– У меня тоже будет ребенок, – вставила свое слово Настя, сама не понимая, для чего это говорит. – И тоже не знаю от кого.

– Ну это понятно.

– Не мешай ей, Свет.

– Но я хочу его оставить. Хотя… да, ребенка в любом случае оставлю. Что бы там ни случилось.

– А что уже может случиться? Хуже только, когда зомби войдут в город. Но куда от этого…

– Света!

– Ну хорошо, будут сидеть сиднем, ожидая невесть чего. Жень, мы живем одним днем, мы же договорились…

– Я не… – и замолчала. – Да, ты права, конечно, права.

И замолчала. Настя посмотрела на Жанну, неожиданно порывисто  прижалась к ней.

– Наверное, что-нибудь да будет. Ну не все же обратятся.

– Не все, да, но…

– Мы решили не говорить на эту тему, – безапелляционно заметила Светлана, подходя к Насте. Она хотела коснуться ее разгоряченного тела, но отчего-то удержалась и лишь смотрела на девушку.

– Да конечно, просто я подумала….

– Что? – она подошла ближе и осторожно коснулась подушечками пальцев распухших чувственных губ, Настя вздрогнула.

– Я о другом. Я ведь тоже потеряла. Сразу всех. И сестру и как оказалось еще одну сестру, и родителей. И не знаю, почему осталась жива. Ехала в одной машине, больше того, была за рулем. Водить я не умею…. Я не знаю, почему выжила, как…. И выжила ли вообще.

– Мы все здесь мертвые, – ровным голосом ответила Светлана. – И каждый по-своему.

– Да. Я не могла больше оплакивать. Сил не хватало.

– Я понимаю. Я тоже месяц безо всех. Только вот с ней. Обучаю искусству послежизни, –  уголки губ дернулись и опустились.

– Я пошла во все тяжкие. Я и раньше… но теперь сознательно. Это был мой выбор. Моя стезя. Мой крест, вот только никто не мог понять, почему. Чтобы не думать, чтобы мозг был занят другим, чтобы чувства омертвели и воспринимали лишь это. Потому что иначе либо с ума, либо это. Другого не осталось. Ничего не осталось.

Она заплакала, в кои-то веки почувствовав облегчение. Крепко прижалась к Жанне да так и замерла. Сколько времени прошло, прежде чем она освободилась. И от ее объятий, и от всего остального, что держало ее, вместе с ними. Как-то разом почувствовав себя другим человеком. Или окончательно осознав свою особость, ту, что ныне составляла самую суть ее естества. Сердечно попрощалась и с одной, и с другой, и едва не ушла в одном полотенце, мертвые сраму не имут, все же пошутила Света. И одеваясь перед открытой дверью, спросила насчет следующего дня. А затем, почти сразу, задала вопрос, мучавший ее все время знакомства.

– Почему мы сошлись? – переспросила Света. – Да все очень просто. Во-первых, мы подруги еще с институтских пор. А во-вторых, дом Жанны просто перестал существовать. И в материальном и в фигуральном смысле.

– Все случилось месяца полтора назад. Я переехала к Свете и… не знаю, почему она меня уговорила. Я раньше ничего подобного не пробовала. И не хотела пробовать.

– Перед смертью не надышишься, – холодно сказала Светлана. И совершенно другим голосом добавила: – Особенно тобой.

– Но я…

– Я уже не могу без тебя, милая, – хрипло произнесла она и тут же остановилась. – Прости. Ты все никак не привыкнешь. Я тоже не могла привыкнуть, мы спим в одной постели, ты дышишь мне в шею и будто ничего не замечаешь.

– Я замечаю, но… тебе проще, ты с детства такая, а я… я и сейчас не могу… просто так.

– Чтобы уломать окончательно мне пришлось воспользоваться твоими услугами, – заметила Светлана. – Только тогда она раскрепостилась и смогла меня принять в себя.

– Ты говоришь, как… как мужик.

– Я говорю как есть. И заметь, красавица, – это уже к Насте, – никто из нас не лесбиянки. Просто мы научились обходиться самими собой.

Кажется, она хотела пошутить, не вышло, на прощание они поцеловались, все трое, когда Настя уходила, ей показалось, Жанна уже была в настроении и согласилась ответить на поцелуй.

