Вопросы сдуло, и начали всплывать — неспешно, как медузы к поверхности моря — подробности экспромтного преступления. Того самого, которое удалось. Которое не планировалось тщательно и не разрабатывалось поэтапно, но закончилось результативно, несмотря на очевидный прокол с плутанием. Виват мне, неуловимой преступнице!

Утренний душ взбодрил, подняв настроение. Приводя тело и дух в порядок, я обнаружила на пальце "колечко", проявившееся бледным рисунком звеньев-волосинок. Значит, подарок Некты чутко впитал и отразил ночные страхи о том, что меня схватят, и что безвозвратно сгину в коридорных лабиринтах.

Идти или не идти к Альрику? Покажу разукрашенный палец, и мужчина начнет допытываться, выясняя причину вылезшего "колечка", или затеет новый виток обследований.

К чему усложнять позитивно стартовавший день? Дома у профессора ниточки звеньев тоже проявились, а потом благополучно исчезли, когда я успокоилась. Вот и сейчас повод для волнений исчерпан, и Нектин сувенир исчезнет к обеду без посторонней помощи.

В конце концов, я махнула рукой. Не пойду к Альрику.

Сборы в институт сопровождались незатейливым мотивчиком, намурлыкиваемым под нос. Вырезка из журнала заняла место под подушкой, щедро взбитой и поставленной треугольным парусом. Расправив складки на покрывале, я полюбовалась делом рук своих.

С утра мысли о Мэле отступили на второй план, их отодвинули свежие впечатления о ночной авантюре. Правильно говорят, клин клином вышибают: чтобы не думать об одном, нужно загрузить мозг чем-нибудь другим.

Всё-таки ловко я придумала — использовать смежную дверь между лабораториями. Оказалось, совсем нетрудно обратить себе во благо полезную информацию, полученную от лаборанта.

Заподозрил ли Ромашка взлом? Если заподозрил — а нюх у препода двухсотпроцентный, — то ему не составит труда понять, откуда ветер дует, то есть каким манером вор пробрался в лабораторию. Не долго думая, Ромашевичевский схватит соседа за грудки и начнет трясти, требуя сказать правду, или, чего доброго, обвинит в краже. Бедняга Матусевич! Наивный и доверчивый человек, открывшийся мне. Когда покровитель камнеедов сопоставит очевидные факты, то вспомнит, что не далее как вчера в плодотворной беседе выложил свои секреты некоей студентке-третьекурснице. Это означает, что скоро на моих запястьях сомкнутся наручники. Или в кандалы закуют лаборанта, оправдания которого Ромашка назло не станет выслушивать и с радостью избавится от него как от чирья на попе. Или, не долго думая, арестуют нас обоих — меня и разговорчивого Матусевича.

Поганка мелкая! — выругалась и заходила туда-сюда по комнатушке. Я легкомысленно подставилась сама и подставила чудесного душевного товарища, пусть и слегка со странностями. Теперь лаборант, прижатый бывшим научным руководителем к стене, потеряет веру в людей, потрясенный моим подлым предательством.

Нет-нет-нет, в случившемся лишь моя вина! Пока не поздно, нужно исправить ошибку. Признаюсь, и будь что будет. Если Матусевичу вменят пособничество во взломе, я и моя совесть станем злейшими врагами. Одно дело, если криминальное похождение преследует возвышенные благородные цели, и совсем другая песня, если при их достижении пострадает невиновный человек.

Нервничая, я запуталась в штанинах и чертыхнулась. Так дело не пойдет, — присела на краешек кровати, приказав себе успокоиться. Трусить нельзя. В преступлении века нужно сознаваться с королевским достоинством, если, конечно, до шокирующих признаний дойдет дело. Вдруг фантазия разбушевалась, а на самом деле Ромашевичевский не заметил ничего подозрительного? Слушает очередную симфонию на кафедре, покачивая ногой в такт ударным, и в ус не дует.

Спеша в институт, я притормозила возле утоптанного снежного поля и огляделась по сторонам. Мимо в обоих направлениях курсировали группки студентов, и никто не кричал возбужденно, показывая пальцем: "Смотрите! Ночью кто-то выбрался из института во-он по той лестнице!"

