Но тут Пангаров вскочил с места:

— Панта, я тебе уши надеру!

— Попал! — крикнул Панта. — Я один!

— Один, — негодовал тренер. — Мне нужен коллектив. Если хочешь быть солистом, ступай в Народную оперу, там нужны такие. А здесь… — пригрозил он мальчику еще раз и дал свисток.

Тренировка продолжалась.

Немного погодя Пангаров подозвал Маляку и указал ему на место рядом с собой. Маляка сел. Что бы это значило? Может быть, тренер отбирает игроков в первый состав? Или речь пойдет о спортивном лагере? Только бы не совпало с путевками на море! Маляка отказался бы и от моря, но отец не разрешит.

Тем временем Панта опять взял мяч на себя. Показал красивый дриблинг, затем отступил назад, отдал пас Камену, Камен — мальчику из шестого «А». Тот, поколебавшись, хотя положение было выгодным, направил мяч Панте, и Панта забросил его в корзину.

— Сашо! — позвал тренер.

Через несколько минут на скамейке сидело семь мальчиков, но ни Панты, ни Камена среди них не было, и Малякой овладели самые дурные предчувствия.

— Говорил я вам, что успеваемость должна быть на высоте? — строго выговорил Пангаров.

Мальчики опустили головы.

— Мы занимаемся, — попытался спасти положение Маляка, но только подлил масла в огонь.

— Занимаются! — взорвался тренер. — Вот и занимайтесь! Нужно уметь сочетать занятия в школе и тренировки. Что смотришь? — повернулся он к Маляке. — Ты свободен! Свободен для занятий в школе. — И легонько стукнул Маляку по голове. — Бегаешь, как заяц, за которым гонятся, а все без толку! Только и думаешь, как бы избавиться от мяча.

Без долгих разговоров, только прикосновением к голове, легким, но обидным, тренер освободил от занятий спортом и остальных шестерых.

Мальчики ушли повесив носы, словно после поражения в игре.

— Профессора! — донесся до них возглас Пангарова.

Мальчики брели по аллее сломленные, обиженные и униженные. Рухнули их надежды на олимпийскую и мировую славу, исчезли радужные перспективы, мечта о дальних путешествиях, об исполненных драматизма матчах, когда каждый из них, напрягая последние силы, бросает в корзину мяч и добивается победы. Все для них было окрашено теперь в мрачные тона. Что же остается? Труд и учение, учение и труд; станут они со временем инженерами, химиками, научными работниками, ну, наконец, учеными. Только кто о них будет знать? Можно, конечно, представить Маляку профессором… Ну и что? Был ли хотя бы один профессор за всю всемирную историю, которого встречали с духовым оркестром? Не было…

Мальчики не прошли и ста метров, как их догнал Камен.

— И тебя выгнал? — спросил Маляка, обрадовавшись, что они снова будут вместе, и одновременно испугавшись, как бы Камен не истолковал превратно его радость.

— Я сам, — ответил Камен.

Ребята остановились: трудно поверить, но это так — Камен говорит правду, он покинул команду в знак протеста против оскорбительного поведения Пангарова.

Камен, окруженный товарищами, шел молча, чувствуя их признательность, и это наполняло его гордостью.

В молчании группа изгнанников дошла до дома Камена и Маляки. Правильно говорят, что несчастье сближает людей. Мальчики сели на траву возле ограды, отделявшей пустое пространство за их домом от старого двухэтажного здания. Пустое пространство, или двор, как его называли ребята, было достаточно хорошо ухожено: зеленели свежей травой площадки, пестрела цветами клумба.

— Не слишком ли он воображает? — рассердился Маляка.

Никто не спросил, о ком идет речь, все и так думали только о Пангарове, ненавидели его.

— Фу-ты ну-ты какой тренер! — сказал один из мальчиков, желая произвести солидное впечатление.

Маляка сделал несколько язвительных замечаний по адресу тех ребят, которых Пангаров оставил в команде. Большинство из них, по мнению Маляки, ни на что не годны: какие-то криворукие да хромоногие.

