Потребовалось бы полдня, чтобы пройти ту часть Сорве, что принадлежала аборигенам.

К тому моменту, когда Лоулер и Делагард вошли во внутреннюю часть селения, Санрайз уже зашел, и на небе ярко сиял Крест Гидроса.

— А вот и они, — произнес Нид, указывая вперед. — Позвольте мне первому вступить в разговор. Если я начну их раздражать, вмешаетесь вы. Я вовсе не против… Можете сказать им, какое я дерьмо… Словом, говорите все, что, по вашему мнению, может на них хоть как-то подействовать.

— Неужели вы и в самом деле думаете исправить положение?

Полдюжины джилли — мужские особи, как решил Лоулер, — приближались к ним со стороны внутренней части селения. Оказавшись на расстоянии десяти-двенадцати метров от людей, они остановились и выстроились в форме прямой линии.

— Ш-ш-ш, — оборвал Вальбена Делагард. — Я не хочу слышать от вас ничего подобного.

Нид поднял руку и сделал жест, означавший «Мы пришли с миром». Это было традиционное приветствие, с которым люди обращались к двеллерам. Ни один разговор не начинался без него.

Теперь, по традиции, аборигены должны ответить «траурным» свистом, который переводился примерно так: «Мы принимаем вас, пришедших с миром, и ждем ваших слов». Но на сей раз они никак не ответили, а просто стояли и рассматривали людей.

— У меня появились дурные предчувствия по поводу исхода нашего предприятия… А у вас? — тихо произнес Вальбен.

— Подождите… Подождите, сейчас…

Делагард повторил свой жест миролюбия, затем продолжил: «Мы ваши друзья и относимся к вам с величайшим уважением».

В ответ один из джилли издал непристойный звук.

Их сверкающие глазки, расположенные близко у основания крошечных голов, с холодным безразличием всматривались в лица двоих людей, стоявших перед ними.

— Позвольте, я попытаюсь, — пробормотал Лоулер.

Он сделал шаг вперед. Ветер дул ему прямо в лицо, принося запахи джилли, и Вальбен почувствовал их сырой мускусный запах, смешанный с ароматом гниющих водорослей, покрывавших их жилища.

Доктор сделал жест «Мы пришли с миром». Никакого ответа. Не последовало реакции и на знакомый жест «Мы ваши друзья». Выдержав паузу, Лоулер снова предпринял отчаянную попытку: «Нам нужны собеседники, облеченные властью».

Один из джилли снова издал непристойный звук. Вальбен невольно задумался: «А не тот ли это абориген, что урчал и храпел на меня так угрожающе сегодня рано утром? Ну, там, у электростанции…»

Делагард рискнул смягчить создавшееся напряжение, просигналив:

«Прошу прощения за невольное вторжение». В ответ — молчание и отстраненные взгляды холодных безразличных глаз.

Лоулер попробовал изменить ситуацию: «Чем мы можем загладить свою вину за нарушение правил хорошего тона?»

И снова никакой реакции со стороны аборигенов.

— Грязные подонки, — пробормотал Делагард. — Как бы мне хотелось проткнуть их жирные животы!

— Они понимают это, — сказал Лоулер, — и поэтому не хотят общаться с нами.

— Я ухожу. Говорите с ними сами.

— Если вы полагаете, что игра стоит свеч…

— Вы у них пользуетесь хорошей репутацией. Напомните им, кто вы такой и кем был ваш отец.

— А другие предложения у вас есть? — поинтересовался Вальбен.

— Послушайте, я просто пытаюсь помочь… Ну, давайте… Приступайте к делу так, как считаете нужным. Я жду вас на верфи. Зайдите туда на обратном пути, заодно расскажете о ходе переговоров.

И Делагард поспешно растворился во тьме.

Вальбен еще на несколько шагов приблизился к застывшей шестерке аборигенов и вновь начал с приветственного жеста. Затем он представился: «Я Вальбен Лоулер, врач, сын Бернета Лоулера, врача, Великого Целителя, которого вы наверняка помните, человека, который спас ваших детей от страшной беды — гнойничкового заболевания плавников».

В сложившейся ситуации присутствовала сама госпожа Мрачная Ирония: именно так начиналась речь, которую доктор репетировал сегодня ночью. В конце концов он получил возможность выступить с ней, хотя и в совершенно иной обстановке и по абсолютно другому поводу.

Джилли смотрели на него и не отвечали.

«По крайней мере, они перестали издавать непристойные звуки», — успокоил себя Лоулер и взмахнул руками, изображая: «Нам приказано оставить остров. Это правда?»

Двеллер, стоявший слева, издал шелестящий звук, означающий подтверждение.

«Это причинит нам горе. Можете ли вы изменить свой приказ?»

Последовал негативный ответ от джилли, стоящего справа.

Лоулер безнадежно уставился на них. Ветер крепчал, бил ему в лицо, принося с собой тяжелый запах, издаваемый самими аборигенами. Он снова почувствовал приближение приступа тошноты.

Джилли всегда представлялись ему существами странными и загадочными, даже немного отталкивающими. Он понимал, что их нужно воспринимать как нечто должное, как один из аспектов того мира, в котором жили люди, словно они — своеобразное напоминание о небе и океане. Но, несмотря на то, что человеческая община и аборигены обитали рядом, их пути никогда не пересекались, джилли оставались творениями совершенно иного мира. Чужими. «Они и мы… Люди и представители других ареалов обитания… Между нами не может быть никакого родства, никакой связи. Но почему? — частенько задумывался Лоулер. — Ведь для меня сей мир не менее родной, чем для них».

Оборвав поток собственных мыслей, Вальбен продолжил свой монолог, обращаясь к стоявшим перед ним двеллерам: «Те ныряльщики погибли в результате несчастного случая. Никто не хотел причинить им зло».

Бум! Взвизг! Хвш-ш!

Это означало: «Нас не интересует, почему это произошло. С нас довольно и того, что это случилось».

За шеренгой стоявших джилли то вспыхивал, то гас тусклый зеленоватый свет, выхватывавший из темноты странные сооружения, — статуи? машины? идолов? — что занимали открытое пространство в центре селения: непонятные по своему назначению куски и осколки металлов, которые с таким упорством и настойчивостью добывались из тканей мелких морских животных и собирались в создававшие впечатление хаотических, тронутых ржавчиной груды металлолома.

«Делагард обещал больше никогда не использовать ныряльщиков», — просигналил Лоулер, переходя к по-детски наивным унизительным переговорам и надеясь, что эта фраза хоть как-то изменит напряженную обстановку.