Под охраной преторианцев христиане вынесли его из синагоги.
– Я умираю за Иисуса, моего Господа и Бога, – это были последние слова, с которыми он скончался на руках братьев.
Трибун, командовавший отрядом, тотчас же произвел строжайшее расследование. Но когда выяснилось, что беспорядок не имел отношения к римской власти, он не придал ему никакого значения. Что могла значить смерть одного иудея, убитого своими же соплеменниками, когда тысячи их погибли от меча римлян? Он ограничился только тем, что велел разогнать собрание, и солдаты вытолкали из синагоги кричавших людей.
* * *
В то время к числу наиболее знатных римских дам принадлежала вдова Понпония Грецина. Ее муж Авл Плавт к старинной славе семьи прибавил новую – при императоре Клавдии покорил Британию и получил за это триумф.
В глазах римлян Помпония Грецина была совершенно особой женщиной. После смерти мужа, при ее молодости и богатстве она могла бы сделать выбор из знатнейших мужчин римской аристократии. Однако Помпония не только отклоняла всякую мысль о новом супружестве, но и по истечении годичного траура стала вести жизнь строго уединенную, никогда не появлялась в обществе, избегала театра и публичных празднеств, всегда была одета в траурное платье. В высших кругах об этом много говорили. По тогдашним обычаям римская дама, оказавшаяся вдовой, выходила замуж вновь через два-три месяца или, отказываюсь от вторичного супружества, с тем большей свободой отдавалась наслаждениям жизни. На имени же Грецины не было никакой тени, никакого пятнышка; кто мог понять это? Но что еще было менее понятно – это то, что она избрала местом своего погребения не семейную гробницу рядом со столь дорогим для нее супругом, а устроила себе склеп близ Аппиевой дороги.
К нему в тот вечер, когда произошло убийство в синагоге, Помпония Грецина и направилась в закрытых носилках. Множество народа, пешком и верхом, на носилках и в колесницах, направлялось в город, и, потому ее носилки медленно подвигались вперед. По обеим сторонам дороги направо и налево возвышались надгробные памятники знатнейших фамилий Древнего Рима; пышные памятники стояли вместе с более скромными, вокруг каждого находилась площадка, усаженная цветами.
Через полчаса носилки остановились, и Помпония Грецина поднялась по ступенькам мраморной лестницы, направляясь к небольшой двери простой постройки, надпись над входом которой гласила, что здесь помещается фамильный склеп Помпонии.
Стоявшие у памятника почтительно поклонились госпоже, которая ласково ответила на приветствие.
– Пресвитер Дионисий еще не пришел? – спросила она.
– Он ждет внутри в гробнице, – отвечал один из стоявших.
Грецина вошла во внутреннее помещение памятника, на стенах которого изображены были сцены жатвы и сбора винограда, и спустилась по узкой лестнице, ведшей в небольшой четыреугольный склеп под землей. Направо и налево по стенам находились мраморные доски с надписями, показывавшими, кто здесь погребен; направо в стене приготовлено было место для нового погребения. Потолок этого внутреннего помещения украшен был изображениями павлинов, поддерживавших венок, по углам изображены были два пастыря с агнцами на плечах и две молящиеся девы с воздетыми руками; а посредине два льва со стоявшей между ними мужской фигурой тоже с воздетыми руками. На стенах среди мраморных досок видны были голуби с пальмовыми ветвями; на одной картине изображалось, как бросают с корабля мужчину морскому чудовищу, на другой же, как это чудовище извергает его обратно на землю.
Несколько глиняных светильников мерцающими огоньками слабо освещали склеп.
– Ты давно дожидаешься, отец? – спросила Помпония Грецина, поклонившись пресвитеру.
– Если мне и пришлось ожидать, благородная Люцина, – отвечал он, – то эти изображения никогда не позволят соскучиться. Тем, которые не имеют никакой веры во Христа, не дано и никакой надежды за гробом. Нам же, например, это изображение Даниила во рве львином, равно как и изображение Ионы во чреве китовом, возвещает избавление от уничтожения и смерти и вечную жизнь, когда добрый Пастырь вознесет души праведных, как этого агнца, в цветущие райские кущи для мира и успокоения.
– Это успокоение дастся и нашему прекрасному юноше, – ответила Грецина.
