— Нет, Херфид, все было точно так, как я тебе рассказал. Беспорядочно и жестоко. Я не видел, кто отрубил ногу Транду, и я даже не знаю, кто вел данов. Поначалу мы думали, что они на нашей стороне, идут на помощь к королю. А потом они напали на нас.

Горло у меня болело. Порою оно, утомившись, выдавало «петуха», как у мальчишки переходного возраста.

По счастливому совпадению Херфид плыл на том же корабле, на котором Кьяртан отправил меня подальше от придворных козней. Херфид наконец-то отказался от попыток получить место королевского скальда, и направился обратно на Оркнеи, где у нового ярла могла найтись для него работа.

— Оказалось, у Кнута и без меня хватает скальдов, — сетовал Херфид. — Сигват Тордарссон, Хальвард Харексблеси и Торарин Славослов, не говоря об Оттаре Черном, его любимце. Им вовсе не по вкусу новое состязание. — Вид у него был горестный. — А вот сочини я воистину славную сагу о йомсвикингах, тогда бы меня приветили.

— Я так не думаю, Херфид. Может статься, Кнуту совсем неохота, чтобы ему напоминали об этом случае.

— Ну, ладно… может быть, ты когда-нибудь передумаешь. А пока расскажи-ка мне какие-нибудь ирландские саги, ведь ты жил в той стране и, верно, слышал их, а я, глядишь, вставлю что-нибудь из них в свои повествования. Взамен же я дам тебе еще пару уроков стихосложения и сказывания. Они могут тебе пригодиться, коль ты решишь когда-нибудь зарабатывать сказительством. Ну, а кроме того, так мы скоротаем время на корабле.

Кормчий, везший нас на Оркнеи, спешил. Для такого плавания время было позднее, но кормчий был человеком, везучим на погоду, и корабельная дружина доверяла его суждениям и мореходному искусству. Херфид, напротив, зная больше сотни кеннингов моря и морских кораблей, не имел ни малейшего понятия о морском деле. Он производил необыкновенное впечатление на наших доблестных корабельщиков, расхаживая по настилу, называя это суденышко «конем волны» и «медведем спутанной снасти» и даже «змеем паруса». Когда мы отошли от причалов Роскильде, волны стали «кровлей кита», а зазубренные скалы были «клыками вод». У иного из корабельщиков брови лезли на лоб от удивления, когда он называл нашего бодрого кормчего «альвом челна», и похоже, что кормчий слышал это.

К счастью, когда я уже решил, что Херфида вот-вот бросят за борт за его наглость, мы попали в морское течение у оконечности Кайтнесса. Это было столь же страшно и смертельно опасно, как и все, пережитое мною на море, кроме, может быть, того кораблекрушения в шхерах Гренландии, но тогда я был слишком мал, чтобы запомнить что-либо. Течение, мчась на запад мимо мыса, создавало водовороты и странные излучины, так что стало казаться, будто плывем мы по огромной реке в половодье, а не по морю. Тут я понял, отчего корабельщики так доверяют своему кормчему. Он безошибочно ввел корабль в стремительное течение, храбро бросив судно в стремнину, в самый прилив, и нас понесло вперед, точно щепку в весеннем потоке. Корабль наш то скользил, ниспадая и поднимаясь, то бросало его вперед и вниз, словно засасывало на дно моря, только чтобы снова выбросить, и он замирал на месте и вновь нырял в бездну. Требовалось высочайшее мастерство морехода, чтобы удержать корабль. Сам кормчий стоял у кормила, который Херфид назвал «широколезвым мечом моря», а корабельщики как-то так управлялись с парусом, что мы не теряли ветра, и не было бортовой качки. Мы мчались по грохочущему потоку, и рев прилива оглушал нас.

Бедняга Херфид замолчал, когда бег корабля ускорился. Скоро пришлось ему добраться до борта, ухватиться за растяжку мачты, и когда корабль вдруг накренился, скальд перегнулся через борт и изверг содержимое своего желудка в море. Так он и стоял там, жалко тужась и блюя, пока мы не вышли из потока, и ход наш замедлился настолько, что кормчий смог оставить кормило. Он подошел к Херфиду и спросил с невинным видом:

— А как теперь ты называешь море — «поглотителем завтрака» или «принимающим блевотину?»

Херфид поднял свое бледно-зеленое лицо и бросил на него взгляд, исполненный истинной ненависти.

