До сих пор обижаюсь: почему меня не поощрили отпуском на родину? Вот и надрывайся...
Мы уже полгода выполняли священную обязанность, когда из учебного подразделения прибыли два свежеиспечённых сержанта. Один из них, Ермилов, мне сказал: «Не успел в учебке вступить в комсомол! Рекомендации собрал, сфотографировался, анкету заполнил – всё готово. И не успел».
Я посоветовался с лейтенантом Валерой. Прежние рекомендации вроде бы не имеют здесь силы, а новые дать некому, так как Ермилова знаем мало. Лейтенант рассудил: если человеку доверили оружие, так неужели не дадим комсомольский билет? Правда, это означало, что в комсомол принимает врач в военкомате. Но я оценил армейскую логику и написал в протоколе, что на собрании первичной организации Ермилов единогласно принят в ряды коммунистического союза молодёжи.
Каждый месяц я ходил сдавать взносы. По две копейки с человека – 72 копейки. Первое время носил их в кулаке, потом догадался класть в пилотку (карманы были ненадёжные) и маршировал 18 километров в один конец.
И вот однажды я сказал Ермилову: «Пойдём получать комсомольский билет». Он был юноша тихий, помялся и ответил: «Лучше послезавтра пойду. Там зубной врач будет – уж заодно...» Что ж, я поставил валенки на печку (больше я никогда их не видел) и в сапогах зашагал в часть.
Лейтенант встретил вопросом: «Где Ермилов?» – «Послезавтра придет». – «Как послезавтра? Комиссия завтра, все билеты должны быть вручены!»
Напряженно посоображав, он решил: «Вот что, ты будешь Ермилов. Пошли в штаб».
На втором этаже деревянного штаба части он отворил дверь в комнату, разделённую решётчато-стеклянной стеной. За окошечком сидела приятная, в меру худая женщина. Почему-то я не встречал толстых офицерских жён. Между тем шпал они не таскают, как жёны рабочих, однако именно у рабочих они толстые, а в армии бывают такими только у прапорщиков (по-гражданскому завхозов).
«Тамара Александровна! – сказал Валера. – Вот Ермилов». – «А!» – обрадовалась она. Достала красноватую книжечку-раскладушку – учётную карточку – и, занеся над ней перо, спросила: «Образование какое?»
Кто его знает, какое у Ермилова образование... Я ответил: «Восемь классов». Впоследствии оказалось десять.
Она записала и продолжила: «В каком году окончил?» Я опять ошибся года на два или три.
Протянув мне билет, она велела в нём расписаться. Там была фотография, но ведь маленькая, не разберёшь. «Тамара Александровна, – попросил я. – Можно, потом распишусь? В спокойной обстановке, красиво». – «Нет». Пришлось, ощущая неловкость перед Ермиловым, нарисовать его фамилию.
Женщина вышла из-за решётчатой стены и стала пожимать мне руку. Расчувствовавшись – якобы, – я произнёс сбивчивую речь: «Вы меня первая поздравляете. Я на всю жизнь запомню!»
Лейтенант тоже пожал руку. По его неудержимой улыбке трудно было понять, с чем поздравляет – возможно, с убедительным воплощением образа.
«Теперь вы поздравьте, товарищ майор», – обратилась Тамара Александровна. В комнате сидел мужик в сизой шинели. Положив шапку на стол, он что-то писал.
«Да ну, – отмахнулся он. – Я их вчера поздравил 150. Идите к Савченко, пусть он поздравляет».
К Савченко было нельзя, он меня знал. «Това-арищ майор, – стал просить я. – У меня такой торжественный день. Вы уж поздравьте, а я спасибо скажу».
По виду майора сделалось ясно, как ему нужно моё спасибо. Однако он надел шапку и, встав, внушительно произнёс: «Ну, солдат, у тебя был один устав, а теперь у тебя два устава. Служи, выполняй оба». Это приветствие я и сам, как обкомовский работник, не раз исполнял на сцене. «Спасибо, товарищ майор!.. Я всегда... Я никогда!..» Говорить мне помешали, надо думать, слёзы счастья.
Тамара Александровна получала громадное удовольствие. Вот как прочувствованно человек вступает в ВЛКСМ! Видно, ждал не дождался – такой пионер-герой Володя Дубинин. Желая продолжения, она заявила: «Теперь идём к Савченко!»
