— Ты, Нина? — спросила Зоя Петровна. — А зачем?

Нинка заговорила — быстро-быстро, как скороговорку какую-нибудь, вроде: «от топота копыт пыль пС полю несётся…» Она говорила:

— Я сегодня дежурная скоро звонок смотрю окно открыто я закрыла и не видела что там Доля то есть Толя…

— Не видела? — переспросила Зоя Петровна.

— Не видела, — повторила Нинка ещё быстрее и без всяких знаков препинания. — Я сразу тряпку подняла с доски начала стирать в окно не смотрела и не видела я на доску смотрела она грязная была я сегодня дежурная…

— Довольно, довольно, — сказала Зоя Петровна. — Начнём урок. Потом разберёмся.

Но и потом не разобрались…

А в среду опять был диктант. Я не хотел заглядывать в тетрадку Карцевой, честное слово, но глаза сами поворачивались. Да и тетрадка так близко, словно Карцева нарочно подложила: нА вот, смотри.

Зоя Петровна диктовала:

— «…Они шагали по тропинке. Кругом шелестела зелень. Солнечный лучи пробивались сквозь неё, как через сетку…»

Вдруг я увидел: у Карцевой слово «зелень» через «и» написано: «зелинь», а запятых никаких нет.

— Карцева, — прошептал я, — «зелень» «е» надо: «зелёный». И запятую…

— Перестань, — ответила она, не поворачивая головы.

— Честное слово!

— Перестань!

— Данилов, — услышал я, — опять совещание? Ещё раз замечу и не возьму работу… «Лес кончился, — продолжала диктовать Зоя Петровна, — тропинка вывела их на равнину…»

— Равнина, — прошептал я. — От слова «ровный» или от «равный»?

Я всё-таки написал «равнина». Но увидел у Карцевой «о» и переправил: «ровнина». В самую последнюю минуту, перед тем, как сдавать.

Через два дня нам раздали диктанты. У меня была «двойка», жирная и красная, похожая на змею с закрученным хвостом. Конечно, «зелень» и «равнина» я написал неправильно, и ещё несколько слов. И запятых поставил маловато. Даже вместо «тропинка» у меня было «тропенка» — я же говорю, что рассеянный.

— Дай твою поглядеть, — сказал я Карцевой.

Она ни за что не хотела показывать тетрадку, но я всё равно взял.

Гляжу, у неё «зелинь» и «ровнина» не подчёркнуты. Вот повезло! А может, у неё правильно, и мне случайно подчеркнули? Я поднял руку и спросил, как пишутся эти слова.

— Не так, как у тебя, Данилов, — сказала Зоя Петровна и крупным красивым почерком написала на доске: ЗЕЛЕНЬ, РАВНИНА.

И тут я услышал плач. Все услышали, но я первый. Потому что плакала Карцева. Тихая, а плачет громко. Чего она?

— Данилов! — крикнула Зоя Петровна. — Что ты ей сделал?

А я и не трогал её. Честное слово.

— Что с тобой? — спросил я Карцеву.

— Ничего. Перестань.

И продолжала вовсю реветь.

— Хватит, Карцева, — сказала Зоя Петровна. — Ты ни в чём не виновата… Разговоры! — крикнула она. — Ребята, я решила сделать проверку… провести испытание… опыт… и теперь окончательно убедилась, что Данилов мне врёт, будто не списывает. Думает, может обмануть меня… Но я проверила! Как? Очень просто: велела Карцевой сделать нарочно несколько ошибок. Самых пустяковых! Точно такие у Данилова! Видите?

— Я сначала написал правильно, — сказал я.

— Это нечестно, — раздался голос.

— Кто сказал «нечестно»? — спросила Зоя Петровна.

Поднялся Бронников.

— Карцева сделала нечестно, — повторил он. — И вы… тоже…

— Как ты смеешь? Ты…

— Это «провокИйшн», — сказал я. — Самая настоящая.

— Не употребляй иностранных слов! — крикнула Зоя Петровна. — Которых сам не понимаешь! Мы на уроке русского!

— Очень даже понимаю, — сказал я. — «Провокейшн» — по-русски «провокация»… Это если… когда кого-то подговаривают… подбивают на что-то… чтобы с его помощью другого обвинить.

— Данилов! Сейчас же выйди сюда! К доске!

Но тут прозвенел звонок.

— Запишите домашнее задание, — сказала Зоя Петровна.

Следующий урок был опять литература. Я взял портфель и пошёл из класса, а Карцева всё сидела и плакала, плакала…

На урок я больше не вернулся — так мне было тошно. Поплёлся домой, хотя и туда не хотелось.

