— Не хочу с вами говорить! Сейчас же уходите!
— Ну, ладно, — с угрозой произнесли из-за двери. — Пожалеешь.
По коридору простучали удаляющиеся шаги.
Лина растерянно прошлась по комнате. Радостное настроение новосёлки улетучилось без следа. Сейчас от стола к умывальнику и обратно мерила шагами комнату усталая и напуганная не очень молодая женщина. Женщина из коммунальной квартиры, замордованная соседями и не решающаяся выйти даже на кухню.
Довольно долго не проходило у Лины это ощущение. Оно не давало читать, сидеть, лежать. Лина слонялась по комнате, стояла у окна, глядела на пустой, тёмный гостиничный двор, на большие ярко освещённые окна противоположного корпуса. Лишь когда оттуда послышалась мелодия «ТбилисС», наполнившая окрестности, Лина поняла, что там ресторан — видимо, тот самый, из-за которого она подвергается такой длительной осаде. И, быть может, этот настойчивый Алан сидит сейчас за столиком, смотрит на её окно, жуёт шашлык и строит новые планы… Лина поёжилась, отошла в другой конец комнаты. Зазвонил телефон. Она не сразу сняла трубку: мысль о том, что кто-то здесь может звонить ей, была слишком непривычна.
— …Да? — сказала Лина.
— Сто восемьдесят седьмой?! — раздался в трубке громкий голос, будто говорили рядом, в комнате. — Девушка, это я. Выходите, я у входа, столик уже занял, музыка играет… А?
— Я не пойду, — устало сказала Лина. — Что вы пристали? Нельзя же так… До свиданья.
Она положила трубку, и сейчас же снова раздался звонок.
— Да? — сказала Лина, надеясь на чудо: что звонит дежурная по этажу, или просто ошиблись номером.
Чуда не произошло.
— Ну, что же, ещё не вышла? — прокричал голос Алана. — Давай, я жду! ФитчЗн стынет.
Нет, это просто издевательство, подумала Лина, с отвращением кладя трубку. Что он, сумасшедший, что ли, или пьяный в дым?
В ней давно уже исчезли все остатки тщеславия от одержанной победы, осталось лишь чувство неловкости и стыда, словно сама в чём-то виновата, сама неосторожно завлекла это простодушное доверчивое существо. Этого красивого жителя гор… А ещё были досада и страх. Страх, что это самое существо станет поджидать её везде — в коридоре, на улице, устроит скандал, взломает дверь, ворвётся… Конечно, можно сообщить дежурной по этажу, в милицию, попросить, наконец, телефонистку не соединять — но Лине было неловко вмешивать других людей. Да и вообще, в подобных историях пятно ложится больше на правого, чем на виноватого.
Опять звонок… Нет, она не подойдёт!..
Вот опять… Да что же это?!
Телефон звонил регулярно, с перерывом в несколько минут. Лина не поднимала трубку, и постепенно ей стало казаться, что все эти звонки слились в один продолжительный… как в школе когда-то, или в цирке… Они с Володей любили ходить в цирк…
От звона Лина не знала, куда деться, — она сняла трубку, положила на стол. Та покричала немного, таким уже знакомым голосом, и потом замолкла. Раздались частые гудки. Они показались Лине прекрасней, чем любая музыка. Под эти милые гудки можно было мечтать о чём-то хорошем, спать, читать. Больше всего хотелось есть, но она и подумать не могла, чтобы выйти куда-нибудь. Решила лечь и стала уже стелить постель.
Гудки в трубке внезапно прекратились, что-то щёлкнуло, захрипело, громкий раздражённый голос сказал:
— Алё, сто восемьдесят седьмой! Положите трубку на рычаг! Трубочку положите!..
Осторожно, двумя пальцами, как дохлую змею, Лина подняла трубку со стола, опустила на рычаг. И сейчас же раздался громкий радостный звонок… Лина бросилась к кровати, схватила подушку, белое пикейное одеяло… Не до конца укутанный телефон был похож на крошечного негритёнка после купанья. Но вот его уже не видно совсем, сверху положена подушка, а на всё это наброшен линин плащ.
Под непрекращающиеся глухие, словно из подземелья, звонки Лина уснула. Спала она, видно, крепко, потому что утром не могла точно вспомнить, стучали к ней в дверь ночью или это ей приснилось, так же, как и удивлённо-возмущённая фраза: «Открой, говорю, ты чего? Так не делают!..»
