Так прошло около двух лет…
С другого берега Москва-реки, с холма, где из зелени торчат синие маковки церкви, послышались звуки трубы. Точно такие же, что десять, или сколько там, лет назад — на тех же самых нотах. Это курсанты военно-духового училища наигрывали свои упражнения. И точно такие же высились там глухие заборы, окружая невидимые дачи…
По середине реки промчался милицейский катер.
— А милиционер-то уж определённо не тот, — сказал он. — Тот, наверняка, давно получил повышение…
— Почему мы не поженились? — спросила она.
Значит, думает… хочет думать, что он хотел этого, только никогда не говорил… Может, она права?..
— Не знаю. Я тоже много думал об этом, — соврал он. А может, сказал правду?.. — Особенно, в то лето, в Молдавии…
Всякие тогда мысли приходили к нему в деревне под символичным названием Карантин, где они пробыли недели три, и о чём, много лет спустя, он написал стихи.
Господи, прошло почти полвека
С тех любовных игрищ и утех…
Не любовь тогда была, но веха —
Может быть, одна из главных вех.
Мы не знали, где — но были стойки —
Преклонить нам души и тела:
В сад Нескучный и на чьи-то койки
Страстность неуёмная звала.
Противостояла нам система —
Каждую минуту, день и час:
Из ветхозаветного Эдема,
Как Адама с Евой, гнали нас.
И единственное было лето:
В Приднестровье наш нудистский пляж —
Там презрели Лютера заветы,
Были фрукты, рай, и в нём шалаш!
Там в большом колхозном вертограде
Мы срывали древние плоды —
Не по зову Змия, спорта ради
И, хитрить не буду, — для еды…
Но, с небес без жалости взирая,
Вседержитель сделал ход конём,
Нас опять исторгнув прочь из рая…
Меньше месяца мы были в нём.
…Над Москва-рекой носилась чайка. Она покрикивала и часто окуналась в воду.
— Если чайки много купаются, это к ненастью, — сказала Кира. — Такая народная примета… Как поживает та женщина? Её звали Марьяна, верно?
— Мы давно расстались, — сказал он. — Почти тогда же. Лет через шесть я женился. Она тоже очень хороший человек.
— И мне повезло, — сказала Кира. — У меня муж на хорошей работе, не пьёт и любит детей. Только у меня их нет и быть не может. Тогда это произошло случайно, что я…
— У нас тоже нет, — пробормотал он.
— Я тогда чуть не умерла, — сказала она после долгого молчания.
Он не понял, к чему эти слова относились: к её душевному или физическому состоянию, но уточнять не стал…
Москворецкая чайка оказалась вещуньей: полил дождь, они пошли к машине. Уже стемнело, но они не уезжали. Сидели, вглядывались в лобовое стекло, покрытое, словно пСтом, мелкими каплями дождя. И почти не говорили.
Совсем уже в темноте к машине подошли трое. Один из них постучал пальцем в стекло. Это была милиция. Он опустил стекло, торопливо зажёг в кабине свет.
— Здравствуйте, — сказал старший лейтенант. — Гуляете?
— Да, — ответил он и зачем-то поспешно добавил: — Воздухом дышим. Выехали вот после работы. Погода хорошая была… сначала… Решили вот погулять…
— Погулять — это хорошо, — сказал старший лейтенант. — Документы предъявите.
— А что? — спросил он, открыл дверцу и вышел из машины. — Права? Почему?.. Я ничего, кажется, не нарушил…
Старший лейтенант молча взял документы, осветил фонарём.
— Кто с вами в кабине?
— В кабине? — переспросил он. — Как кто?.. Это моя… приятельница… Знакомая давняя… Она… Мы вместе… учились…
— Документы есть у нее?
— Нет, — ответил он. Сам не зная толком, почему, он не хотел, чтобы Кира показывала паспорт, даже если случайно взяла с собой. — Она педагог, — сказал он, понизив голос. — В институте… У неё муж… — И, видя, что старший лейтенант улыбнулся, добавил поспешно: — Мы давно… очень давно… дружим…
— Возьмите, — сказал старший лейтенант, возвращая удостоверение. — Поздно дрЩжите в лесопарковой зоне.
— Да, уже поздно, — сказал он и опять, как со стороны, услышал свой покорно-радостный голос. Этот же голос продолжал: — А дождь-то, кажется, прошёл. Я уж думал — зарядит… Вон звёзды видны…
Когда милиционеры ушли, он просунул голову в кабину.
— Выходи, погуляем ещё, — сказал он.
— Поедем скорей, — сказала она. — Не хочется больше… в этой зоне…
«Дворники» дружно стирали с ветрового стекла остатки памяти о дожде, свет фар не рассеивался, висел белёсыми хлопьями во влажном воздухе, асфальт был чёрным и бездонным, казалось — машина сейчас нырнёт в него и никогда не вынырнет обратно… Тряхнуло: переехали узкоколейку — ту, которую он знал с детства…
В центре она вышла из машины, сказала: ей нужно к подруге…
Больше они не виделись. Он несколько раз собирался позвонить, но в последний момент забывал. Своего телефона он ей не оставил…
ГЛАВА 6. «Если взялся метить атом…» Музей частушек имени Ю. и Ю. О Капе и об эстетике секса. Неожиданное появление Володи Чалкина. Мой виртуальный «базар» с неким «лОпэсом». Чалкин-младший и его одноклассник Вася, исповедующий «ахИмсу». Случай на Савёловском. Митя и Максим Горький
1
Знаете вы, что такое меченые атомы? Нет? Ну, это же всего-навсего изотопные индикаторы. Что? Тоже не очень понятно? Тогда скажу проще: это радиоактивные нуклиды… Снова не ясно? Объясняю более доступно: это суммарное название атомных ядер с числом протонов Z, числом нейронов N и общим числом нуклонов А = Z + N. Понятно? Ну и ладно…
Теперь могу признаться, что, наряду с огромной радостью от сообщений в газетах о том, что советские учёные наловчились наконец метить атомы, мы с Юлькой испытали не меньшую, если не большую, радость от того, что нам выпала возможность поехать на один из зимних месяцев в дачный посёлок «Литературной газеты» Шереметьево под Москвой. И в связи со вторым событием у нас естественно родились некоторые фривольные мысли, которые мы постарались, как можно доходчивей, выразить в сочинённой нами частушке и, не таясь, вывесили её в коридоре дачного домика:
Если взялся метить атом,
Ты пошире меть его…
Девки, кто не на девятом,
Едьте в Шереметьево!
С атомами мы связываться не стали, однако пожелания, запечатлённые во второй половине частушки, начали постепенно воплощаться в жизнь, и первой ласточкой была знакомая юлькиных знакомых Аня, та самая, кто любезно содействовала приобретению нами путёвок в Шереметьево. Эта весьма стройная и привлекательная особа оказалась несколько истеричной, что выяснилось наутро после её приезда — когда, выйдя из комнаты на кухню, я застал её за довольно странным занятием: с завидной методичностью она задумчиво била стоящие там бутылки — водочные, молочные, из-под кефира. Безусловно, каждый имеет право на эмоции, однако грохот стоял невыносимый, а кроме того, я испугался, что Кап, кого я взял с собою на дачу, может поранить одну из своих четырёх лап, если не все четыре. Неужели таким оригинальным способом милая Аня хотела выразить свою обиду? На что? На кого?.. Может быть, на советскую власть? Надо спросить у Юльки.