Мимо проходящим было наплевать. Они торопились на зачеты и консультации, не подозревая, что девушка, застопорившаяся на дорожке и озирающаяся по сторонам, на самом деле опасная уголовница.

Перед тем, как открыть парадную дверь, я осмотрелась. Прощайте, колонны, прощайте, крылатые хранители альма-матер, прощайте, ступеньки с отбитыми углами! Возможно, мы видимся в последний раз.

Под институтским козырьком покачивалась новая иллюзия, разительно отличающаяся от однотонной заснеженной картинки. Архитрав поглотила широкая радуга, увитая толстыми гирляндами цветов, лениво сыпавших лепестками. Красочный иллюзорный дождик рассеивался, не долетая до зрителя, зато доносил до обоняния слабый запах летней грозы и скошенных трав.

Красиво и оптимистично. И почему я раньше не замечала? Наверное, потому что была занята — решала мировые проблемы.

Зайдя в холл, я подозрительно посмотрела на Монтеморта, а он — на меня. С неменьшим подозрением псина зыркнула на ввалившихся следом парней, а потом переключила внимание на шумный зал. Похоже, Монька с утра подозревал всех и вся, забивших первый этаж института.

Оглядываясь по сторонам, я направилась к лаборатории Ромашевичевского. Сделаю так: пройду мимо с наипростейшим выражением лица и одновременно настрою слух и зрение на подслушивание и подглядывание. Если опасения насчет карьерной погибели Матусевича подтвердятся, не буду медлить с признанием.

Хоть и трудно, но нужно, — сглотнув, я дернула дверную ручку помещения с камнеедами. Заперто. Значит, выяснение подробностей взлома сместилось в плоскость смежной лаборатории, что и подтверждали громкие голоса, доносившиеся из двери, открытой по соседству.

Наихудшие опасения подтвердились. Ромашка унюхал противоправное действие.

На ватных ногах я доползла до двери и осторожно заглянула.

В помещении шла рутинная лабораторная работа у четверокурсников, а неподалеку от выхода проректриса и Ромашевичевский общались на повышенных тонах. Наверное, обсуждали подробности ночного вторжения.

Евстигнева Ромельевна выглядела элегантно и с намеком на кокетливость, как и подобает даме, занимающей ответственный пост. Собранные в пышный пучок волосы акцентировали внимание на величественном профиле Царицы, а властный голос вызывал желание немедленно бухнуться на пол и целовать ноги проректрисы аки жалкий смерд.

— Подайте жалобу по форме, — долетел обрывок фразы, с коей Евстигнеева Ромельевна обратилась к преподу. — Пока я не вижу причин для привлечения специалистов по элементарной висорике.

Ой, плохи дела! Если Ромашка докажет необходимость присутствия ясновидца, тот прищурится как следует, прислушается и распишет в подробностях ночные перемещения среди кубов.

Куда подевался Матусевич? В моем представлении ему отводилась роль одного из главных действующих лиц разоблачительной пьесы. По всем признакам лабораторка началась давно, и удивительно, что Ромашевичевский забил тревогу с большим опозданием.

Препод незамедлительно объяснил проректрисе и тем, кто прятался за дверью:

— В ясновидении не будет пользы. Лаборанты курируют занятия с утра, и следы успели затоптать, прежде чем я вернулся с кафедры.

— Максимилиан Эммануилович, с какой стати уверенность во взломе? Сигнализация срабатывала?

— Нет, но…

— Охранные заклинания активировались?

— Нет, но…

— Я не могу начать внутреннее расследование на основании вашего…. тонкого чутья.

Тонкий, едва различимый флер иронии в словах проректрисы уловил бы не каждый, но Ромашевичевский заметил и возмущенно засопел.

— Неизвестные украли часть ингредиентов!

— Что-нибудь пропало? — продолжала расспрашивать Царица.

— Нет, но я чувствую, что их объем уменьшился.

— Вы сверялись с журналами учета?

— По записям невозможно установить с точностью до грамма количество того или иного ингредиента на текущую дату. Лишь приблизительно. Но снятие остатков в конце месяца покажет! — пригрозил Ромашка.