Лицо третье и лицо четвертое. Длинный и худой как гвоздь парень с всклокоченными волосами и миниатюрная девушка приятной внешности, оба в белых халатах. Заискивающее поведение выдает в них людей неуверенных и заглядывающих в помещение с кровавой табличкой по большой необходимости.

Декорации. За спиной "шкафа" дверь и неширокое обзорное окно вдоль стены. Что находится за стеклом, не представляется возможным разглядеть. У выхода высокая тележка-короб.

Мизансцена. Действующие лица образуют довольно широкий круг общения и бросают реплики. Конструктивный диалог подходит к финалу, когда в дверь протискивается еще одно лицо, ставшее пятым. Это я. И бесцеремонное поведение выдает во мне нахалюжного курьера, которому не терпится вручить белый конверт адресату.

Сцена первая.

— Ну, пожалуйста, — заканючил парень. — Асмодей, явите милость!

— Нет! — рявкнул "шкаф", и парень, девушка и я синхронно вздрогнули. — Лимит выбран!

Определенно, этот верзила выводил пальцем буквы на дверной табличке, сопровождая процесс сатанинским смехом.

— Жалко, что ли? — не отступал парень. — Все равно полгода не будете списывать.

Самоубийца, — поглядела я на него с состраданием.

— Для глухих повторяю: нет — значит, нет! — напугал бугай новой порцией рева и направился к двери за спиной, явив с внушительного тылу болотные резиновые сапоги высотой практически до талии.

Я шумно выдохнула. Форменная одежда работника по сортировке утиля выглядела устрашающе.

Дверь стукнула, и великан Асмодей появился с другой стороны окна, растянувшегося панорамой на стене. С моего места было видно, как он нагибался, переставлял, толкал и перекидывал — наверное, сортировал студентов, утилизированных по причине глухоты.

— Вот ведь упрямый крокодил, — сказал раздосадованно парень и повернулся к спутнице: — Придется отложить твой проект до следующего месяца. Видишь, не дает, пиранья.

На лице девушки проявилось глубочайшее расстройство.

Вот ведь олигофрен! — послала я сердитую мысль за стекло, посочувствовав бедняжке, хотя не вникла толком в суть инцидента. Какова бы ни была суть, а слабый пол нельзя обижать.

Тут колобок с восточным лицом заметил меня и уставился, словно на необычайное явление.

Сцена вторая.

— Здрасте, — протянула я белый конверт. — Примите извещение и приходите на совет.

Колобок взял посылку и поглядел на свет потолочной лампы.

— Тао Сян, все знают, что у тебя доброе сердце! — воскликнул с жаром парень. — Неужели восемь килограммов битого стекла для тебя дороже всех сокровищ мира? С каких пор мусор, который можно употребить на благие цели, предпочитают выбрасывать на свалку? Куда катится наше общество? — возопил, размахивая руками.

— Хассаина казала — низя, — ответил лунолицый с жутким акцентом и с невозмутимым видом. — Слово хассаина крепце камня.

— Скажи, Тао Сян, зачем тебе битое стекло? Грызешь вместо сухарей? У вас два отсека отведены для него и оба забиты доверху, — наседал парень, а его спутница, оживившись, закивала с надеждой. — Не отпирайся, мы знаем.

— Нихарасо видеть, — погрозил толстым пальцем колобок. — Стены худые, люди задные.

— Это не стены худые, это октаграммы хорошие, — хмыкнул парень. — И почему мы жадные? Мы пришли честно, по делу, и просим: так, мол, и так, каемся, что без лимитной карты, потому что она исчерпана. В следующем месяце клянемся увеличить лимит, а сейчас разве трудно отсыпать чуточку в карманы страждущим, а? Ну, пожа-алста! — разошелся проситель, чувствуя себя гораздо увереннее в отсутствие людоедообразного Асмодея.

Я удивилась. Стало быть, сыр-бор разгорелся из-за разбитых мензурок? Ненавижу тех, кто использует служебные полномочия, чтобы ущемить пришедших на поклон. Зачем на пустом месте жмотничать и глумиться над просителями? Битое стекло — чай не золотые россыпи, чтобы над ними чахнуть.

— Могу дать, но хассаина всё сситает. Хассаина злой, када нету уцета, — покачал головой Тао Сян.