— Разве только Панта… — попытался кто-то сказать о Панте доброе слово.

Но Маляка его сразу оборвал:

— Что Панта? Он на алгебре слышит «дробь», а представляет себе дроб-сарму[1].

Мальчики захохотали.

— Тысячи долларов, ха-ха-ха! — рассмеялся другой мальчик. — Ломаного гроша им никто не предложит.

— Кто будет тратить деньги, чтобы водить их по разным там, не знаю каким заведениям! — добавил третий. — Они на площадке еле поворачиваются.

— Да он и их вышвырнет из команды! — заключил Маляка.

Эти рассуждения вернули ребятам уверенность в себе.

— А что вы скажете, если мы, изгнанные, предложим провести матч с их паршивой командой? И победим! — дал волю своей фантазии Маляка.

Возможность такой перспективы воодушевила всех, только Камен трезво рассудил:

— Для этого надо тренироваться. А где? В школе с этим не очень.

Да, конечно. На спортплощадке всегда полно ребят, а стоит появиться старшеклассникам, сразу освобождай им спортивную площадку! А заупрямишься, так не поздоровится и все равно придется убираться.

Кто именно предложил самим оборудовать спортплощадку, трудно сказать, идея родилась коллективно. Места для настоящей спортплощадки во дворе не найдешь, но зачем им целая площадка? Достаточно и половины, с одним щитом. Пангаров научил их тренироваться с одной корзиной, и теперь ему придется пожалеть об этом. В один прекрасный день он увидит, как его команда покинет баскетбольную площадку, проиграв с позорным счетом. Это будет его концом. И заслуженным!

Если бы до школы не оставалось так мало времени, ребята еще долго стояли бы, беседуя, но надо было успеть и пообедать.

До второго звонка учительская напоминает обычный класс — одни учителя оживленно переговариваются, другие смеются, третьи наспех просматривают контрольные работы — точно так, как ученики выполняют домашние задания. А если бы нашлись учителя, которые гонялись бы друг за другом, бросались мелом и ставили друг другу подножку, то сходство со школьниками было бы полным.

С трудом переводя дыхание, в учительскую вбежала Ана Добрева — как всегда, последняя, за минуту до второго звонка.

— Добрый день! — поздоровалась она.

— Какой уж добрый, шесть часов вечера! — пошутил один из ее молодых коллег. — Для меня среда — самый трудный день, а как дети выдерживают — ума не приложу.

Добрева оставила шутку без внимания, она всегда держала на расстоянии молодых коллег. У нее были свои заботы, о которых, быть может, позднее и пойдет речь, а может, и нет, тут дела сугубо личные.

Она открыла сумку, достала бутерброд и машинально начала жевать. Из задумчивости Добреву вывел голос учительницы литературы:

— Как ты думаешь, могут ли два ученика одновременно написать одну и ту же глупость?

Добрева пожала плечами.

— Не могут, — улыбнулась Станчовска. — Один написал, а другой списал. И в результате оба получают в общей сложности четыре.

В этот момент зазвенел второй звонок, и Добрева, спрятав в сумку недоеденный бутерброд и взяв журнал, вышла из учительской.

Урок в шестом «Г» начался. Добрева вызвала Камена, задав ему вопрос по материалу предыдущего урока. Затем ей предстояло объяснить новый; так обычно она делала — вызывала хороших учеников для повторения пройденного. Но Камен, вопреки ее ожиданиям, отвечал неуверенно.

Маляка пытался подсказать приятелю, но учительница это заметила.

— За подсказку поставлю два, а пока Камен отвечает на три, — предупредила Добрева.

Маляка закрыл учебник: нет никакого смысла стараться. Не так уж плохо получить три, если вообще не знаешь урока. Добрева поставила Камену три и протянула ему дневник.

— От тебя я этого не ожидала.

Ученики притихли. Будут ли еще вызывать? И кого?

— Маляков, — произнесла Добрева.

Маляка поднялся с такой неохотой, что Добревой все стало ясно.

— Какие числа мы называем противоположными? — спросила она. — Ведь ты рвался подсказать?