Литмир - Электронная Библиотека

— Любила б я тебя, будь ты свободна?

— А мертвой вы любили бы меня?

Я примостилась рядом с ней на ее постели, мои глаза считают золотые звезды балдахина, ее рука расстегивает ворот моей блузки, накрывает под тугим шелком мою правую грудь, расстегивает пуговицы до талии, скользит по пуговицам вдоль выреза наверх; из складок портьер летят пылинки; рабыня на цыпочках пересекает комнату, поднимает покрывало с подножья постели, нитки на плече ее платья рвутся, принцесса, увидев обнажившуюся плоть, приподнимается:

— Приведи ее, Мантинея!

Рабыня стоит неподвижно, скомкав покрывало, я встаю, беру ее за талию и веду к изголовью, толкаю, наклонив ее голову к лицу принцессы, руки рабыни обмякли, шея под моими пальцами напряжена, покрывало соскальзывает на пол, принцесса вцепилась рабыне в горло, притягивает ее:

— Поверни ее, выкрути ей руку.

Я выворачиваю руку рабыни, принцесса впивается зубами в прореху платья, прокусывает плоть, рабыня сидит на краешке кровати, платье вбито между бедер, руки прижаты к пупку, шея стиснута руками принцессы, уставилась на меня, плечо и ткань платья на груди и на спине смочены слюной; зубы смыкаются, рабыня поджимает плечо к щеке, ее растрепанные волосы на простыне, сведенный судорогой живот ввалился; с десен принцессы брызжет кровь, руки рабыни, слабея, поднимаются к груди, принцесса запрокидывает торс рабыни себе на грудь, не прекращая грызть плечо, сжав зубы на мышце и дергая ее, как струну, рабыня закусила губы, запрокинула голову, открывая омытую потом и кровью шею; она кричит, выбрасывает руки вперед, снова складывает их на животе; открытые колени блестят от пота, стекающего по ногам до ступней, платье, прилипшее к телу, топорщится в сухих местах; я глажу лоб принцессы, брови, забрызганные кровью, веки, принцесса разжимает зубы, отпускает шею рабыни, откидывается на подушку, розовый пот смочил ткань у щек и волос; рабыня по-прежнему сидит на краешке постели, я беру ее за голову, поднимаю, запускаю руки под мокрое, липкое платье, она закрывает рукой рану, встает, я толкаю ее к двери, она прислонилась к стене; ее плечо над вазой, полной зеленой воды и сгнивших цветов; я возвращаюсь к постели, сгребаю белье, складываю, отношу рабыне, кровь из раны струится на горлышко вазы, стекает, касается воды и алой вуали; я вкладываю белье в здоровую руку, открываю дверь, вывожу рабыню в коридор; когда я закрываю дверь, она кидается на меня, впивается мне в руку, держит ее своими сломанными зубами, я прикрываю рот, слезы стекают на ладонь, катятся по моим ноздрям, рабыня разжимает зубы, сплевывает мою кровь и убегает, волоча по ковру развернувшееся белье.

Когда я вновь возвращаюсь к принцессе, она чует, видит кровь на моей ладони, она тянет ее к себе, подносит раной к губам, всасывает кровь, обшаривая рану языком, я укладываюсь рядом, она продолжает лизать рану, запекшаяся кровь осыпается с ее ресниц, ее глаза закрыты, голова откинута на подушку, моя кровь стекает на ее грудь, смешиваясь с кровью рабыни; она любит кровь рабов, мужчин и женщин, кровь и сперму; потеря крови и спермы выводит нас, рабов, на какое-то время из рабского состояния, они насыщают, возвращают к жизни свободное тело, непостижимое для нас. Вы, вольные люди, любите пить кровь и впитывать сперму рабов; небесным огнем они прожигают вас до глубин души: свобода через подчинение силам небесным, выстуженным вашим одиночеством — этим рабам, возлежащим с вами, нечувствительным к силам земным; в их чрево вы вливаете свое отравленное семя, играя, вы убиваете нас, нас, которые уже мертвы.