2. Цепная реакция

ШБ

МНК

ЫМБШ

ИНШМК…

От нечего делать я решил выучить её наизусть. Чего такого? Очень просто: ШБ — шуба… МНК — Манька… ЫМБШ… ЫМБШ…

На этом я застрял, а в комнате вдруг стало тихо. До этого папа и главврач громко разговаривали, а сейчас чуть не шёпотом стали, и на меня раза два посмотрели: может, папа о моих анализах заговорил. Потом они кончили шептаться, и папа сказал, чтобы я посидел тут — они с доктором пройдут по палатам…

Если спросите теперь, долго ли я пробыл в комнате один, прежде чем вошла та самая женщина, я ни за что не смогу ответить: то, что последовало, заставило меня позабыть не только о времени, а вообще обо всём на свете!

Какая женщина вошла? Самая обыкновенная — не молодая и не старая. Как моя мама. Может, она была врач, а может, медсестра, или даже бухгалтер. Посмотрела по сторонам, словно искала кого-то.

— Это ты из Омска прилетел? — вдруг спросила она. — А я тебя ищу. Мне сказали, ты где-то здесь. Я из первой школы. Все ребята ждут.

— Чего ждут? — не понял я.

— Как «чего»? — удивилась женщина. — Тебя! У них встреча назначена. Ты ведь получил наше письмо?

— Какое письмо?

— Ну, которое мы послали. С приглашением. И вот ты приехал…

Мне казалось, я вижу сон. Я ничего не мог понять: что происходит?

— Я… — начал я, но, что сказать, не знал.

Женщина вдруг заторопилась.

— Так что, все тебя ждут, — повторила она. — В школе номер один. Через час. Ребята зайдут за тобой. И Лёша Мальцев с ними будет. Которого ты спас…

— Я… — опять пробормотал я, но женщина уже вышла за дверь: она, видно, очень спешила.

После её ухода я долго сидел неподвижно. В голове всё ходуном ходило, мысли набегали одна на другую: как? откуда? кто? Кто она, эта женщина, и откуда знает обо всём? Как это могло быть?.. Мелькнула дурацкая мысль, что кто-то, в самом деле, спас какого-то Лёшку, или как его, а меня случайно приняли за этого спасителя, кого сегодня ожидают… Но ведь женщина назвала моё имя и фамилию, а не кого-то другого?

Я представил вдруг страшную картину! Как я стою на сцене в школьном зале, и все на меня смотрят, ждут, чего скажу, а этот Лёшка говорит, что знать не знает, кто я такой и зачем сюда припёрся… Или, что он вообще никогда не тонул в Иртыше, потому что плавает, как рыба… Нет, этого нельзя вынести! Невозможно! Я должен… Надо что-то делать!.. Бежать!.. Немедленно! Но куда? В любое место, хоть в Австралию!.. Скорей! Ведь вот-вот за мной придут ребята, и что я скажу?..

За дверью послышались шаги, скрипнули половицы. Уже идут?..

Я выскочил из комнаты и помчался по коридору, никого не видя, ничего не замечая. Откуда-то до меня долетел голос папы:

— Ты куда? Скоро обедать…

— Ладно, у меня одно дело! — крикнул я, сам не понимая своих слов, и выбежал на улицу.

Куда направиться, я совершенно не представлял, Австралия была далеко, Омск тоже, но знал одно: нужно поскорее свернуть за угол, потом ещё и ещё — и так петлять, чтобы меня никто не нашёл. А затем… а затем выбраться из посёлка и брести, куда глаза глядят…

Я повернул на одну улицу, на другую, пробежал задами мимо каких-то складов, через скотный двор — и в конце концов очутился на самой окраине. Теперь не найдут, даже если собаку пустят по следу…

Я остановился, поглядел вокруг. За спиной был посёлок, впереди и с боков — степь. Голая степь. Где тут спрятаться? Но всё-таки лучше, чем в лесу: там ночевать одному страшновато…

Беготня, петляние по улицам и дворам, новые места — всё это на время отвлекало, наверное. Даже чуть-чуть казалось, что принимаю участие в какой-то игре — вроде пряток или определения маршрута. Но теперь, стоя здесь на ветру, я снова отчётливо вспомнил причину своего бегства, представил весь позор, какой меня ждёт. И, стиснув зубы и кулаки, пробормотал: «Нет, нет, нет!» В этих «нет» звучали отчаяние, беспомощность, безысходность…