Сандира научилась свободно «говорить» на языке аборигенов. На Хамсилейне это считалось необычайным достижением, поэтому отец назначил ее посланником островитян у джилли. Все контакты с ними теперь проходили через нее. Тейн проводила в селении двеллеров ровно столько же времени, сколько и среди людей.

Большая часть аборигенов — это характерно для них — просто терпела ее присутствие; некоторые проявляли откровенно враждебные намерения, как часто случается среди них; имелись и такие, что относились к ней почти по-дружески. Сандира начала ощущать, как в отдельных особях все ярче выявляются черты настоящей индивидуальности. Теперь она видела в двеллерах не просто безликих и чуждых человеку существ, какими они казались большинству людей на Гидросе, а почти собратьев по разуму.

— Это была моя ошибка да и их тоже… Я слишком сблизилась с ними и, по-видимому, несколько зарвалась. Мне вспомнилось кое-что из того, свидетелями чего мы стали с Томасом еще в детстве, когда совали свои носы туда, куда не следовало. И я принялась задавать вопросы… получая на них неопределенные ответы. Ответы, которые не только не удовлетворяли мое любопытство, а, напротив, разжигали его еще больше. Тогда пришло решение — нужно возобновить свой «шпионаж»…

Но что бы ни увидела Сандира в тайных помещениях джилли, она не смогла пересказать это Лоулеру. Возможно, ей не хотелось раскрываться до конца или просто она сама многого не поняла во время «шпионских наблюдений». Тейн намекала на какие-то обряды, на нечто, напоминающее причастие, на обряды и таинства, но туманность ее описаний проистекала из характера ее собственного восприятия, а не из нежелания делиться с ним полученной информацией.

— Я вернулась туда, в то место, где за много лет до того сидела, притаившись, вместе с Томасом. На сей раз меня поймали… Мне казалось, со мной все кончено, они убьют меня. Вместо этого двеллеры привели нарушительницу их табу к отцу и сказали ему, что он должен убить меня. Папа пообещал утопить свою чрезмерно любопытную дочь. Его слова их вполне удовлетворили, и они не стали контролировать до конца выполнение просьбы-приказа. Мы вышли в море на рыбацкой лодке, и я бросилась за борт. Но перед этим отец договорился с капитаном судна, уходившего с нашего острова, что тот подберет меня с другой стороны, около дамбы. Мне пришлось вплавь добираться туда в течение трех часов. На Хамсилейн я больше не вернулась и ни разу не видела своего папу…

Лоулер ласково прикоснулся к ее щеке.

— Значит, тебе тоже кое-что известно об изгнании.

— Да, немного.

— Ты никогда мне об этом не рассказывала, даже словом не обмолвилась.

Она пожала плечами.

— Разве это имеет какое-то значение? Ты и без того слишком переживал. Неужели тебе помогло бы, если бы я сообщила, что мне тоже пришлось вынужденно покинуть свой родной остров?

— Может быть.

— Интересно… — тихо произнесла Сандира.

День или два спустя они снова встретились в грузовом отсеке, и вновь она после всего заговорила о своем прошлом.

Год на Симбалимаке… Там у нее случилась бурная любовная история, о которой Тейн уже однажды упоминала. Там Сандира продолжила свои попытки проникнуть в тайны двеллеров, что едва не закончилось такой же катастрофой, как и ее чрезмерное любопытство на Хамсилейне, — и тогда она переехала на Шактан, навсегда покинув акваторию Лазурного моря. Стало ли причиной отъезда давление со стороны джилли или все усугубил разрыв с любовником, Лоулер так и не понял, да и не стал уточнять.

С Шактана на Вельмизе, с Вельмизе на Кентруп… Наконец с Кентрупа на Сорве. Создавалось впечатление, что она вела весьма беспокойную и не очень счастливую жизнь. Как только Тейн находила ответ на свой очередной вопрос, перед ней сразу же вставал новый. И она делала новые попытки проникнуть в тайны двеллеров. Результат — новые жизненные трудности, новые любовные интриги, ни к чему не ведущие. Словом, одинокое, фрагментарное, неуютное существование.

«Но почему Сандира приехала на Сорве? — никак не мог успокоиться Лоулер. — Впрочем… Почему бы и нет? Например, мне нужно убраться с Кентрупа… Сорве оказался поблизости, на нем были готовы принять человека. Проблема решена».

— И ты собиралась таким вот образом провести остаток своей жизни? Немного пожить в одном месте, потом поехать в другое, а оттуда — в третье… И так до самой старости?

— Скорее всего, да.

— Но что ты ищешь?

— Истину.

Лоулер ждал продолжения, никак не комментируя сказанного ею.

— Я считаю, — наконец произнесла Сандира, — что здесь, на этой планете, происходит что-то такое, о чем мы едва ли догадываемся. У двеллеров сложилось унитарное общество… Оно одинаково на всех островах. Кроме того, существует некая связь, причем труднообъяснимая… Она многостороння. Смотри: джилли на всех островах, джилли и ныряльщики, двеллеры и платформы, двеллеры и рты, даже джилли и рыбы-ведьмы… Все переплелось в единое целое; какой-то клубок, да и только. Так вот, я хочу узнать, что это за связь.

— Почему это так тебя интересует?

— На Гидросе мне предстоит провести остаток жизни. Неужели так уж странно мое желание узнать об этой планете как можно больше?

— Выходит, тебя вовсе не заботят планы Делагарда? Ведь он фактически захватил нас в заложники и тащит за собой к черту на кулички!

— Гм-м… Чем больше я узнаю о Гидросе, тем лучше его пойму.

— Значит, ты не боишься плыть к Лику? Не боишься входить в запретные воды?

— Нет, — ответила Сандира, но, немного помолчав, добавила:

— Хотя… Возможно, немного побаиваюсь. Если честно, мне страшно, но только совсем немножко.

— Предположим, кто-то из нас попытается остановить Нида и не позволит ему реализовать свой план… Ты присоединишься к нам?

— Нет, — решительно и без колебаний ответила Тейн.

В течение нескольких дней совсем не было ветра, и корабль лежал на поверхности Пустынного моря, словно труп огромного чудовища, под распухшим от собственного жара солнцем, которое, как казалось, с наступлением каждого нового утра становилось все больше и больше. Тропический воздух стал сух и зноен настолько, что было трудно дышать.