Мать постоянно твердила мне, что война началась из-за того, что я был очень непослушным мальчиком. И я частично чувствовал себя виноватым во всех бедах, которым стал причиной. Даже сейчас, спустя годы, я продолжаю верить в эту ее сказку, хотя совершенно очевидно, что тогда она говорила неправду.

Я благодарен ей, потому что на тот момент я еще не мог до конца осознать всей серьезности ситуации. Мне постоянно внушали, что Англия, и в частности Лондон, были центром Вселенной и что Британия – владычица морей – непобедима, а мы, британцы, никогда не проиграем войну и не станем рабами, – и я верил в это. Но первым ударом по моей вере во всемирное превосходство Британии стал тот день, когда я узнал, что боксер Джо Луис, чемпион мира в тяжелом весе и мой кумир, не британец, а американец по происхождению. Но еще большим ударом для меня стало известие, что он был не просто американцем, но и чернокожим американцем. Единственным темнокожим, которого я когда-либо видел в своей жизни, был местный дворник. Все другие представители африканской расы, известные мне тогда по голливудским фильмам, не производили на меня особого впечатления. Тогда еще не было ни Гарри Беллафонте, ни Дайаны Роуз, ни Сидни Пуатье, ни Дороти Дэндридж или же Мохаммеда Али. Но для маленького мальчика, который мало что понимал о жизни и у которого была лишь одна страсть – спорт, того, что его кумир Джо Луис был чернокожим, оказалось достаточно, чтобы развеять миф о превосходстве белой расы.

После того как всеобщее воодушевление и возбуждение спали, эвакуация уже не казалась мне веселым мероприятием. Нас с Мэрион разместили в полутора километрах от места, где жили мама и Дерек. Вместе с нами поселили еще одну пару, которая была бедна, но при этом почему-то особенно враждебна и недружелюбна. У меня сложилось впечатление, что нас терпели и давали нам крышу над головой только из-за денег. Позднее мать договорилась с кем-то, и все мы поселились вместе в большом отдельном доме, заняв весь верхний этаж. В соседнем доме была пекарня, принадлежавшая семье из Йоркшира. Это были самые добрые и приятные люди, которых мне когда-либо приходилось встречать. Мне разрешали помогать им в выпечке хлеба. Все мы – Мэрион, Дерек и я – могли часами играть с их детьми, которых, как и нас, тоже было трое. Мы частенько ходили в соседний Сэлмонский лес собирать колокольчики и первоцветы. Еще мы бегали туда за каштанами и дровами для топки. Тогда я впервые ощутил прелесть нашей страны и полюбил ее. Местная шпана, однако, прозвала нас «дезертирами». Как гласит народная мудрость, «палки и камни могут поломать мне кости, но обзывания никогда не причинят мне вреда». Но в том возрасте оскорбления были для меня гораздо обиднее и болезненнее, чем удары по носу. Я и вправду считал себя дезертиром и трусом и не осознавал, насколько глупыми на самом деле были все эти придирки.

Ридинг открыл для меня принцип самосохранения. Школа, в которую я ходил, находилась в нескольких километрах от дома, где нас разместили. До нее можно было дойти двумя путями. Если я выбирал первую дорогу, то мне было гарантировано, что я непременно попаду в парочку мелких потасовок вечно враждующей шпаны. Второй же маршрут был самым коротким, но надо было идти напрямик мимо дома одного особенно злого субъекта, который был на два года старше меня и на полметра выше. Первые несколько месяцев я ходил исключительно первой дорогой и уже научился ловко уворачиваться от устремленного на меня кулака. Я стал невероятно гордиться собой и впервые в жизни смог опровергнуть мнение моих родителей, считавших, что человек от рождения либо предрасположен к определенному виду занятий, либо нет. Но вскоре улыбка исчезла с моего лица, когда мои постоянные опоздания в школу начали вызывать недовольство моих учителей. Говорят, что пером можно уколоть гораздо больнее, нежели мечом. Мой школьный учитель говорил мне, что слова гораздо сильнее и пера, и меча вместе взятых.

