Как-то под хутором Михайловским он предложил Юрию «сходить погулять» к хорошим знакомым и уговаривать своего командира не пришлось. С кем именно он там «гулял», Юрий помнил смутно. Кажется, она была ничего из себя; кажется, высокая; кажется, худощавая; кажется, неплохо пела, ну, и это самое…

Но до этого, в тот самый вечер, произошло еще одно событие. Юрия уже совсем поздно вызвал комбат Шехтер. Зачем — Юрий так и не понял, потому что был достаточно пьян, и Шехтер тоже не меньше, если не больше. Комбат стал к чему-то придираться, Юрий резко отвечал — не вполне по уставу; комбат схватился за пистолет, Юрий тоже вытащил свой, под номером ДХ 577… Кто-то их своевременно успокоил — возможно, писарь штаба. После этой стычки оба капитана окончательно перестали разговаривать друг с другом. Распоряжения передавались Юрию, в основном, через помпотеха; а сам он, если была необходимость, докладывал то, что нужно, начальнику штаба батальона Дороняну. Почти как в Баку общались его двоюродные сестры — через кошку.

Вскоре доброхоты сообщили Юрию, что девушка, с которой он на днях «погулял», известна почти всему Михайловскому как недавняя немецкая подстилка и к тому же у нее этот… как его… твердый шанкр. Или мягкий — кто их разберет.

Юрий и не разбирал — одинаково страшно. Не знал он, разумеется, что твердый шанкр появляется в виде язв при заражении сифилисом после тридцати с лишним суток инкубационного периода и что за ним следует воспаление лимфатических узлов, а дальше — еще хуже… И все это делает такая бледная-пребледная извилистая спирохета по имени трепонема. О сифилисе он если и ведал, то больше понаслышке, а потому реальнее и страшнее казался триппер (по-научному гонорея) — заболевших этой штукой было пруд пруди. Они, впрочем, довольно быстро излечивались сульфидином (если тот бывал у медиков), а также всякими другими доморощенными средствами. Во всяком случае парторг их батальона почти уже вылечился.

Приходила на память Юрию и разудалая песенка, которую они распевали еще в школе:

Как английский шкипер

Налетел на три…

Не подумайте плохого —

Три подводных камня.

Второй куплет был уже о другом:

Как у тети Нади

Все девчонки бля…

Не подумайте плохого —

Бляхами торгуют.

И все же настоящего страха Юрий не испытывал. Был почти уверен, что пронесет: так же, как тяжелое ранение, смерть, авария… Что там еще бывает плохого? Арест?.. Тем более, другие доброхоты говорили, что все это болтовня, про девушку, не была она ни с какими немцами и ничем вообще не больна, даже насморка нет. Чтобы убедиться в этом (в чем?), Юрий еще раз встретился с ней в какой-то компании, но ни о какой близости разговора не вел, а она и не настаивала. Была веселая, пела, как и в первый раз, очень хорошо. Насколько помнится, вот этот вальс:

Ночь коротка,

Спят облака,

И лежит у меня на ладони

Незнакомая чья-то рука…

А дальше особенно трогательно:

…Будем дружить,

Петь и кружить…

Вот и он «подружился» с ней (с этой лярвой!), а она, может, заразила его каким-нибудь из шанкров… на выбор.

Но все, к счастью, обошлось.

5

Даже в далеких от них военных «верхах», видимо, «допетрили», как тогда выражались, что дальше работать на таких автомашинах невозможно, и 9-му полку СВГК приказано было отправиться за новой американской техникой, которая доставлялась в пограничный с Ираном город Джульфу. Местом дислокации полка назначили большое селение Ольгинское под Владикавказом (тогда — Дзауджикау), куда и перегоняли из Джульфы все эти темно-зеленые, с иголочки, «форды», «шевроле», «студебекеры». Загляденье просто! Заводятся не от рукоятки, а прямо от стартера (представляете?). Ничего не прикручено проволокой, веревками, борта целые, кузова с брезентом. Правда, «шевроле» вскоре начали барахлить: что-то им не понравилось — то ли в государственном строе, то ли в бензине, зато «форды» работали безотказно.

Вам, наверное, приходилось, читатель, смотреть фильмы о второй мировой войне, и вы не один раз видели кадры, на которых внезапно растворялись двери железнодорожных вагонов и оттуда выскакивали фигуры в серых мундирах с автоматами наперевес, и — «Хальт! Хальт! Шнеллер!..» И выстрелы… Но не припомню что-то, чтобы эти вагоны были товарными, с раздвижными дверями, называемые теплушками, а также «телячьими». В таких вагонах немцы перевозили только заключенных или военнопленных.

Солдаты и офицеры Советской Армии (а с 43-го года красноармейцы стали именоваться солдатами, а командиры и начальники — офицерами) перевозились по железной дороге на правах заключенных — в телячьих вагонах. Не говорю, конечно, об исключениях для высоких чинов. Во всяком случае, солдаты и офицеры 9-го автополка, Юрий в их числе, ехали в декабре 43-го года из-под Сталинграда во Владикавказ именно так: в теплушках, где, несмотря на название, тепла не было. Грелись мутной самогонкой, если удавалось достать на остановках, да мыслью о новых автомашинах.

В Ольгинской, куда прибыли, войны почти не чувствовалось. Туда не дошли немцы — их остановили немного восточнее, а вскоре отбросили еще дальше. В селении полностью сохранились дома; у жителей было вдоволь пищи, свекольной араки, даже постельное белье. Юрий там просто отдыхал душой и телом, позабыв о взрывах, выстрелах, минах и вшах — в теплом чистом доме, где жили две гостеприимные женщины: пожилая осетинка и ее невестка — черноокая красавица Тамара, чей муж воевал где-то далеко. Регулярным ухаживаниям Юрия, что случалось ежедневно к вечеру, она регулярно не поддавалась, в остальном же у них были прекрасные отношения. Дружба с пожилым помпотехом Мерсье тоже скрашивала существование.

(После войны я всего один раз виделся с Александром Эмильевичем — летом 50-го в Пятигорске, где тот жил с семьей, о которой почти всю войну ничего не знал. Живыми остались все: жена, сын и почти столетний отец Эмиль, внук французского гренадера, пришедшего в Россию с Наполеоном.)

Помню, было приятно провести полдня в этой семье, но прежней близости с Александром Эмильевичем не возникло, общих воспоминаний, как ни странно, почти не оказалось. Куда они делись, ума не приложу, — неужели то, что связывало, было таким незначительным, преходящим, что не выдержало испытания даже сравнительно недолгим временем?

Нечто похожее, к моему огорчению и удивлению, ощутил я и совсем недавно, когда начал возвращаться мыслями к военным годам, писать о них. Казалось, о таком отрезке жизни воспоминания должны быть особенно острыми, рельефными, многогранными, ан нет: с трудом вытягиваю из болота памяти отдельных людей, эпизоды, впечатления… Они покрылись тиной, съежились и, вытащенные на берег, оказались не вполне такими, как представлялось в прошлые годы. Или какими хотелось бы их, и себя, видеть… Но почему же куда более далекие воспоминания — детства, отрочества, ранней юности — оказались намного ярче?.. Сие для меня великая тайна есть.)

* * *

Телеграмма

Государственный Комитет Обороны, товарищу Сталину.

Подготовка операции по выселению чеченцев и ингушей заканчивается. Взято на учет подлежащих переселению 459486 человек, включая проживающих в Дагестане и г. Владикавказе.