Мы с лейтенантом растерянно выскочили за ней в коридор. На лету я спешно искал, как улизнуть (выражаясь по-военному, совершить маневр), и уже затянул нечто путаное: «Тамара Александровна, у нас кто-то подрался, Савченко приезжал, и хоть я ни при чём, всё же лучше...»
Валера не понял моего замысла и бухнул: «Тамара! Это не Ермилов».
Она затормозила я медленно обернулась... С большими глазами она прошептала: «А кто же?»
Деваться было некуда. Я развёл руками: «Остап Бендер».
Валера устремился вниз по лестнице спасаться. Женщина ошарашенно качала головой: «Ну, мудрецы-ы!..» Я ещё задержался, спрашивая, где взять комсомольский значок не с булавкой, а на винте. Лейтенант снизу, одной рукой схватившись за фуражку, другой махал мне: пойдём, пойдём скорей!
Назавтра я пустился в обратный путь. Весь год я считал дни службы, это оказался ровно 300-й. Мрачный Юров, у которого был самый большой в роте размер шапки (точнее, размер головы, потому что шапки всем выдали маленькие, у повара она постоянно при снятии пробы сваливалась в котёл полевой кухни), – Юров однажды огрызнулся: «Надоели твои подсчёты! Я вот знаю, что после Нового года останется 105 дней, и ладно». – «106, – поправил я. – Год високосный». Он огорчился и смолк, а впоследствии даже встал на мою сторону в споре о втором начале термодинамики.
В ознаменование 300-го дня я под конец марш-броска выпил в забегаловке стакан «Горного дубняка». Солдат не миллионер, чтобы тратиться ещё и на конфетку, и после 18 километров, да без закуски, мой моральный дух поднялся очень высоко.
Ввалившись в домик роты, и объявил: «Товарищи! В наши ряды! Влился!» и так далее.
Потом я влез на второй ярус нар и, отдав билет, подробно рассказал Ермилову о своём походе. Должен же человек запомнить такое событие, в комсомол вступаешь раз в жизни.
ПерепуК
Знакомый писатель привёл меня, начинающего, в Центральный дом литераторов. Ехали долго, поэтому сразу направились в туалет. Попутно мой вожатый называл мне известных людей, каких видел вокруг. Прошёл навстречу один, слышу:
– Самойлов.
Я стал вспоминать, что за Самойлов. Пока думал, добрались до места. Стоим, занимаемся делом. Наконец я сообразил – поэт. Спрашиваю:
– Давид?
Писатель почему-то поспешно подносит палец к губам и глазами указывает мне назад. Оборачиваюсь – рядом Самойлов! Оказывается, он свернул следом за нами и пристроился у соседнего писсуара. Самый пик процесса у него, и вдруг незнакомый человек называет его по имени! Поэт с перепугу чуть не оторвал себе орган.
Проворонил
Мне была подарена деревянная кружка. Я не знал, что она декоративная – ставить в неё карандаши, – и стал использовать по обычному для посуды назначению.
И вот пью чай, а снизу кружка почему-то мокрая. Гляжу, там выступил беловатый кисель. И каждый раз: пью – внизу кисель. Проведу по дну пальцем, кину эту непонятную жидкость в помойное ведро…
Потом кружка рассохлась, треснуло дно. Выбросил.
Спустя несколько лет прочитал в газете: наши учёные совершили открытие. Если пропустить обычную воду через капиллярные трубки, то она станет сверхплотной.
Да у меня ведь то самое и было в руках! Вода просачивалась между слоями дерева. Не знал я, что этот беловатый кисель был неизвестен науке. Мог бы запатентовать открытие. Глядишь, диссертацию защитил бы по деревянной кружке.
Национальные герои
Автором первой книги, которую я редактировал в издательстве «Молодая гвардия», был Виктор Станиславович Виткович. Он когда-то жил в Средней Азии, где познакомился с Владимиром Соловьёвым, создателем любимейшей моей книги «Повесть о Ходже Насреддине», и с ним вместе написал сценарий фильма «Ходжа Насреддин в Бухаре». А его собственному перу принадлежат сценарии фильмов «Волшебная лампа Аладдина» и «Русалочка» (на премьеру которой он вручил мне билет в Дом кино). Он рассказал, как у казахов появился классик литературы Джамбул Джабаев.