Однажды утром я вышел из дома поздно и, как обычно, опаздывал в школу. Не желая выслушивать от учителя очередную порцию нареканий и боясь вызвать еще больший гнев за опоздание, я решил рискнуть и пойти короткой дорогой. Тот тип, словно зверь, затаился в ожидании меня и уже, наверно, исходил слюной, поскольку я слишком долго заставил его себя ждать. Издалека мне показалось, что мой противник выглядел как потомок легендарного боксера Джо Луиса, прозванного Черным Бомбардировщиком. В начале боя я быстро разгадал, в чем его слабая сторона. Все его удары пролетали мимо, хотя нельзя было сказать, что он совсем не старался попасть. Просто я был таким быстрым и ловким, что по сравнению со мной он был похож на неуклюжего увальня. С того дня я всегда ходил этой дорогой, и вредный тип обходил меня за несколько метров стороной, больше не ввязываясь в драку.

Это, вероятно, самый ранний пример того, как счастливый случай помог мне в жизни. Не опоздай я тогда, мне бы никогда не посчастливилось узнать очень важную для себя истину, что задиры на самом деле пустые и жалкие создания. Они похожи на мыльные пузыри – дотронься до них, и они тут же лопнут.

Прожив около года в Ридинге, мы опять вернулись в Лондон, но ненадолго, потом нас эвакуировали в Кеттеринг. На этот раз я оказался один в семье, где был сын на три года старше меня. И хотя это была достаточно обеспеченная семья, я помню, что в их доме мне было очень неуютно. У меня часто шла носом кровь. Один раз, когда это случилось, мне было очень плохо. Кровотечение началось в 4 часа утра и не прекращалось до 8 вечера. К тому времени меня начало еще и рвать из-за того, что я наглотался крови. Когда пришла моя мама с врачом, горничная провела их в мою комнату, ворча и жалуясь на хлопоты, которые мы ей доставляем. После этого родители твердо решили вернуться в Лондон. Худшие времена были позади, и грохот разрывающихся бомб над головой был для нас менее опасен, чем жизнь порознь в домах людей, для которых мы явно были лишними.

Остаток войны мы, тогда еще дети, провели на улицах, собирая осколки разорвавшихся снарядов. Военный самолет, внезапно пролетевший над головой, или взорвавшаяся неподалеку бомба – все это было, конечно, интересно и увлекательно, не говоря уже о том, что они могли запросто в любой момент свалиться нам на голову, но, к счастью, пролетали мимо.

Мы были постоянными слушателями воскресной школы, но ходили туда регулярно не потому, что на нас снизошло озарение или наш отец пришел в себя после пьянки и беспробудного ничегонеделанья. Единственная разница между обычной школой и воскресной была в том, что в обычную школу нужно было ходить пять дней в неделю. Не помню, сколько мне было тогда лет, но я был совсем еще маленьким мальчиком, когда перестал верить в Санта-Клауса. Тогда же развеялся и миф о существовании Бога. Я никогда не верил в то, что есть кто-то высший, который наблюдает за всеми моими действиями, хотя сила, способная диктовать человеку поступать так, а не иначе, поистине впечатляет. Все взрослые люди, которые окружали меня и твердили о Боге, в то же время отрицали существование Санта-Клауса и в итоге только внесли сомнение и сумятицу в мою душу. Как они могли верить в существование одного и не верить в существование другого? Моей реакцией на это были протест и непослушание. И я проказничал по полной, из-за чего был вынужден покинуть воскресную школу. Больше я туда уже не вернулся.

Я был типичным уличным мальчишкой-сорванцом, как и все мои друзья. Я прекрасно знал, что малообразован, и ошибочно полагал, что образованность и интеллект – это одно и то же. В школах, где мне приходилось учиться, учителя лишь повторяли то, что мне внушала в детстве мать, – что я непослушный и вздорный ребенок. Меня учили читать, писать и считать, но этого было недостаточно. Когда мне исполнилось 10 лет, перед нами замаячила страшная тень «экзамена для 11-летних». Учителя постоянно твердили, что это очень важный экзамен и его необходимо сдать. Будучи уверенным, что мне его не выдержать, я не уделял особого внимания их нравоучениям.