторила я слова Вольфа. — Правый верхний…поехали!

Мужчина еще постоял у меня за спиной, но я не лезла к нему с разговорами и он незаметно ушел. Правый верхний упорно не желал поддаваться до самого вечера.

Злость хороша, когда надо сделать рывок, а при стрельбе нужна выдержка. Фриц учил меня поначалу единственно верным способом — вставал сзади и направлял каждое движение руки, чтобы не тратиться на долгие объяснения. Проделав несколько раз вместе с ним простые, по сути дела, движения, я сразу запомнила, где рука должна быть напряжена, где расслаблена, а где надо применить силу на очень короткое время, чтобы побыстрее взвести тетиву. За два дня, что Рихтер отсутствовал, я полностью успокоилась и взяла себя в руки, не позволяя больше распускаться. Подумаешь, и не такое переживали, непоправима только смерть, а все остальное как-нибудь утрясется. Вчера за ужином Конрад неожиданно сел напротив меня за столом, сверля хмурым взглядом. Я пришла только тогда, когда большинство народу разошлось и говорить с ним ни о чем не хотелось, чтобы не видеть, как все тут же вытягивают шеи и прислушиваются к любым пустякам. Мы поиграли в гляделки и я ушла, хоть внутри и грыз маленький червячок любопытства — опять, что ли, подозрения у него созрели?

Сегодня с утра рядом крутился Тромс, то и дело хлопавший тяжелой дверью сарая, где был склад оружия. За спиной слышались шаги, что-то таскали, роняли и даже звенели этим о камень, но бросать арбалет и с любопытством таращиться на происходившее там, я не стала. Пусть этим занимаются служанки, хихикая и строя глазки солдатам. Послышался шум и гомон где-то у ворот, характерный скрип воротин и цокот копыт. С моей позиции все равно ничего не видно — заслоняет каменная стена амбара, переходящая в угол, а подсматривать потихоньку, кто там пожаловал…ну уж нет! Рихтеру еще рано возвращаться, да и не кидаться же ему на шею, все равно не поймет, скорее всего, кто-то из стражи вернулся. Вчера пятеро уехали почти под вечер как раз, когда я закончила бесконечную борьбу с мишенью, не исключено, что это они.

Отойдя от щита еще на пять шагов, я взвела тетиву, прицелилась…низкое гудение болта звучало, как музыка. Чвак! Попала. Пойдем еще раз… Размеренные движения успокаивали, гоня все посторонние мысли. Не обращая внимания на шаги и передвижения за спиной, я видела только мишень, как зашоренная лошадь. Топчутся, понимаешь ли, но когда я не вижу зрителей, то абсолютно спокойна и не сбиваюсь с выдержанного ритма. Зато стоит кому-то встать над душой — все пропало, буду мазать, делать сплошные ошибки и от этого впадать в тихую панику. Сзади потоптались и затихли — все знали, что разговаривать я все равно не буду, когда стреляю, поэтому и обращаться бесполезно да и незачем.

— Фрау…

— Не мешай, — я уже поймала проклятый угол и встала на колено.

Болт загудел, как большая муха и ушел с чпоканьем в дерево. Есть! Ручка воротка провернулась положенное число оборотов, рейка натянула тетиву, в паз аккуратно лег новый болт. Прицел…спускаем рычаг…чпоканье и удовлетворение от меткого выстрела. Остался последний болт, но что-то сбилось и он чиркнул по самому краю щита и ударился с глухим звоном в камень.

— Что ты хотел, Тро… — недосказанная фраза застряла в горле, когда я повернулась назад. — Ваша светлость? Простите, я думала, что это солдат…

— Фрау Марта, — герцог Эрсенский улыбался так, как может улыбаться уверенный в себе человек, не боящийся ничего, — я с большим интересом наблюдал за вами и скажу, что это доставило мне удовольствие. Как давно вы научились этому? — кивнул он на мишень.

— Полтора года назад, ваша светлость.

— Кто вас учил? — заинтересованность была вроде бы неподдельной, но лицедейство у высоких особ в крови, так что это еще ни о чем не говорит.

— Мой покойный муж, ваша светлость.

— Покойный? — вежливое удивление в светлых глазах.

— Да, ваша светлость. Он погиб три месяца назад при обороне Варбурга от большого отряда мародеров.

— И потом вы бежали оттуда, — задумчиво произнес герцог, рассматривая щит с болтами. — Что-то я припоминаю… но всегда по возможности предпочитаю выслушивать сам, чем полагаться на других. Что вы скажете по этому поводу? — последняя фраза вылетела вместе со взглядом, больше присущим следователю с Петровки.

— Полностью согласна с вами, ваша светлость. Чужое мнение, переложенное на чужие амбиции и чужой взгляд, может очень затруднить правильную оценку. Можно целый день описывать портрет словами, но только личная встреча даст самое полное описание.