Фюреда тебе теперь бы и не узнать. На каждом шагу эспрессо, кондитерские, буфеты, рыбацкие харчевни; пока я обошла их все подряд, таская с собой пирожные, время перевалило за полдень. Паулы как след простыл. Я опять вернулась в санаторий. Мать эстрадного артиста спала, а на тумбочке у Паулы помимо зубной щетки и завтрака стоял давно простывший обед.
Теперь уж я не знала, что и думать. Ни дежурная сестра, ни привратник не могли мне сказать ничего путного. Я ушла из санатория. Пообедала, но где и что я ела, убей, не помню. Купила видовую открытку (которую мы написали тебе вечером, в поезде) и раскрашенную раковину, вот и сейчас она передо мной на столе. Тревога моя росла. Знакомо ли тебе такое состояние, когда неопределенность положения наводит на всякие кошмарные мысли? Пауле стало плохо с сердцем, и она потеряла сознание на улице. Паулу сбил автобус. Паула пошла на мол выпить кофе — и вот я уже лечу туда, — а там эта орущая толпа полуголых болельщиков парусной регаты столкнула ее в воду. Паула утонула. Найти ее не могут… Голова у меня раскалывалась. Рисовались картины одна другой бредовее. Вдруг мне вспомнился ее завтрак, так и оставшийся нетронутым. Фантазия моя заработала в другом направлении: теперь я пришла к выводу, что ночью у Паулы случился сердечный приступ и она умерла. Тело ее — дабы не волновать больную соседку — тайно, под покровом ночи, вынесли… Сломя голову я снова помчалась в санаторий. Медсестра и привратник в один голос твердили, будто прошлой ночью никто не умер.
Я не поверила. Во-первых, потому, что предположение мое казалось неопровержимым, а кроме того, я знала, что в санаториях для сердечников о смертных случаях стараются помалкивать. Я выведала, где у них находится покойницкая. Дозналась, у кого хранятся ключи. Отыскала этого субъекта — за одноэтажным зданьицем, где квартиры служебного персонала; парень растянулся на одеяле и по транзистору слушал репортаж о парусной регате. При виде меня он даже не соизволил подняться. Никакой Паулы Каус, сказал он, среди вверенных ему покойников нет. Я спросила, что он, всех своих покойников знает поименно, что ли! Нет, сказал он, вовсе он не знает всех покойников поименно, но в данный момент их двое и оба — мужчины, а, стало быть, госпожи Каус среди них быть не может.
Слово за слово, и наши препирательства затянулись. Кончилось тем, что я обозлилась, пнула его в лодыжку и прикрикнула: «Извольте встать, когда разговариваете с дамой!» Он вмиг стал любезнее. Вскочил, сбегал за ключом, открыл покойницкую. Транзистор он, правда, захватил с собой, но попросил извинения, что не выключил: как раз объявляли имена победителей, когда служитель приподнял простыню. Там действительно лежали двое мужчин: один — старик, другой чуть помоложе. Я поспешила опять в палату к Пауле.
Теперь у нее на тумбочке стоял и ужин. Мать эстрадного артиста недоуменно качала головой, но тут внезапно она обнаружила, что не хватает многих вещей Паулы: исчезли домашние туфли из-под кровати, чемодан со шкафа, да и в самом шкафу не оказалось ни платьев ее, ни белья. И тогда ей вспомнилось, что Паула при первом же врачебном обходе, выслушав все запреты, ограничения, предписания и методы лечения, заявила: «Уважаемый доктор, если выздороветь можно только такой ценой, то я предпочитаю оставаться при своих болезнях». Отсюда мы сделали вывод, что, наверное, еще на рассвете, когда все спали, Паула уложила свои вещи и сбежала из санатория насовсем.
Ты всегда подсмеивалась надо мною за то, что я верила в чудеса. Ну, так послушай, что было дальше. Из Фюреда на Будапешт по воскресным вечерам отправляется полтора десятка поездов, не меньше. Я села в первый попавшийся поезд — в руках у меня по-прежнему коробка с пирожными, — в головной вагон. Мне даже посчастливилось отыскать свободное место, но спокойно усидеть я так и не смогла. Как будто что толкало, влекло, звало меня… Потом оказалось, что и Паула тоже, точно по внутреннему побуждению, начала проталкиваться из конечного вагона вперед по ходу поезда. Все проходы были забиты молодежью, крики, шум, гам отовсюду; разило вином и потом, парочки висли друг на друге, теснотища была — яблоку негде упасть, однако же обе мы, работая локтями, пробивались навстречу друг другу, пропускали мимо ушей нелестные замечания, то переругиваясь, то прося извинения, пока наконец не столкнулись нос к носу, притиснутые к двери в туалет. Мы обе с радостным воплем кинулись на шею друг дружке, расцеловались, обе говорили одновременно, перебивая одна другую и уплетая пирожные, что было непросто, потому что нас вплотную притиснули друг к другу, и мы обе по уши перемазались кремом. Но я никогда в жизни не была так счастлива, как в тот момент!
