Кмент знаком и с повстанцами, и с командованием: офицерами и унтер — офицерами оккупационной армии. В тайной комнате на окраине двух городов, раздетый ими, блестя голым животом в газовом свете, он видит кипящий чай и капли спермы на членах сгрудившихся вокруг него военных, ощущает их дыхание на своих плечах. Он ворует их секреты. Ласки, которые они ему расточают, делают их болтливыми; поутру они спохватываются, грозят Кменту, но по вечерам они ждут его у колючки, умоляют его. Потрогав его, они забывают угрозы и подозрения. Их денщики знают обо всем, они придумывают им прозвища, некоторые даже шлют забытым женам анонимные письма, повествующие в деталях о тайных делишках их мужей. Некоторые жены из мести отдаются авторам этих писем. В день войсковой операции все эти интенданты, маркитанты, каптенармусы, писари толпятся у входа в штаб: ребята уходят, они будут бросать камушки в маленьких дикарей.
Эти воины всегда одеты с иголочки, питаются отдельно, воруют патроны и взрывчатку, чтобы потом продать в городе подросткам — реакционерам, припудривают прыщи на членах и на щеках, тискают друг друга под пологами и никогда не воюют. Они испытывают отвращение к побоищам, но кормятся войной. Иногда десантники, вернувшись после вылазки, хватают их и кидают одетыми в бассейн. Они заставляют солдат, потерявших патрон или кожаный тренчик с ремня, платить штраф; потом они прячут деньги в сундучок и раздевают в своей казарме самых молодых и красивых проституток из нижнего города. Писари и адъютанты манипулируют своими начальниками; они посвящены в подробности их частной жизни. Они мучают этих утомленных людей, льстят их готовности принести себя в жертву Государству, которое о них забыло. Начальство любит этих ловких сутенеров.
У штаба расположена взлетная полоса. Солдаты обустроили ее в начале войны. Жены и любовницы командиров прогуливаются перед ангаром с игральными картами и стаканами в руках, дети под кронами тамарисков поливают друг друга оранжадом с водой. Солдатам не возбраняется покупать напитки: стакан оранжада за полумесячное жалованье. Иногда слуга, приставленный к одной из этих дам, берет солдата за погон и ведет на виллу: переставить мебель, повесить шторы, убрать дерьмо и блевотину холеных собак и кошек… В глубине затемненной комнаты, за закрытыми ставнями, мальчик или девочка в легких шортах, колени исполосованы солнечными лучами, раздвинет ноги, улыбаясь солдату, согнувшемуся на плитах или усевшемуся на скамье. Молодая служанка касается солдата, ее груди выпирают из корсажа, солдат развязывает тесемки передника на ее бедрах, его рука накрывает влажный живот внизу, где топорщится жесткая прядка, теребит волоски. После, расслабленный, очумелый, он возвращается к своей опасной, рабской работе. Кмент видит потные спины и бритые затылки этих солдат, когда идет навестить свою мать в тюрьме; братья и сестры, умытые и причесанные, следуют за ним, оставив на время удручающе грубую солдатню в тайных комнатах.
Вечером солдаты, отработав на стройке, возвращаются в лагерь, набившись под раскаленный брезент грузовика, обалдевшие от усталости и солнца, перепачканные землей, отхаркивая ржавчину. Машины на полной скорости мчатся по улицам нижнего города, давя собак, задевая стариков и женщин, покрывая их пылью и грязью. Солдат качает, кидает друг на друга; возбужденные грубыми касаниями и видом женщин, они кричат, плюют, встают у бортов, вскидывают кулаки, расстегиваются, срывают развешанные между домами высохшие гирлянды, оставшиеся после прошедшего праздника и наматывают их вокруг бедер. Когда на плевки, лужи крови и трупы раздавленных собак осядет пыль, люди выходят из домов, оттаскивают дымящиеся останки в кусты или ямы. Забытые трупы гниют на площадях, занесенные песком. Голодные коты, собаки, дети вынюхивают падаль, откапывают ее и пожирают в укромных местах.
Дети прячутся, чтобы мучить животных. Они ловят птиц, привязывают их на спину кошкам, заживо поджаривают на пламени свечей, перегрызают горло. Кошки, умирающие не так скоро, убегают от детей, не дают им себя гладить. Пойманные кошки развлекают детей дня три, после подыхают, раскинув лапы на углях. Зверьков обдирают живьем, сажают на кол, режут на кусочки, которые дети трут о гениталии и после съедают, зажаренные или сырые. Иногда, в горячке истязаний, дети ранят себя; многие, занеся в рану инфекцию, умирают.