До квартиры Опермана она долетела как на крыльях. И все ждала, когда же придет послезавтра, чтобы звонить и напрашиваться. Слов подошедшего Бориса так и не расслышала. Только что вспомнила о полученных купонах МЧС и выдала их Кондрату, тот вернул Лисицыну, как главному добытчику. Они постояли друг перед другом, наконец, Борис не выдержал, отошел. Кондрат включил телевизор, но послушав минуту окликнул.

– Опять вторжение. Упоминают вскользь, значит, дело серьезное. Хорошо хоть мы далеко, – и тут же смолк. Диктор, в темном, почти черном траурном костюме, рассказывал о доблестных солдатах внутренних войск и армии, грудью вставшей на защиту столицы; только их стараниями ситуация локализована. Помянул премьера, который разруливает очередное обострение, намеченное на эти часы экстренное заседание Совета безопасности, вот странно, по кадрам из Кремля, как раз Пашкова там и не хватало.  Напоследок диктор напомнил, чтобы не выключали стационарное радио, все важные известия, особенно на случай событий экстраординарных, будут передаваться именно через него.

В квартире такового не нашлось, Борис вспомнил, что Оперман давно избавился от своего трехпрограммника, когда сообщил об этом Микешину, тот хмыкнул:

– Ничего удивительного, я сделал тоже, едва въехал в свою квартиру…. Да я смотрю, стационарного телефона у него тоже нет.

– Леонид говорил мне, что и телевизор у него подключен тем же поставщиком, что и Интернет, – Микешин кивнул, уголки губ означили полуулыбку.

– Современный человек. Ничего из прошлого.

– Вообще-то он весьма старомоден в привычках, – возразил Борис.

– Но только не в техническом плане.

Лисицын не стал спорить. На ночь он снова остался с Настей. Перед тем, как устроиться, наконец, позволил себе рассказать все, что накипело на душе. Рассказал без утайки, что почувствовал к ней и вначале и в тот момент, когда она пригласила его в постель, отбросив одеяло небрежным движением, и когда проснулся, сжимая по-прежнему ее в объятьях, и о том, что это значит для него, будто заново родиться, будто воскреснуть из мертвых.

– Прости. Я не хотела, – нежданно произнесла она. Борис не понял, – Я не хотела тебя пробуждать. Ты не должен был. Видишь же, что творится.

– Все равно, – как-то слишком легко ответил он. – Я надеюсь на лучшее. Прорыв ликвидировали. Не думаю, что мертвяки…

– Ты всегда такой? – почему-то посерьезнев спросила она. Он кивнул. – Скажи…нет, не знаю, как лучше спросить. Лучше потом, – но Борис начал настаивать, и Настя волей-неволей задала свой вопрос: – Я вправду так важна для тебя? – он кивнул. – Нет, ответь я хочу услышать.

– Да, очень важна.

– Спасибо, – она прижалась к нему и спросила совсем тихо: – А ты будешь меня отпускать?

– Как сегодня? – на лицо набежала тень.

– Сегодня меня ни один мужик не трахал. Ни один живой человек. Я получила деньги за… скорее за демонстрацию и за то, что поговорила с девушками… Кондрат их видел, – повисла пауза, столь нелюбимая Настей, она потеребила Бориса: – Так ты отпустишь меня? – Он кивнул, но спохватившись, немедля ответил согласием. – И всегда будешь отпускать меня? Даже если я… ну ты понимаешь…

– Я бы не хотел, чтобы ты так работала. Я постараюсь, – он пытался и не мог найти нужных слов. – Ты мне очень нужна, милая, очень. Я не знаю, что без тебя делал бы.

– Нашел другую.

– Нет. Я пытался найти. Не смог. Сколько времени пытался и все равно бесполезно.

– Значит, плохо пытался.

– Нет, я… ты не понимаешь.

– Скажи честно, – неожиданно сильно обвив, скорее, захватив его шею, прошептала она, – я тебе только для этого нужна? – он попытался отстраниться, но Настя настаивала. – Ну скажи мне. Давай, я все приму, чтобы не было потом.

– Ты мне нужна вообще.

– Потому что у тебя долго секса не было, да?

– Потому что я тебя встретил. Я серьезно, я не знаю, как мне тебе это объяснить, когда ты все время противишься, и не слушаешь. Я не могу без тебя, я… понимаешь, ты мне нужна очень. Любая. Я все равно тебя приму.

– Только не надо унижаться, я терпеть этого не могу.