Ты вращалась в избранном обществе и вряд ли помнишь Хуберта Пока; а в былые годы он слыл неотразимым сердцеедом и был знаменитым яхтсменом, который в двадцать девятом завоевал «Голубую ленту Балатона». Как оказалось, его-то и встретила Паула в парке при санатории, где дожидалась меня. Конечно, теперь он мало похож на ловеласа, но зато все еще состоит председателем судейского жюри парусной регаты. А поскольку он когда-то, видимо, ухаживал за Паулой, то и пригласил ее на катер, где находилось судейское жюри; более того, она самолично вручала призы победителям. Ей я, конечно, не сказала ни слова упрека, но перед тобой, дорогая Гиза, мне незачем таиться: меня немного задело, что Паула бросила меня, а вернее, попросту забыла обо мне ради какого-то старого поклонника, которого она двадцать лет и в глаза не видала. Собственно говоря, даже не столько сам этот поступок обидел меня, сколько то обстоятельство, что ей и в голову не пришло как-то оправдаться передо мною. А ведь стоило ей хоть слово сказать, и от этой крохотной занозы в сердце и следа не осталось бы.
Прошу тебя, не суди ее строго! Пожалуй, и я на ее месте поступила бы точно так же. Ты только представь себе всю красоту, что ее сманила: солнце, водная гладь и белая россыпь парусов! А когда Паула вручала грамоты и вымпелы победителям регаты, ее снимали для кинохроники. В четверг мы с нею пойдем в кино, потому что обычно с четверга показывают новый выпуск хроники.
Сейчас я неожиданно для себя сделала открытие: я вовсе не сержусь на Паулу. Ведь в поезде, когда мы встретились, первыми ее словами было: «Я сбежала, чтобы попасть на концерт твоего поклонника!» Когда человек относится к тебе с такой чуткостью, ему простишь что угодно.
Гармиш-Партенкирхен
Хуберт Пок в свое время был известен всему Пешту как человек весьма сомнительной репутации; в обществе его терпели только в качестве распорядителя балов. Когда начались преследования евреев, он стал у Бека управляющим фабрикой фибровых чемоданов; впоследствии по его доносу всю семью Беков угнали в Германию. У нас этому человеку было отказано от дома.
Будапешт
Возмутительно! В кинохронике показали только победителей регаты: запыхавшиеся, все в поту люди с поклоном получали свои призы, а Паула в кадр не попала, видна была только ее рука. Такое безобразие мыслимо лишь у нас!
Завтра выступление Виктора; по окончании концерта устраивают скромный банкет в честь артистов, но мы с Паулой тоже приглашены. Виктор, естественно, волнуется, я — еще того больше, и даже Паула, судя по всему, не осталась равнодушной. Она лишена музыкального слуха, но ей не хочется ударить в грязь лицом, поэтому она буквально засыпала меня вопросами. Ах, Гиза, мне бы твою образованность! Ведь музыку вообще невозможно объяснить словами; попробуй, к примеру, ответить на вопрос: что, собственно говоря, тебе нравится в музыке? Я призналась, что и сама не знаю. Быть может, именно эта ее бесплотность, вернее, то неуловимое, что впитываешь слухом, нервами, всем своим существом… Глупость сморозила, верно? А почему моя любимая опера «Мейстерзингеры»? Тут я тоже встала в тупик. Только к вечеру задним числом сообразила, как ответить, и позвонила Пауле. От музыки «Мейстерзингеров» на меня нисходит великое умиротворение. Слушаешь ее, и проходят все горести и боли; не жалеешь о невозвратной молодости, не страшишься неизбежной смерти. «Как прекрасно сказано!» — восхитилась Паула; сама же я чувствую, что слова мои, может, и звучат прекрасно, но сути не передают. Впрочем, ладно; гораздо важнее, что Паула осталась довольна моим ответом.
