В начале декабря в густых тропических сумерках показались под крылом самолета огни Луанды — столицы Анголы.
До беспощадности быстротечно время. Вот уже целых четыре года минуло с тех, казалось бы, только вчера отшумевших лет, когда я впервые ступил на эту землю. Ходил тогда по этому же аэродрому и сожалел, что приходится улетать в Конго. А так хотелось с глазу на глаз, как говорится, встретиться с рабочим из Луанды, с рыбаком из прибрежной деревушки, с крестьянином из джунглей или с кубинским бойцом-интернационалистом, пришедшим сюда помочь страдающему брату своему.
— Двадцать восемь градусов тепла! — объявила стюардесса.
А на Урале, когда я улетал, ртутный столбик термометра показывал столько же — только ниже нулевой отметки. Когда у нас белоснежная зима начинает набирать свою морозную силушку, не правда ли, удивительно странными кажутся жара и солнце, песок и море, трава и пальмы?
Едем из аэропорта в город. Тусклые огни Луанды бегут навстречу. Они тусклы потому, что всего лишь два дня назад были восстановлены опоры электропередач, взорванные бандитами, выползшими из джунглей.
Еще в Москве, перед вылетом, мы познакомились с Еленой Александровной Ряузовой — специалистом по ангольской литературе. Она недавно вернулась из Луанды и вкратце познакомила нас с современной литературной жизнью экваториальной страны. В конце беседы как бы ненароком не преминула заметить: — Вам писать придется, так что не забудьте прихватить с собой свечки...
— Какие свечки? — недоуменно спросил я.
— Обычные, какие в хозяйственных магазинах продаются. Там они будут очень кстати...
По сообщениям советских газет я знал, что враги ангольской революции, бандитские формирования выползают из джунглей, совершают диверсии, прокрадываются к столице Анголы, оставляя ее то без света, то без воды, а чаще — и без того и без другого.
Зная об этом, на всякий случай прихватил с собою несколько обычных парафиновых свеч.
Элегантная японская «тойота» бежала навстречу дальним электрическим огням, ночная Луанда встречала нас добрыми улыбками освещенных окон высотных домов.
И хорошо, что свечки нам не пригодились.
Было заполночь. Разместившись в пятиэтажном отеле «Панорама», мы все трое — московский поэт Феликс Чуев, рижанин Леонс Бриедис и я — вышли на набережную. В лицо потянуло океанской прохладой, терпким запахом водорослей. После продолжительного и несколько утомительного перелета удержаться от того, чтоб не выкупаться, было просто невозможно. Вдоль каменистого берега отошли от гостиницы, отыскали песчаный пляж и с радостью окунулись в теплые океанские воды.
Не верится, что где-то трещат российские морозы, хозяйничают вьюги, а здесь — спокойная луна играет бликами по гребешкам ряби и жарко даже ночью. Посидели на белом песке, не успевшем отдать воздуху скопившееся за день тепло, поразмыслили о предстоящей утренней встрече с писателями Анголы, по приглашению которых мы оказались здесь. Накинули на плечи легкие рубашки и прямо босиком, неся в руках ботинки, тронулись назад по пустынной набережной.
Тропическая ночь темна. Волнуется океан. Шумят пальмы. Идем из темноты на свет окон отеля. Вокруг ни единой души. И вдруг неожиданно со стороны послышался резкий, как бы угрожающий, возглас. Я не понял, кто бы это мог поздней ночью так грубо и дерзко окликнуть нас. Но невольно остановился. Остановились и попутчики — Феликс Чуев и Леонс Бриедис.
— Стой! Кто идет? — приказным тоном кто-то командовал по-португальски из темноты.
Ничего не понимая, думая, что оклик обращен не к нам, мы недоуменно переглянулись, хотели было продолжить свой путь дальше, но не тут-то было!
Два холодных автоматных дула оказались на уровне наших плеч. Черные негритянские лица молодых парией в военной форме сливались с теменью ночи и только ослепительный блеск их зубов да два вороненых дула четко напоминали, что перед нами — военный патруль. Парни требовали документы. А мы их оставили в отеле. Действительно, к чему человеку документы, когда он идет на пляж искупаться?
Мы беспомощно стали объяснять, что, дескать, являемся советскими писателями, что буквально час тому назад прилетели из Москвы и остановились вот здесь поблизости, в «Панораме».
