– Хорошо. Начали.

Преподобный Джейкобс щелкнул переключателем, и послышался слабый гул. Голова Кона дернулась. Губы конвульсивно скривились сначала в одну сторону, потом в другую. Пальцы мелко задрожали, и руки стали подрагивать.

– Больно? – спросил Джейкобс. Указательный палец преподобного застыл над переключателем, готовый в любой момент передвинуть его. – Если больно, вытяни руки.

Кон покачал головой. И произнес глухо и невнятно, будто его рот был набит мелким гравием:

– Не больно… Тепло.

Мы с Клэр обменялись дикими взглядами, в которых читался один и тот же вопрос: мне послышалось? Теперь она сжимала мою руку так сильно, что было больно, но я не обращал внимания. Когда мы посмотрели на Джейкобса, он улыбался.

– Не пытайся говорить. Пока. Я хочу, чтобы прибор поработал еще две минуты, и буду следить по часам. Если станет больно, вытяни руки, и я сразу все выключу.

Кон не стал вытягивать руки, хотя они и продолжали дергаться вверх-вниз, будто он играл на невидимом пианино. Его верхняя губа несколько раз непроизвольно приподнялась, глаза беспорядочно моргали. Он снова произнес трескучим и хриплым голосом:

– Я… опять… могу говорить!

– Молчи! – строго велел Джейкобс. Его указательный палец замер над переключателем, готовый немедленно остановить работу прибора, а глаза неотрывно следили за движущейся секундной стрелкой наручных часов. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он щелкнул переключателем и слабый гул прекратился. Расстегнув пряжки, он стянул ремень через голову Кона. Кон тут же принялся ощупывать свою шею. Кожа немного покраснела, но скорее всего не от электрического тока, а от давления ремня.

– Послушай, Кон, я хочу, чтобы ты повторил пару строк из старой песенки: «От моей собаки блошки прицепились даже к кошке». Но если горло начнет болеть, сразу же остановись.

– От моей собаки блошки, – произнес Кон своим странным скрипучим голосом, – прицепились даже к кошке. – И добавил: – Мне нужно сплюнуть.

– Больно горлу?

– Нет, просто надо сплюнуть.

Клэр открыла дверь сарая. Кон высунулся и, прокашлявшись (с тем же неприятным металлическим звуком, похожим на скрип ржавых петель), сплюнул комок слизи, как мне показалось, размером почти с кулак. Затем мой брат повернулся к нам, массируя горло одной рукой.

– От моей собаки блошки. – Его голос еще звучал странно, но стал четче и больше походил на человеческий. По щекам Кона текли слезы. – Прицепились даже к кошке.

– Пока достаточно, – сказал Джейкобс. – Сейчас мы пойдем в дом, и ты выпьешь стакан воды. Большой. Тебе нужно пить много воды. Сегодня и завтра. Пока твой голос снова не станет нормальным. Договорились?

– Да.

– Когда вернешься домой, можешь поздороваться с родителями. А потом поднимись к себе в комнату, встань на колени и поблагодари Господа за то, что он вернул тебе голос. Договорились?

Кон с готовностью кивнул. Он рыдал в полную силу, и не он один. Мы с Клэр тоже плакали. Только у преподобного Джейкобса глаза оставались сухими. Мне кажется, он был слишком потрясен, чтобы плакать.

Одна Пэтси ничему не удивилась. Когда мы вошли в дом, она сжала руку Кона и сказала самым будничным голосом:

– Вот и славно.

Морри обнял моего брата, и тот стиснул его в ответ с такой силой, что у малыша округлились глаза. Пэтси налила из крана на кухне стакан воды, и Кон выпил его весь, после чего поблагодарил голосом, уже похожим на его собственный.

– Не за что, Кон. Морри уже давно пора спать, да и вам нужно домой. – Она повела Морри за руку к лестнице и не оборачиваясь добавила: – Думаю, ваши родители очень обрадуются.

«Обрадуются» – это оказалось не то слово.

Они сидели в гостиной и смотрели по телевизору сериал «Виргинцы», по-прежнему не разговаривая друг с другом. Даже переполненный радостью и волнением, я не мог не заметить царившего там напряжения. Энди и Терри шумели наверху, переругиваясь, – в общем, все как всегда. У мамы на коленях лежало вязаное шерстяное покрывало, и она наклонилась, чтобы распутать пряжу в корзинке, когда Кон произнес:

– Привет, мам. Привет, пап.