Бирсей, родина Оркнейского ярла, остался таким же, каким я его запомнил — скромным поселением из нескольких домов, столпившихся за дюнами, поросшими клочковатой травой. На Бирсей суда заходят только потому, что он расположен на перекрестке корабельных путей между Англией, Ирландией и Исландией. Гавань там настолько открыта яростным зимним бурям, налетающим с запада, что местные вытаскивают свои корабли на берег и привязывают к полузатонувшим сараям либо за насыпями из камней и песка. Наш кормчий ничуть не хотел оставаться в столь опасном месте дольше необходимого, и стоянка длилась ровно столько времени, сколько требовалось на то, чтобы добраться до длинного дома, поклониться ярлу и чтобы Херфид испросил дозволения остаться.

Новый оркнейский ярл, как и Кнут, принадлежал к новому поколению — предприимчивый, дерзкий и бессовестный. Его звали Торфинн, и Херфиду повезло. Молодой ярл искал скальда для прославления, и Херфиду дали место, временное, на испытание. Потом до меня дошел слух, что Торфинн утвердил его на этой должности, когда ему донесли, что прозвище «Могучий» закрепляется за ним, а первым назвал его так Херфид в своей хвалебной песне.

К моему великому удивлению, бабка ярла, Эйфни была еще жива. Я не видел ее почти восемь лет, но она как будто совсем не изменилась. Может быть, еще немного сгорбилась, и седины у нее прибавилось, а потому она туго завязывала свой головной платок под подбородком. Однако же ум у нее был, как и прежде, ясный.

— Стало быть, ты едва не погиб в очередном сражении, — этими словами она приветствовала меня.

Ничего удивительного. Все почитали Эйфни вельвой, провидицей, и мало что могло скрыться от ее проницательности. Это она сообщила мне, что я — зеркало духов, и мое ясновидение проявляется чаще всего в том случае, когда я оказываюсь рядом с обладателем такого же дара.

— Я хочу тебя спросить кое о чем, — сказал я. — Мне было видение, мне непонятное, и я еще никому не рассказывал о нем.

— Расскажи мне.

— Это было во время сражения. В разгар битвы вдруг налетела буря с градом, мы промерзли до костей. Ветер, который нес градины, будто все время бил нам в лицо, куда ни повернись, а врагам нашим не мешал. Он дул с такой силой, что стрелы поворачивали вспять, и против него невозможно было удерживать копье. В этом было нечто сверхъестественное. Все так думали. Иные из вендов и ютландцев кричали, что это — колдовство.

— А сам ты как думаешь? — спросила старуха.

— Думаю, что у наших врагов был сверхъестественный союзник. Я видел — то была женщина, — она появилась вместе с градом. Сначала по ее виду — а выглядела она сверхъестественно, и мчалась, оседлав ветер, — я подумал, что это валькирия явилась за нашими мертвыми. Но то была другая женщина — с лицом жестоким, с холодным взглядом, и она была в бешенстве, кричала, ярилась и указывала на нас когтистой рукой. Всякий раз, когда она появлялась, град шел гуще, и ветер задувал сильнее.

Эйфни презрительно усмехнулась моему невежеству.

— Ну уж и валькирия. Или ты не слыхивал о Торгерд Хольгабруд? Вот кого ты видел.

— А кто это? — спросил я.

— Транд мог бы рассказать тебе, — ответила она. — Она явилась у Хьорундарфьорда, когда йомсвикинги впервые потерпели поражение. То богиня-покровительница северных норвежцев. Ярл Хакон, вышедший против йомсвикингов, ради победы принес ей в жертву своего семилетнего сына. Та жертва была столь щедрой, что и поныне Торгерд Хольгабруд возвращается, чтобы извести йомсвикингов. Она кровопийца, ведьма войны.

Надо думать, Эйфни заметила мое недоверие, она схватила меня за руку.

— Слушай меня: знамения были в Кайтнессе и на Фарерах вскоре после великой бойни при Клонтарфе. Там валькирии действительно явились приверженцам исконной веры — двенадцать валькирий, верхом на конях. И всюду они начинали ткать: их уток и основа — внутренности мертвых, черепа убитых — ткацкие грузила, мечи — берда, стрелы — челноки. Они ткали и пели о павших в битве. Ты-то, может быть, не знаешь о Торгерд Хольгабруд или о сестре ее Ирпе, но венды и ютландцы были правы. В тот день против вас работала вельва — кто-то ведь вызвал бурю с градом и волны, и побудил Торгерд сражаться против вас. Пусть это будет тебе наукой. Берегись того, кто использует против тебя тайную силу.