Так живут люди и звери. В страхе, в покорности. Повстанцы не участвуют в этих бесчинствах. Они находят себе оправдание в сопротивлении, не взирая на неотвратимую гибель и ненависть противника: лишь так можно жить и умереть, не склонив головы. Очень скоро они начинают ненавидеть тех, чьи права защищают. Топор бьет малодушных, калечит детей, чтоб другим было неповадно. Повстанцев подпитывает рабство, в котором они удерживают своих братьев. Их счастье — быть битыми, но на коне.
Дворец губернатора стоит на холме. Правительство метрополии назначило губернатора управлять Энаменасом, чтобы смягчить реакционный порыв офицеров и непримиримость повстанцев. Народ его любит: по утрам его приемная полна женщин и детей; сменившиеся из караула солдаты шумно умываются. В начале войны повстанцы не хотели его убивать, потом они поняли, что бойня — в их интересах; в самом деле, те из деятелей метрополии, кто осуждал бесполезность и дикость войны, нуждались в резне, чтоб показать свой гнев и изменить общественное мнение. Повстанцы жаждали иметь врага жестокого и неуклюжего — они решили убить губернатора. Но тот, мечтательно и прямо сидя на сиденье своего джипа, положив голую руку на лобовое стекло, опущенное ветром, колесил по разоренному острову, гладил покрытые коростой затылки детей, едва сдерживаясь, чтобы не поцеловать их облепленные мошками глаза, их гниющие уши, целым и невредимым пересекал леса и ущелья. В ущелье он приказывает притормозить, его взгляд приковали скалы и уступы, испещренные синими щелями, оттуда вылетают пепельно — серые голуби. Солдаты эскорта стреляют в них, как стреляли они журавлей на берегах озер — за это взводные и послали их в карантин; раненые голуби переворачиваются в воздухе и падают замертво на раскаленную гальку по берегу потока, мешающего в мутных струях стебли бамбука и обрывки лиан. Крики солдат и выстрелы отдаются эхом по всему ущелью, звуки высвечивают мрак… Губернатор не осмеливается осуждать их:
— Тихо, парни, тихо; разбудите зверей — они нас порвут.
Солдаты утихли, раздвинули колени, сжали ими горячие стволы винтовок; уснули, свесив головы. Грузовики месят грязь между скал, по которым струятся ручьи, грязь брызжет из-под колес на ягодицы солдат, привалившихся к бортам. Солдаты просыпаются, дрожа, вода хлещет по брезенту. Дальше дорога идет под палящим солнцем, сталь, жесть, зеркала блестят и обжигают пальцы. Солдаты поглаживают медальоны и цепочки с крестильными крестиками на распахнутой груди, подносят их к губам, прохлада золота и серебра заставляет вздрогнуть. Пот стекает на ресницы… Эмилиана, молодая жена губернатора, купается в море с Сержем, своим пасынком; сочащиеся водой складки купальника блестят, когда она выходит на берег; летним полднем она слоняется по коридорам, верандам, оранжереям, пальмовые листья касаются ее приоткрытых грудей… Солдаты во сне вспоминают объятья и ласки, вытягивают губы и ладони, сжимают между колен стволы винтовок. Вечером в борделе они разносят комнаты и истязают на волосяных матрасах полумертвых проституток — рот полон спермы, горло сдавлено спазмом; пьяные, с горящими животами и чреслами, они возвращаются в лагерь. Ночью, во тьме, они блюют вдоль палисада у берега быстрой реки на белые цветы кактусов, раскрытые в ночь; заросли наполнены звуками рвоты и стуком прикладов, волочащихся по гальке. Но дальше, в зоне военных действий стихают шумы и рвота, пояса расслабляются, бедра не вздрагивают от беглых прикосновений, щекота свежей листвы, ленивой жгучей ласки высоких трав, скользящих по ткани военной формы.
У губернатора двое детей от первой жены: Серж и Фабиана; их родная мать умерла после долгой болезни, вцепившись рукой в расшитое покрывало. Фабиана играет с куклой под тамариском. Серж встает с кровати, на лице — шрам от клюва баклана, заправляет член в шорты, моет руки, приглаживает волосы, растрепавшиеся о подушку. Он спускается с чердака, бежит по парку к скале, поднимает ветви. Фабиана сидит на земле, раздвинув ноги, платье задрано на бедра, кукла опрокинута на колено; она сжимает пальцами свои маленькие груди.