Принцесса возвращается, садится рядом с Иериссосом; кругом снуют рабы, некоторые, в испачканных вином и воском шортах, прислонившись к стене, открывают бутылки, зажав их между колен; женщины с вцепившимися в подол детьми накрывают на стол; молодой раб с полными руками бутылок с вином и медом толкает ногой дверь веранды, выходящей во двор погреба, колено под закатанной штаниной кровоточит, дождь замывает кровь; принцесса, рука которой покоится на бедре Иериссоса, а волосы соприкасаются с его волосами, вздрагивает, увидев окровавленное колено, упирается пальцами в пол, раб приближается, она хватает его за ногу, он теряет равновесие, бутылки бьются о плиты, осколки ранят босые ноги детей; раб стоит, руки по швам, опустив голову, принцесса, вцепившись ему в колено, тянет ногу к себе, раб подходит поближе, принцесса впивается в рану, кусает до кости, лижет ногу, поднимает ступню к губам, слизывает кровь с большого пальца, раб, стоя на одной ноге, держится за подлокотник дивана, руки принцессы обнимают его ступню.

Иериссос молчит, склонившись к Мантинее, перебирая пряди ее волос. Рабы, собирая осколки стекла, режут себе руки и ноги, винная лужица подтекает под диван, принцесса подбирает ноги, рабыня кидает на плиты большую тряпку; чайки, обосновавшиеся на колокольне собора, бьют крыльями по стеклам; принцесса отпускает омытую ногу раба с раной, смягченной слюной, тот отступает к столу; принцесса поворачивает к Иериссосу окровавленное лицо с приоткрытым ртом, розовая слюна скопилась на деснах:

— Видишь ли, кровь, даже самая подлая, разгоняет мою меланхолию. Когда не льется их кровь, когда, во дворце ли, в саду ли, они работают, не раня себя, меланхолия снова сжимает меня, она дробит мои кости, я встаю с ложа, преследую рабов, мешаю им, чтоб они поранились; я даю острый нож мальчику, иголку или ножницы девочке, сидящей у меня на коленях. А вот кровь животных повергает меня в ужас. Поутру я встаю, бужу Мантинею, мы выходим в Экбатан; на улице я склоняю увядшее за ночь тело к кровавому ручейку; я собираю в ладони кровь рабов или партизан, застреленных ночью, и пью; Мантинея, отвернувшись, дрожит на тротуаре, струя из-под колес грузовика окатывает мое платье, холодит мой лоб и там, внизу, смягчает лихорадку, которая его распирает. Вернувшись во дворец, я ложусь, и выпитая кровь запечатывает мне уста до вечера.

В полдень, оставив спящую принцессу в ее спальне, Иериссос и Мантинея поднялись на крышу дворца; высшие чины выходят из своих авто, толпятся на маленькой лестнице, ведущей на террасу, их шоферы, развалившись на переднем сиденье, зажигают сигареты, достают из карманов бутылки и фрукты, снимают шляпы, включают радио, свистят вслед девицам, свободным или рабыням, привставая на сиденьях и опускаясь, когда они проходят.

Иериссос, вскинув руки, лицо в паутине, падает на Мантинею, погребенную в корзине со старыми шалями, растянувшись на ней, он разрывает покрывающие ее шали, ловит ее губы, прижимается бедрами к ее животу; их слюна увлажняет лоскуты, пряди шерсти застревают в зубах; Иериссос прижимает губы и десны с двумя выбитыми зубами — в детстве он упал на камень, убегая от вождя — к горлу Мантинеи; зубами он расстегивает ворот платья, прикусывает грудь до соска, на который он сплевывает; Иериссос встряхивает пыльной шевелюрой, потом, отступив на корточках, задирает ее платье, двумя руками накрывает ее живот, спускается к влагалищу, лижет его, его губы трепещут под прядью волос, колени Мантинеи сжимают плечи Иериссоса, ее руки обвивают его тело, его руки, в складках которых сверкают блестки пота.

Посреди пира один генерал по неловкости переворачивает соусник на голову маленького раба, который сидит у его ног, вцепившись в подол материнского платья; она, зажав соусник в кулаке, сидя на корточках, стирает соус с черепа ребенка подолом платья, ребенок задыхается, лежа на спине, ресницы сожжены, глаза залиты соусом, губы плотно сжаты, поднятые колени сведены судорогой, ладони прижаты к бедрам; рабыня, не говоря ни слова, щеки залиты слезами, поднимает ребенка на руки, швыряет соусник на стол и выбегает в вестибюль; принцесса, вся обмякнув, с пылающим лицом, смотрит на елки:

— Этот ребенок умрет; его отец — сын проститутки, принц взял его совсем маленьким из борделя, где тот жил, целый день голый, кости и кровь насыщены желчью, суставы разбиты от выкручивания и пинков; во дворце, несмотря на свои болячки, он очаровал всех девушек, всех женщин, его каморка в погребе до рассвета оглашалась их криками и смехом, это хороший производитель.

7
{"b":"246368","o":1}