– То была святая ревность, – сказал пресвитер, – которая побудила его пред братьями своими по племени открыто свидетельствовать о Христе. Они сделали с ним то, что некогда сделали и с Учителем.
– И я, опасаясь, что они откажут ему в месте для погребения среди своих братьев, устроила могилу в моем склепе. Не правда ли уютное место?
– Это не первый, благородная Люцина, – улыбаясь, отвечал пресвитер, – которому ты даешь прибежище в этом тихом доме мира!
– Чем же можно лучше украсить то место, в котором буду покоиться некогда и я, – воскликнула Грецина – как не гробами бедных братьев, тем более что они умерли мучениками? Прошу тебя, отец, – сказала она пресвитеру, – пройти в новую пристройку, к гробнице; я хочу посоветоваться, какими изображениями лучше всего украсить там потолок.
Они вышли наверх и направились к пристройке. Не сколько человек, стоявшие у склепа, поклонившись пресвитеру, продолжали негромкий разговор. Предметом его служила Люцина.
– Вы спрашиваете; как госпожа сделалась христианкой? – проговорил один из них. – Дело это, разумеется, устроилось тайно, так что только наиболее близкие к госпоже могли знать о ее решении. Мне передавали, что, когда муж ее находился в Британии, она случайно услышала проповедывавшего в то время в Риме апостола Павла. Вначале она не придала значения речам апостола, но впоследствии, все более и более задумываясь над ними, решила принять христианство. Да и в самом деле, как можно было не принять святой истины, исходившей из уст великого апостола? И она, дочь сенатора, жена одного из славнейших полководцев Клавдия, еще до возвращения мужа стала христианкой! Лишения похода, – продолжал он, – подорвали здоровье Плавта, и не прошло и года, как он сошел в могилу. Конечно, не было недостатка в таких, которые пожелали предложить руку молодой, богатой и знатной вдове. Но она отвергла все предложения, сказав, что твердо решила не выходить еще раз замуж. Между прочим, к отвергнутым ею принадлежал и некто Латеран. Возмущенный отказом, он не прекращал своих преследований и узнал, что Помпония Грецина христианка. Он оказался столь низок, что обвинил ее в противном государственной религии суеверии и представил ее на суд.
– За что, – заметил один из окружающих, – он понес при Нероне вполне заслуженную кару.
– Дело дошло до верховного суда, в состав которого входил и прославленный Сенека. Сенека лично знал нашу госпожу и еще до доноса имел случай убедиться, что она привержена к христианству. Будучи в дружбе с императором Клавдием, он посоветовал ему предоставить дело семейному суду. Семейный Суд производился тайно, и потому о последствиях его никому не было известно. Говорят, Помпония защищала себя сама. Она не отвергала того, что она христианка, но христианская религия тесно связана с иудейской. Иудеи же еще со времен Августа получили позволение придерживаться своей религии, и если им предоставлено было право вместо римских богов признавать другого Бога, то и она имеет право делать то же.
– И что же, судьи приняли ее объяснение?
– Они долго обсуждали это дело, но действительно не было такого закона, который бы запрещал римлянам переход в иудейство, и Помпония Грецина была освобождена. Однако смотрите: кажется, подходят носильщики с покойником.
С наступлением сумерек движение на Аппиевой улице почти прекратилось Несколько запоздавших пешеходов, увидев носилки с покойником за которым шел одинокий старик, подавленный горем, по-видимому, отец покойного, боязливо отошли в сторону.
Люди, ожидавшие у гробницы, приняли носилки и внесли покойника во внутреннее помещение. Пресвитер Дионисий и Люцина, услышав, что принесли покойника, поднялись наверх и, встретив гроб при пении псалмов, и чтении молитв, спустились в нижнее помещение. Пока люди укладывал тело в приготовленную нишу, Люцина старалась успокоить безутешного старика отца. Когда, наконец, покойник, обвитый по иудейскому обычаю белыми пеленами, положен был в узкое ложе, Люцина вылила на него немного благовонного масла. После этого отверстие было плотно закрыто мраморной доской, а края его тщательно замазаны известью. Люцина взяла пальмовую ветвь и венок и прикрепила их над могилой в знак мученичества усопшего и того, что его ожидает в будущей жизни вечное успокоение, как исповедника Христова.