И тогда он не успеет на прием к императору.

Люди высовывались из окон. Шел цветочный дождь. Лепестки падали ему на лицо, медленно затапливая авто.

Он начинал глохнуть от криков, с которыми его встречали.

«Империя встречает своего героя!»

Он слишком вжился в свою роль и порой не мог сказать, где реальность, а где вымысел. Он понимал, что это приводит его к психическому расстройству. Но кто же хочет провести остаток дней в больнице, рассказывая пациентам о том, что побывал на Луне. Те будут внимательно слушать его, кивать, а когда придет их время поведать о своем прошлом, один начнет сокрушаться, что главную свою ошибку совершил, когда повел свои, доселе непобедимые войска на Россию, а другой гордиться, что дошел со своими фалангами до края мира.

– Тебе повезло, что ты не пошел на север. Славяне остановили бы тебя, – закричал бы тогда первый.

– Я дрался с любыми племенами и всегда побеждал, – парировал второй.

– Этих ты не разбил бы. Поверь мне. Разве ты не видишь – им покорились небеса.

– Да, да, – понурив голову, соглашался первый. – Хорошо, что я не пошел на север.

Эти двое – достойная компания для покорителя Луны.

Шешель замечтался и не сразу увидел, что его со всех сторон обтекает вода. Она вытекала из‑за угла ближайшего дома, будто там, укрывшись за карнизами в какой‑то подворотне, все еще сохранился сугроб снега, а теперь солнце нашло его. Как ему удалось так долго прятаться от него? Он должен почернеть от старости, съежиться. Он не мог давать такую чистую воду.

Шешель выбрался из потока, постоял возле его краешка, так, чтобы носков ботинок лишь чуть‑чуть не доставала вода, а потом зачем‑то пошел искать его исток.

Тридцатью метрами выше по течению суетились ремонтники, пробуя закрыть сломанный повозкой пожарный гидрант. Они все вымокли, но вода не хотела останавливаться. Так и будет течь, пока не иссякнет. А вдруг гидрант черпает воду из подземного моря? Все улицы тогда окажутся затопленными. Передвигаться придется на лодках. Москва станет Венецией.

Глупое, наверное, у него было выражение на лице, когда он смотрел на ремонтников. Те его заметили, но работы не остановили, только в сторону его глянули и один из них сказал;

– Мил‑государь, чего встал‑то. Не цирк здесь. Иди своей дорогой. Не мешай.

Ремонтник был облит, как и его товарищи, с ног до головы водой, но было слишком жарко, и Шешель сейчас и сам был не против принять водные процедуры. Приятная работа.

– Извините, – сказал Шешель.

И чего ему в голову пришло искать истоки ручья? За какой такой надобностью? Может, в голове у него что‑то сломалось?

Что с ним происходит? Превратился из боевого пилота в рохлю, которого и дверной скрип может испугать. Нервы сдают. Пришло время менять свою жизнь, поворачивать в более привычное русло. Он создан для полетов, по крайней мере, ему хотелось верить в это. А съемки? Пусть другие этим занимаются. Это не для него.

Пока он искал исток, за его спиной проехало авто Томчина. Тот направлялся в больницу. Он ехал один. Спасаломская была очень занята. Опять занята.

Томчин что‑то пел себе под нос. Минувшим вечером он доделал фильм. Вернее сказать, он понял, что уже ничего не сумеет изменить в нем. Идеи были, но существующие технологии не позволяли реализовать их. Возьмись он за работу лет на десять попозже, возможно, все было бы иначе, но сейчас… Шлифовать же фильм можно до бесконечности, главное – остановиться, плюнуть на все, все бросить и подождать немного, когда мысли в голове улягутся и, может, тогда вернуться опять к фильму, но лучше не возвращаться.

Он чувствовал себя легко, будто оказался на Луне и его обрюзгшее тело весит во много раз меньше, а слабые мышцы без труда управляются с ним. Он позволил себе проваляться в постели гораздо больше, чем рассчитывал, а проснувшись, увидел, что уже опоздал. Приехав в больницу, он узнал, что Шешель ушел несколько минут назад.

– Взял ли он авто? – спросил Томчин.

– Я не видел, – сказал врач, – но, кажется, что нет.

– Тогда я его догоню.

Шешель шел быстро‑быстро, не оглядываясь, как v только что выпущенный на свободу преступник, долго просидевший в тюрьме, почти не разбирая дороги, опять погрузившись в свои мысли.

– Александр Иванович, – окликнули его.

Его ли?

Шешель услышал, остановился, оглянулся на голос.

– Александр Иванович, ну что же вы ушли? Я ведь обещал, что заеду за вами, – Томчин, подходя к нему, улыбался, расправляя руки, как крылья, будто взлететь хотел или чуть приподняться над землей, чтобы стать вровень с Шешелем.

– Мне хотелось прогуляться, – сказал Шешель.

Они обнялись, но стиснули друг друга не в полную силу, а то шрам на боку у Шешеля разойдется и придется его опять везти в больницу. Врач, увидев его, всплеснет руками, скажет: «Неужели мы так плохо заштопали вас?»

– Садитесь в авто. Я отвезу вас домой, последними новостями поделюсь, – но главную из них он не утаил, выложил сразу, – я доделал фильм. Он готов к показу.

– Вот как?

– Хочу завтра устроить просмотр. В студии. К вашему выздоровлению хотел поспеть. Вот успел.

– Спасибо.

В больнице у него было слишком много времени. Поначалу ему запрещали вставать с постели. Он только и делал, что долгими часами смотрел в потолок или в окно, будто заключенный в камере, который завидует тем, кто на свободе.

На афишной тумбе, что стояла напротив окна больницы, он видел нарисованные надгробия, кресты и скелеты, которые, выбравшись из могил, тянули крючковатые пальцы к зачем‑то забредшей на кладбище красавице с бледным лицом, будто вампиры выпили у нее всю кровь.

Приятный вид для тех, кто на больничных койках цепляется за жизнь. Но они все равно не могли увидеть этой афиши. Те же, кто мог подойти к окну, скорее всего, уже выскользнули из лап смерти. Они грозили ей пальцами и смеялись над ее беспомощностью.

Афиша провисела неделю. Потом ее заменили другой. Расклейщик поставил рядом с афишной тумбой ведро, макнул в него кисточку и густо смазал скелеты, надгробия и красавицу клеем. Жесты у него были широкие. Когда он нес кисточку к тумбе, с нее срывались большие капли клея, падая на мостовую. Того и гляди когда расклейщик уйдет, кто‑нибудь, придя поинтересоваться, что же идет в кинотеатрах, завязнет, как муха, попавшая в мед.

Шешель следил за тем, как расклейщик достает из сумки свернутую рулоном новую афишу. Название фильма он прочитал еще до того, как расклейщик приладил ее к тумбе.

«Сатанинская оргия».

Как сговорились.

Зря Томчин боялся, что кто‑то из конкурентов проведает о его замыслах. Возьмись они за съемки фильма о полете на Луну, так непременно вставили бы в сценарий одинокую зеленую красавицу. Она встречает космонавта хлебом и солью. Нет. Пожалуй в духе времени будет, если красавицу похитит с Земли какой‑нибудь, невесть откуда взявшийся монстр, припрячет на Луне, а возлюбленный ее – космонавт‑красавец отправится выручать ее из заточения.

Новое прочтение старой сказки.

Шешель попробовал представить, как будет выглядеть афиша такого фильма, но вспомнил о той, что приклеили на тумбу. Сценарий для подобной продукции писался обычно один день, поручался он бульварному репортеру и оплачивался соответственно. Съемки длились не больше недели.