Слушая Котельникова, Халтурин двоился; с одной стороны, жажда знаний влекла Степана к этим людям, которые, по словам его учителя, очень много знали, но с другой — темперамент бойца отталкивал его от праздных мечтателей, увлекал на сторону тех, кто активно боролся.

Через несколько дней Котельников познакомил Степана с лавристами. В Петербурге у лавристов был свой кружок — человек двадцать. Во главе кружка стояли Л. С. Гинзбург и А. Ф. Таксис, а членами его были В. В. Варзар, автор популярной и нашумевшей брошюры «Хитрая механика», А. С. Семяновский, Н. Г. Кулябко-Корецкий, Мурашкинцев и другие.

Петербургские лавристы являлись главной литературной и финансовой опорой издаваемой за границей газеты «Вперед», редактором которой был сам Лавров. В отличие от бакунистов-бунтарей лавристы на первое место в своей пропаганде ставили не крестьянина, а городского рабочего, хотя и видели в рабочем только распространителя социалистических идей «в народе». В рабочей среде лавристы вели пропаганду этих идей и, естественно, в большей мере, чем бунтари, могли удовлетворить потребность передовых рабочих в знаниях, в знакомстве с западноевропейским рабочим движением.

Халтурин стал усердно посещать собрания кружка лавристов, читал их сборники «Вперед». Начиная с первого тома в этих сборниках печаталась капитальная работа Лаврова «Очерк развития Международной ассоциации рабочих». Халтурин жадно впитывал в себя факты деятельности I Интернационала, о которых сообщал Лавров, изучал выдержки из газеты «Voksstaat», в которой сотрудничали Маркс, Энгельс, Либкнехт. Именно в первом томе сборника натолкнулся Степан на Эйзенахскую программу германской социал-демократической партии, сыгравшую в дальнейшем такую большую роль в формировании политических взглядов Халтурина.

Лавристы дали Степану много, и он всем сердцем привязался к этим «добродушным мечтателям».

Петербургский кружок лавристов имел неплохую библиотеку, хранившуюся у Мурашкинцева. Купеческий сын Мурашкинцев был легальным, в его обширной квартире было достаточно места для того, чтобы спрятать книги. Именно с Мурашкинцевым Халтурин сошелся ближе всего, аккуратно посещая библиотеку. Здесь, на квартире Мурашкинцева, бывали и другие петербургские рабочие. Библиотека лавристов была чисто интеллигентским предприятием, рабочие хотя и пользовались ею, но не имели никакого касательства к ее работе.

У Мурашкинцева познакомился Халтурин с Лукой Ивановичем Абраменковым. Лука Иванович был на четыре года старше Степана и уже шесть лет работал ткачом на различных фабриках Петербурга. В последние годы Абраменков отошел от лавристов, но продолжал пользоваться их библиотекой, так же как и его друг Василий Иванович Мясников, рабочий-столяр с Семянниковского завода. Вероятно, через Мясникова и Абраменкова Халтурин сошелся с Дмитрием Николаевичем Смирновым. Это был выдающийся рабочий, ко времени знакомства с Халтуриным ему было уже двадцать восемь лет. Хороший слесарь, Смирнов с 1873 года слесарил в инструментальном отделе Трубочного (патронного) завода. На патронном заводе существовал рабочий кружок, в который входило человек сорок, имелась и своя библиотека.

Чаще всего Халтурин и Смирнов встречались где-либо в трактире на рабочей окраине. Заказывали чай или бутылку портера, кое-какую закуску и беседовали. Смирнов был своего рода живой летописью рабочего движения начала 70-х годов в Петербурге. Халтурин слушал его молча, с горящими глазами.

— Да, Степан, не много лет прошло с тех пор, как я свел знакомство с интеллигентами из свободомыслящих, а сколько воды утекло, скольких людей узнал — и не счесть. Я еще в семьдесят втором году стал посещать занятия кружка студента Медико-хирургической академии Низовкина. Собирались у него на квартире на Астраханской улице. Народ подобрался выдающийся, приходил Виктор Обнорский, слыхал о таком?