Отец уставился на него, открыв рот, а мама застыла с вязальными спицами в одной руке, так и не вытащив другую из корзинки. Она очень медленно подняла глаза и спросила:

– Что?..

– Привет, – снова сказал Кон.

Она закричала и вылетела из кресла, отпихнув ногой вязальную корзинку. Схватила Кона так, будто собиралась хорошенько встряхнуть, как наказывала нас в детстве за проступки. Но никакой трепки в тот вечер не было. Мама прижала Кона к себе, не в силах сдержать слез. Я слышал, как Терри и Энди с грохотом мчатся вниз со второго этажа, чтобы выяснить, что случилось.

– Скажи что-нибудь еще! – всхлипывала мама. – Скажи, чтобы я убедилась, что мне не показалось!

– Он не должен… – начала было Клэр, но Кон не дал ей договорить. Потому что теперь мог это сделать.

– Я люблю тебя, мам, – произнес он. – И тебя, пап.

Папа взял Кона за плечи и внимательно осмотрел его горло, но смотреть там было не на что, поскольку краснота прошла.

– Хвала Господу, – сказал он. – Хвала Господу, сынок.

Мы с Клэр переглянулись, опять подумав об одном и том же: преподобный Джейкобс тоже заслуживал благодарности.

Мы объяснили, что Кону в первое время нельзя говорить много, а когда рассказали о питье, Энди вышел на кухню и вернулся с огромной отцовской сувенирной кофейной кружкой (сбоку она была украшена канадским флагом и надписью «ОДИН АНГЛИЙСКИЙ ГАЛЛОН КОФЕИНА»), наполненной водой. Пока Кон пил, мы с Клэр по очереди рассказывали, как все происходило, а Кон пару раз добавлял про покалывание, которое чувствовал, когда ремень был включен. Когда он открывал рот, Клэр ругала его за несдержанность.

– Не могу поверить, – повторяла мама, не сводя глаз с Кона. Несколько раз она обнимала его и прижимала к себе, будто боялась, что у него вырастут крылья и он, обратившись в ангела, улетит.

– Если бы церковь не оплачивала преподобному Джейкобсу его печное топливо, – сказал отец, когда наш рассказ подошел к концу, – ему бы все равно никогда не пришлось за него платить.

– Мы придумаем что-нибудь, – рассеянно сказала мама. – А сейчас будем праздновать. Терри, достань из морозилки мороженое, которое мы приберегали на день рождения Клэр. Это будет хорошо для горла Кона. А вы с Энди накройте на стол. Мы съедим его все, так что доставайте большие миски. Ты не возражаешь, Клэр?

Та покачала головой:

– Это лучше, чем день рождения.

– Я выпил столько воды, что мне надо в туалет, – сказал Конни. – А потом помолиться. Так велел преподобный. И не мешайте мне, пока я это делаю.

Он пошел наверх, а Энди с Терри отправились на кухню, чтобы разложить по мискам мороженое-ассорти (которое мы называли «ван-шок-клуб»… удивительно, как все вспоминается). Родители вернулись в свои кресла и продолжили смотреть телевизор, ничего не видя. Я заметил, как мама протянула руку, а отец взял ее не глядя, будто знал, где она должна быть. Я ощутил себя по-настоящему счастливым.

Затем почувствовал, что меня тянут за рукав, и увидел Клэр. Она провела меня в прихожую через кухню, где Энди и Терри ругались из-за размера порций. Ее широко раскрытые глаза светились.

– Ты видел его? – спросила она требовательно.

– Кого?

– Преподобного Джейкобса, дубина! Ты видел его, когда я спросила, почему он никогда не показывал электрический пояс на собраниях БММ?

– Ну… да…

– Он сказал, что работал над ним целый год, но если так, он бы обязательно похвастался. Он так гордится всем, что делает!

Я вспомнил, как он смутился, будто Клэр поймала его на лжи (я не раз чувствовал и на своем лице подобное выражение в подобные моменты), но…

– Ты хочешь сказать, что он солгал?

Она решительно кивнула:

– Да! Точно! А его жена? Она же обо всем знала! Тебе интересно, что я думаю? Я думаю, что он начал сразу после твоего прихода. Может, у него уже была идея – у него их тысячи, и все связаны с электроприборами. Его голова набита ими, как початок кукурузы зернами, но до сегодняшнего дня он этим прибором вообще не занимался.