— Почему нету? — развел руками парень. — Оформим накладную, чин по чину. Без обмана.

Ох, попался бы мне в руки жестокий хассаина, не дающий бедняжкам жалкие восемь килограммов битого стекла! — уставилась я враждебно на лысую голову Тао Сяна. У каждого из нас свои нужды: кому-то приспичило отработать прогул, кому-то срочно приспичило стекло. Разве это повод, чтобы измываться над несчастными студентами?

Колобок переключил внимание на меня, и глазки-щелочки превратились в тонкие полоски. Я поежилась.

— Мне нужна расписка, — напомнила лунолицему.

— А хочешь, мы в следующем месяце оформим в десять раз больше, а возьмем в пять раз меньше? — предложил парень, рассчитывая поколебать неприступность начальника сортировочной.

Плохой из него мухлежник. Кто же предлагает сговор в присутствии нескольких свидетелей? Приличные преступники обычно шепчутся в уголке, втайне от любопытных глаз.

— Хассаина как скала, — сказал Тао Сян. — Не забраца. Луце обойти.

Что за непонятная хассаина? Может, это второе "я" Тао, о котором он отзывается иносказательно, как и подобает уроженцу востока? Мол, мне не составит труда отвесить вам и восемь центнеров бэушного стекла, но моя внутренняя хассаина принципиально разлеглась на дороге, мешая пройти к нужным отсекам, и избавиться от нее невозможно.

— Как обойти? — задумался парень, ища в словах колобка скрытый смысл, и перешел на заговорщический тон: — А-а, понятно. Прийти, когда Асмодея не будет?

— Нет, — покачал головой лунолицый. — Потом приходи, с картой. А ты не сепци! — ткнул в меня надутым как сосиска пальцем.

Я растерялась, не разобрав из-за невообразимого акцента, что сказал сортировщик утиля.

— Не шепчи, — перевел мне парень и переключил воинственный дух на Тао Сяна: — Когда я вернусь с картой, мы профукаем конкурс, понимаешь? Пролетим мимо, как фанерка!

"Не шепчи" — потребовал колобок. Вроде бы нормально разговариваю, по-человечески, — нахмурила я лоб. Похоже, у лунолицего проблемы с ушами.

— Напеваес, слысу-слысу, — опять погрозил Тао Сян.

Я украдкой потрогала губы. Неужто рот зажил отдельной жизнью без ведома хозяйки? Определенно, кто-то из нас ненормальный: или колобок, или я.

Девушка сдула светлую челку, закрывшую глаз, и с любопытством посмотрела на меня.

— Тао Сян, не вынуждай идти на крайние меры. Мы напишем докладную об ущемлении прав! — пригрозил парень, пойдя ва-банк.

Угроза оказалась основательной, выстрелив по начальнику сортировочной, как дробина по слону. Гораздо больше товарища в фартуке взволновали его слуховые галлюцинации.

— Паес, — повторил Тао Сян, обращаясь ко мне. — Напрасно паес. Моя хоца не победит! — воскликнул боевито и забормотал сердито на непонятном языке.

— О чем это он? — спросила я у парня. — Ни слова не разберу.

— Зря внушаешь, — также тихо перевел знаток ужасных акцентов. — Тао помог бы нам, но не станет.

Я в изумлении уставилась на лунолицего. Он почему-то решил, что мне вздумалось забраться к нему голову.

Сердитые интонации колобка потеряли уверенность и сменились подобострастием в голосе. Наконец, наговорившись под нос, Тао Сян начал мелко кланяться, сложив руки в молитвенном жесте, в то время как мы втроем — я, парень и девушка — взирали ошарашенно на устроенное представление.

Так и есть, у Тао не все дома. Мало того, у него дома никого нет. Сумасшедший.

Продолжая кланяться, начальник сортировочной попятился мелкими шажками к двери и, толкнув её задом, ввалился за перегородку с окном. Что это было?

Сцена третья.

Не сговариваясь, мы бросились к обзорному экрану.

Беглый осмотр явил за стеклом просторное помещение с низким потолком. Асмодей сам по себе производил неизгладимое впечатление своеобразными внешними данными, а работая у конвейера, тянущегося в несусветную бесконечность, он походил на циклопа — жестокого и лишенного особого ума.