Халтурин кивнул головой. Конечно, слыхал. Многие знали одного из организаторов Южнороссийского рабочего союза в Одессе. Степану даже удалось прочитать программу этого союза. Она произвела на него неизгладимое впечатление, провозглашая создание самостоятельной рабочей организации, с отличными от народников задачами и целями.

— Вот и Мясников, твой дружок, тоже начинал в этом кружке. Но больше всего было нашего брата, с патронного: Алексей Петерсон, Графов, Виноградов, Семен Волков, — этих ты еще не знаешь, дай срок, познакомишься, народ стоящий. Сходки устраивали в трактире «Петушок». Там бильярдная есть, так мы из нее свой клуб сделали. Бывало, соберется человек двадцать, двое играют да нарочно погромче кричат: «Туза направо в угол!», — а один вполголоса листовку читает или о политике толкует. Там, над трактиром, один наш рабочий жил, так в апреле 73-го года у него человек тридцать сошлось, вот я тогда предложил свою библиотеку и кассу самопомощи основать. Согласились. По рублю с человека ежемесячно стали собирать, а меня кассиром избрали. Библиотека наша славилась на весь рабочий Питер. Ее сначала на квартире Низовкина держали, а как он в семьдесят третьем же году отъехал из города, роздали по районам: в Василеостровский, Выборгский, Колпинский, Невский. Большое дело начиналось. Ведь как бы своя рабочая организация нарождалась. Бунтари нами заинтересовались, Кравчинский да Чайковский лекции читали, князюшка Кропоткин приходил. А других мы не пускали, уж очень ребята неодобрительно смотрели на их проповеди в народ идти. Тут есть один рабочий, Иван Бачин, прелюбопытнейший мужик. Интеллигентов не любит, страсть. Князя Кропоткина прямо-таки травил, а нам заявлял, что «от студентов следует брать книги, а если они будут учить вздору, то их за это надо бить». Но это зря, конечно.

Халтурин жадно слушал. Теперь для него прояснялось прошлое рабочего движения Петербурга. И что поражало Степана, так это стремление рабочих и здесь, в столице, и на юге создать свою рабочую организацию, отличную от народников.

А народники только-только стали задумываться, что им нужна своя партия.

Постепенно в голове Степана стал складываться план действий. Пока это даже и планом назвать было трудно — мечты. Халтурин уже мечтал создать свою рабочую организацию, свой союз, объединить в нем как можно больше членов, весь рабочий люд столицы — вот тогда они сила. Но Степан понимал, что до этого еще далеко. Самому Халтурину нужно было еще как следует войти в рабочую среду, к людям приглядеться, познакомиться с такими, как Смирнов, Мясников, о программе поговорить. Работы непочатый край, но Халтурин работы не боялся.

Однажды Мясников повел Халтурина на Выборгскую сторону в трактир «Петушок».

«Петушок» ничем не отличался от других, подобных ему трактиров. Полуподвальное помещение, хотя и просторное, несколько комнат, где стоят столы для обедающих. Никаких скатертей — клеенки, пахнет кислыми щами, водкой, душно и шумно. Из окон видна мостовая, по которой громыхают телеги. Из бильярдной валят клубы табачного дыма, раздаются взрывы хохота, заглушающие щелканье шаров.

Когда Степан и Мясников разделись и вошли в трактир, первый, кто им бросился в глаза, был Смирнов, сидевший за столиком с каким-то молодым человеком, судя по внешности — студентом. Их окружал добрый десяток рабочих. Смирнов был сдержан, зато студент горячился.

— Кто это? — тихо спросил Халтурин у Мясникова.

— Повезло тебе, брат, это Михаил Родионович Попов, бывший студент Хирургической академии, он из Ростова проездом. Не смотри, что молод, а толковый малый, говорит интересно, давай послушаем.

Между тем Попов разошелся:

— Вы говорите — рабочий, ему будущее принадлежит. А где этот ваш рабочий? В России восемьсот тысяч промышленных рабочих и сто миллионов крестьян. Кто же, по-вашему, будущее российское сотворит? Оно, брат, в навозе деревенском золотом просвечивает, а не стелется по небу дымом из фабричных труб! Так-то!

И не успел его собеседник возразить, как Попов замахал руками, затряс головой, схватил Смирнова за лацкан пиджака и с неожиданной силой повернул к окну.