Сейчас все её страхи и злость прошли, ей было легко и смешно: бедный Алан, наверное, не выспался и, чего доброго, тоже голодный остался…
Позавтракала она в буфете на втором этаже — после чего стало вдвое веселей и легче, и вот она уже выходит из гостиницы.
И как удачно — сразу подвернулось такси. Нет, сегодня положительно везёт с самого утра.
— На улицу Димитрова, — говорит Лина, и шофёр недовольно морщится, потом поворачивается и спрашивает:
— Город-то наш знаете? А то могу показать. У нас особенно окрестности хорошие.
— Не надо окрестностей! — почти кричит Лина. — Мне в учреждение.
— Как хотите, — говорит шофёр. — Моё дело предложить.
Машина уже спускается с горки, мимо здания гимназии, где учился Коста Хетагуров, поворот налево — и она приехали.
— Я подожду вас, — говорит шофёр.
— Зачем? — удивляется Лина.
— Ну, так. Город показать…
— И окрестности?
— Можно и окрестности.
— А вечером поужинать? — кричит Лина так, что прохожие оборачиваются. — Уезжайте отсюда. Вот вам!
Она бросает в него рубль, хотя счётчик показывает едва тридцать копеек, и, не оборачиваясь, бежит в подъезд.
Дел у неё здесь немного — командировку Лина получила больше так, благодаря хорошему отношению начальства, но она постаралась задержаться, как можно дольше, в трёхэтажном старинном здании и потом с опаской вышла на улицу… Слава богу, таксиста не видно. Впрочем, настроение, всё равно, испорчено. В теле напряжённость — когда и походка не такая, и руки не знаешь, куда девать, и мускулы лица не подчиняются.
Все взгляды кажутся наглыми, голоса грубыми, физиономии неприятными. Она идёт по старому незнакомому городу — как она мечтала об этом, сидя у себя на работе в душной комнатушке! — но интереса нет, удовольствия тоже… Может, пойти в кино? Вон там, на другой стороне…
Она переходит бульвар, смотрит на газетный киоск, видит возле него знакомую фигуру. Где она встречала этого симпатичного старика с бородкой? Он сейчас кажется таким желанным и родным…
— Сергей Семёныч! — кричит Лина. — Здравствуйте. Я так рада вас видеть.
Они вместе идут по городу, выходят на Терек, гуляют по набережной. И Лине уже не так тошно, как в поезде, слушать о роли Сергея Семёныча в развитии холодильной промышленности; о том, как его ценят и уважают, и вот пригласили приехать, хоть и не хотел… Оказалось, живёт он в той же гостинице, на другом этаже, номер с ванной, только шум от улицы…
Они пообедали в кафе-молочной, снова погуляли — перешли на левый берег Терека, заглянули в музей в бывшей мечети, поглядели на маятник Фуко, напоминавший посетителям о том, что Земля продолжает вращаться…
Лина чувствовала себя легко и просто, часто брала Сергея Семёныча под руку, даже поведала о своих местных злоключениях.
— Неужели, — спросила она и покраснела, — неужели во мне есть что-то такое… скажите… что вызывает?…
Сергей Семёныч остановился, посмотрел на Лину.
— По-моему, ничего, — сказал он, вероятно, не слишком галантно, но это её утешило.
Когда вернулись в гостиницу, Лина с сожалением подумала, что придётся расстаться, и опять она побредёт к себе, чтобы вздрагивать от телефонных звонков или стука в дверь, опять не высунет носа из номера. Потому, поменявшись ролями с водителем такси и красавцем Аланом, она задала Сергею Семёнычу тот самый роковой вопрос, правда, в иной форме: спросила, пойдёт ли он сегодня ужинать и когда, и может ли она с ним…
Этот вечер они провели вместе — в ресторане, где восемь раз прослушали «Тбилисо», а также множество других песен — даже колыбельную Моцарта «Спи, моя радость, усни». Её заказали с соседнего столика отменно пьяные собутыльники. До этого они громко матерились, однако во время пения сразу притихли и погрустнели: вот она, сила искусства. Зато потом обрели второе дыхание — и какое!..
Сергей Семёныч сказал, что давно уже не пьёт — так, по особым случаям, — поэтому вина не брали, а Лина, как и во время обеда, предупредила, что платит каждый за себя. И Сергей Семёныч не возражал. Под аккомпанемент оркестра он вновь и вновь сообщал Лине всё те же сведения о себе и о своём месте в науке о холодильных установках. Лине давно уже стало невыносимо скучно, но она не считала это слишком дорогой ценой за чувство безопасности, которое обрела.
