Все происходило в некой торжественной тишине, без свойственной хищникам жадной и грязной суеты и борьбы за особо лакомый кусок. Происходящее ужасало и одновременно зачаровывало какой-то жутковатой простотой. Движения этих созданий заставляли море загадочно фосфоресцировать. Казалось, поток холодно-малинового пламени поглощал то, что осталось от Мартелло, словно он медленно распадался, превращаясь в свет. Невольно складывалось впечатление, какое обычно возникает при посещении анатомического театра: порождения глубин Гидроса исследуют анатомию человека, с предельной тщательностью снимая с его тела слой кожи и открывая взору связки, мышцы, нервы и сухожилия. Они проникали все глубже и глубже. На происходящее почти невозможно было смотреть. Даже Лоулер, для которого не существовало никаких тайн строения человеческого организма, внутренне содрогнулся. Их работа велась с такой точностью, четкостью и чистотой движений, так неторопливо, так почтительно, что от вершащегося на поверхности воды невозможно было оторвать глаз; всю эту сцену окружал какой-то ореол неведомого и неуловимого обаяния. Они слой за слоем обнажали секреты внутреннего строения тела Мартелло до тех пор, пока не остался лишь белый остов скелета. Затем участники этой процедуры взглянули вверх на стоявших у ограждения людей, словно ожидая от них одобрения. Вне всякого сомнения, в их глазах читалось наличие разума. Неожиданно Лоулер заметил, что они кивнули — это, несомненно, означало что-то вроде приветствия — и тут же скользнули во тьму волн, ни в малейшей степени не нарушив той торжественной тишины, которая установилась с того момента, как существа появились на глазах экипажа «Царицы Гидроса». Скелет Мартелло тоже исчез, отправившись в свой путь к неведомым морским глубинам, где его уже ожидали другие организмы, чтобы воспользоваться кальцием, содержащимся в костях. От полного энергии, молодого задора и несбывшихся надежд юноши не осталось ничего, кроме нескольких страниц рукописи, покачивавшихся на океанских волнах. Прошло совсем немного времени — и они тоже исчезли из виду.

Позже, уединившись в своей каюте, Лоулер попытался подсчитать, насколько ему хватит запасов «травки». Вышло, что совсем не на много, дня на два, не более.

Разделив жидкость на две дозы, он залпом проглотил наркотик. «А, черт с ним! — подумал Вальбен и немного погодя допил остатки. — Черт с ним!»

Симптомы «ломки» начали проявляться через день, незадолго до полудня: потливость, дрожь, тошнота, общая слабость и вялость. Лоулер был готов к этому или, по крайней мере, думал, что готов.

Но они усиливались гораздо быстрее, чем он предполагал. Испытание становилось настолько тяжелым, настолько мучительным!.. Вальбен даже начал сомневаться, выдержит ли он сии муки ада. Сила боли, захлестывавшей его подобно накатывающимся приливным волнам, ужасала. Порой ему казалось, что мозг просто раздулся до неимоверных размеров и теперь давит на стенки черепа.

Инстинктивно Лоулер тянулся к опустевшей фляге, но — увы! — она давно опустела. Он скорчился на койке, его лихорадило, била дрожь; Вальбен чувствовал себя бесконечно несчастным. После полудня к нему заглянула Сандира.

— Это как раз то, что происходило с тобой позавчера? — спросила она. — Ну, после происшествия с Мартелло?

— О, нет! Вовсе нет.

— Значит, ты болен?

Он, не говоря ни слова, указал на пустую флягу. Тейн не сразу, но все же поняла его.

— Вэл, я могу хоть чем-то помочь тебе?

— Обними меня, пожалуйста, вот и все.

Он положил голову к ней на колени и прижался к мягкой груди. Некоторое время Лоулера бил сильнейший озноб. Но постепенно он успокоился, хотя самочувствие оставалось отвратительным.

— Кажется, тебе немного лучше, — заметила Сандира.

— Да, чуть-чуть… Но не уходи, пожалуйста.

— Я здесь. Принести воды?

— Да. Нет… Нет, не уходи, оставайся со мной.

Он снова прижался к ней и чувствовал, как растет жар и тает, затем вновь возникает, но уже с неожиданной и сокрушительной силой.

Наркотик оказался значительно более мощным, чем предполагал Лоулер, и сформировавшаяся зависимость давала о себе знать мощными непрерывными импульсами. И все же… Все же… боль не донимала его постоянно. Проходили часы, и в них появлялось такое мгновение, когда он чувствовал себя почти хорошо. Это выглядело так необычно и вселяло надежду на скорейшее избавление от недуга. Вальбен не возражал против борьбы. В конце концов, ему хотелось одержать победу.

Сандира оставалась с ним до самого вечера. Он засыпал, а когда пробуждался, она все еще была рядом.

Ему казалось, что у него распух язык. От слабости ноги не держали.

— Ты знал о таких последствиях? — поинтересовалась Тейн.

— Да. Вернее, мне кажется, да. Хотя и не предполагал, что будет больно до такой степени.

— Как ты себя чувствуешь сейчас?

— По-разному.

За дверью раздался голос Делагарда:

— Как он там?

— Он беспокоится за тебя, — заметила Сандира.

— Очень разумно с его стороны.

— Я сказала ему, что ты заболел.

— Подробности не рассказывала?

— Что ты! Никаких деталей! Заболел — и все!

Ночь прошла ужасно. Временами Лоулер думал, что начинает сходить с ума. Но потом, незадолго до рассвета, наступил один из тех неожиданных и необъяснимых периодов облегчения; словно что-то пронзило его мозг извне и избавило от мучительной жажды наркотического питья. Когда показались первые отблески солнечных лучей, к нему вернулся аппетит. Выбравшись из постели, Вальбен впервые с тех пор, как у него началась лихорадка, встал на ноги и смог не упасть, балансируя руками.

— Ты выглядишь уже не так плохо, — отметила Сандира. — Это и в самом деле так?

— Ну-у, более или менее. Но мое состояние обязательно вернется. Впереди

— долгая борьба.

Действительно, прошло не так уж много времени, и все началось снова, но теперь — Лоулер не мог объяснить причин этой перемены — он чувствовал себя более уверенно и не поддавался панике и безотчетному страху. Вальбен, если говорить честно, ожидал три, четыре, даже пять дней кошмара, а потом постепенного уменьшения пытки по мере того, как его организм будет освобождаться от потребности в «травке». Пока же шли только вторые сутки…