— С Шагитом мы вместе учились, — вспоминает старик. — Давно это было, еще до германской войны. В школе он был лучшим учеником. Толковый был, куда как смышленый. Наш учитель Хажиахмет Ремеев сразу заметил большие способности Шагита. Стал он давать ему, помню, русские книги. Часто они оставались вдвоем, подолгу о чем-то беседовали промеж себя. Уезжая из аула в Оренбург, учитель Ремеев забрал с собою и Шагита, там устроил его в медресе Хусаинова Ахметбая...
Старик Юмагузин долго после этого не видел Шагита, который зимой учился, а летом зарабатывал себе на пропитание. Многие односельчане до сей поры помнят, как Худайбердин пятнадцатилетним пареньком приезжал в родную деревню.
Стояло жаркое лето. Сохли травы, преждевременно опадала пожелтевшая листва с осокорей и тополей. В аул приехал Шагит. Собрал своих сверстников, и шумной ватагой пошли они рыбачить на Белую. Весело пролетел день. Вечером развели костер. Забулькала в котле наваристая уха. Мальчонкой уехал Шагит из родных мест, но вот перед ребятами сидел уже не мальчик, а крепкий, веселый, с круглым широким лицом юноша. В облике его появилось что-то новое.
Горели сухие ветки березняка. Рядом сидели коренастые загорелые пареньки и, затаив дыхание, внимательно вслушивались в горячие слова Шагита. А говорил он о том, что приближается революция.
— Мы в деревне, — вспоминает сейчас Зигангир Сагитович, — слово это услышали тогда впервые. Из уст Шагита услыхали... Он говорил о том, что в Оренбурге есть какие-то тайные кружки, будто бы революция неизбежна и здесь, в ауле, так что все должны быть готовыми к новым событиям.
— Потом я опять долго не видел его, — продолжает Зигангир Сагитович. — Встретились мы уже, пожалуй, в шестнадцатом году здесь же, у себя в деревне. Я был по ранению демобилизован тогда. Приехал в Псянчино и встретил Шагита. Не ведаю, по какому делу он приезжал сюда, только помню, собрал он несколько человек и сказал, что не нынче завтра в России вспыхнет революция. И правда, она была не за горами...
Большевик Худайбердин вел большую агитацию и разъяснительную работу среди солдат и среди населения Башкирии. Уже после свершения революции он снова приезжал к себе на родину. Подле мечети собирались по такому случаю сходы. Молодой, решительный и упорный Шагит Худайбердин начинал обычно свою речь со слов: «Родные мои!» Рассказывал землякам о советской власти, о задачах текущего дня и о светлом будущем.
Хорошо помнит своего брата Забида Ахметовна. Она вспоминает, как Шагит, выступая перед народом, сказал, что бога нет. Старики пришли потом к матери и упрекнули ее.
— Стыдись, Жамиля, сын у тебя безбожник!
Когда ушли аксакалы, мать обратилась к сыну:
— Что,ты делаешь, улым! Мне стыдно перед народом.
— Ничего, мама, так и должно быть. Мы скоро построим новую жизнь на земле, и тогда все поверят коммунистам, а не богу... Ты не серчай на меня, мама...
Эти слова и этот эпизод рассказала мне Забида Ахметовна, младшая сестра Шагита.
Новая жизнь пришла в колхозную деревню, за нее так рано сгорело сердце Шагита Худайбердина. Но имя башкирского революционера навеки осталось в сердцах и памяти благодарного народа. Улицы и колхозы, пионерские дружины и школы носят его имя.
Если ехать в сторону Уфы, то рядом со столицей Башкирии на том же Оренбургском тракте встретится другая небольшая деревенька дворов так на сорок. Чесноковка — под таким названием вошла она в историю, так именуется до сей поры. Это она стала опорой, штабом, центром для войска Чики Зарубина, графа Чернышева, как сам он именовал себя. Верный пугачевский командир долго стоял здесь, осаждая Уфу. Войти в нее — не вошел, но позднее царёвы прихлебатели привезли его сюда в клети и казнили, согласно высочайшего указа, который гласил слово в слово следующее:
«Яицкому казаку Ивану Чике, он же и Зарубин... За нарушение данной перед всемогущим богом клятвы в верности Ея Императорскому Величеству, за прилепление к бунтовщику и самозванцу ... отсечь голову и воткнуть ея на кол для всенародного зрелища, а труп его сжечь со эшафотом купно. И сию казнь совершить в Уфе, яко главным из тех мест, где все его богомерзские дела производимы были».