— Пройдем! — коротко и сухо послышалось в ответ.
Огражденные с обеих сторон внимательными взглядами парней, чувствуя около локтя стальной холодок автоматов, мы направились к гостинице.
На освещенном пятачке около вестибюля виднелись еще двое автоматчиков и рядом с ними металась в полусвете чья-то фигура. Подойдя поближе, узнали: это же Рауль Давид — ангольский писатель, встречавший нас недавно в луандском аэропорту. Он беспокойно размахивал руками, о чем-то тревожно объяснялся с автоматчиками, а завидя нас, идущих из темноты под конвоем, радостно побежал навстречу. Парни из патруля сразу же узнали Рауля Давида — популярного негритянского писателя, поэта, фольклориста. Он объяснил молодым ребятам из патруля, что пока ходил заказывать для нас кофе, совсем упустил из виду, забыл впопыхах предупредить гостей о комендантском часе: после двенадцати часов ночи на улицах Луанды хождение разрешено только по специальным пропускам.
Тем более не знали об этом мы, беспечно решившие искупаться с дальней дороги в ночном океане.
Первые же часы в Луанде своей неожиданной стороной напоминали о напряженности обстановки, о том, что победивший народ должен еще уметь отстаивать свою свободу. Днем затаившиеся враги боятся встретиться в открытую, им остается только глухая ночь, ее темень...
Утро. Жаркое солнце встает над океанским простором. Луанда полудужием высотных домов, тихими улочками и набережными красиво разместилась вокруг спокойной бухты. Длинная узкая коса уходит далеко в открытый океан, подковой делает разворот и оконечностью своей вновь приближается к берегу, оставляя глубокий проход для океанских кораблей и транспортов. Ее-то, эту тишайшую в любую погоду гавань, облюбовали в свое время португальские мореходы, впервые пришедшие сюда еще в 1482 году. На узенькой косе, отгораживающей бухту от натиска волн, стоят в один ряд немногочисленные здания, несколько особняков, десятка два маленьких торговых лавчонок, рыбный базар, прекрасный, знаменитый на весь мир яхт-клуб и отель «Панорама», где на нижнем этаже не так бойко, как должно было бы, работают ресторан, бары, кафе.
Здесь, в уютном вестибюле, уже поджидает нас улыбающийся Рауль Давид — высокий негр, седой, с красивыми выразительными глазами. Он из народности кайса, пишет на двух языках: и на своем родном — умбунду — и на португальском. В нем самом коренятся две противоречивых, обжигающе острых раны времени. Много писать на умбунду опасно: могут обвинить в национализме. А если писать только на португальском, родной народ не одобрит, назовет космополитом. Каждый рабочий день негритянского поэта — это борьба, он ведет борьбу и за самобытность и за общую культуру Родины.
После чашечки утреннего кофе с пресной булочкой направляемся в Союз писателей. Из конца в конец пересекли всю Луанду. На просторной незастроенной равнине — одинокий особняк под тенью редких молодых пальм. На гранитной лесенке перед входом нас встречает Луандино Виейра — нынешний руководитель Союза ангольских писателей. Луандино — седой, среднего роста и среднего возраста человек, с добрым и светлым взглядом, с темными усами, густо тронутыми давней сединой. Десять лет писатель просидел в концентрационном лагере, в одном из самых страшных в стране, «в лагере особого режима за связи с народно-освободительным движением» — как сказано о нем в Большой Советской Энциклопедии. Сам он по происхождению — португалец, белый, но родился здесь, на этой огненной земле, и потому родина для него — независимая интернациональная Ангола. Кстати, перед самым нашим отъездом сюда у него вышла в Москве книга на русском языке в издательстве «Радуга».
Рядом, на лесенке, стоит его неизменная помощница по бесконечным и постоянным заботам молодая поэтесса, она же машинистка, секретарь, рассыльная, садовник — незаменимая Филомена Джоветти, без которой трудно бы пришлось всему Союзу писателей, только что встающему на прочные основы самостоятельной организации. Союз небольшой, всего 52 человека. И это на страну с населением в два раза больше, чем у нас в Башкирии. С нашим Союзом несравнимо. У нас писателей в три раза больше. А сколько, еще молодых, начинающих!