(Полное собрание законов Российской империи. Год 1775. 10-го января.)
У истории свои законы. Прошло время, и дела «Ея Императорского Величества» она перечеркнула черной полосой; навеки заклеймив позором. А вот «богомерзские дела» Ивана Зарубина она же, история, возвела к зениту славы. И безвестное его имя увековечила для грядущих поколений.
Непременно Чика Зарубин отлично знал другого героя крестьянской войны Кинзю Арсланова. История, к сожалению, мало что сохранила о нем достоверного.
Наверное потому, что сам он сумел ловко бежать и скрыться. А устное народное творчество башкир в основном отразило образ национального героя Салавата. Кинзя остался в тени не потому, что был менее значимой фигурой. Вряд ли: в окружении Пугачева он числился не ниже, чем Салават. Служил при штабе. В большинстве воззваний к инородцам — башкирам, чувашам, марийцам, татарам — чувствуется его стиль и почерк.
Куда скрылся Кинзя? Где погиб он? Чем занимался после жесточайшего подавления пугачевщины?
История покуда молчит. Сама жизнь именем его назвала один из аулов вблизи Оренбургского тракта.
Давно влекло меня в этот аул, да все времени не выпадало. И вот как-то по весне апрельская дорога увела все-таки туда. Кинзебезово — маленький аул дворов в пятнадцать — двадцать, но в своем роде он уникален — отсюда вышло три Героя Советского Союза.
Так вот она какая — родина трех советских богатырей: Гафиятуллы Арсланова, Салмана Биктимирова, Мурата Кужакова!
Я дышу сейчас тем же воздухом, хожу по той же земле, где некогда ходили они....
Перед отъездом сюда я познакомился с наградными листами Героев. Эти краткие строки стали теперь историческими документами. Написанные второпях между боями, они и сегодня звучат по-настоящему мужественно и сурово. Вот, например, одна из тех реляций:
«Гвардии старший сержант Кужаков во всех боях, действуя со своим отделением в первых рядах наступающих бойцов, проявил себя смелым и бесстрашным воином, в своих наступательных действиях не знал страха перед врагом.
При форсировании Днепра его лодку унесло по течению далеко от места переправы. Попав под сильный автоматный огонь противника, Кужаков все же высадился на правый берег и вступил в бой с превосходящими силами врага. Немцы окружили его отделение и прижали к берегу Днепра. В течение двух часов, отражая натиск автоматчиков, он удерживал захваченный рубеж. К концу подходили боеприпасы, выбыло из строя шесть бойцов. Оставшись один, Кужаков решил пробиться к своим, ведшим бой в километре от него. С криком «ура» бросившись вперед, забросав противника гранатами, вырвался из кольца окружения и присоединился к своему эскадрону».
Мужество, беззаветная любовь к Родине вели Мурата к победе. Даже оставшись один, он продолжал неравную схватку с врагом. И одержал верх!
Не раз и не два отличался в бою другой Герой Советского Союза — гвардии сержант Салман Биктимиров. В сентябре 1943 года, действуя в головной походной заставе со своим отделением, под сильным артиллерийским и минометным огнем противника, Биктимиров первым подтащил к берегу понтонную лодку и высадился на западный берег Днепра. В неравном бою с фашистами он лично уничтожил пятнадцать солдат и офицеров противника, а остальных заставил разбежаться.
В окрестностях аула Кинзебезово говорят, что третий Герой — Гафиятулла Шагимарданович Арсланов — родственную свою линию ведет именно из того рода, откуда вышел Кинзя Арсланов — полковник пугачевской армии.
Ратный путь Гафиятуллы начался во время боев с белофиннами. Еще тогда молодой танкист показал чудеса храбрости на поле брани. Если предки его были лихими наездниками, то он был таким же лихим и бесстрашным танкистом. В феврале 1940 года три советских танка прорвали оборону врага и победно прошли по его тылам, все сокрушая на своем пути. Он стал первым из башкир Героем Советского Союза еще в апреле 1940 года!
