Она так нажала на слово «бывших», что даже до Виктории Федоровны кое-что дошло. Она тяжело вздохнула и осторожно отодвинула пустую тарелку. Несмотря на ужасное нервно-болезненное состояние и крах всех надежд, связанных с несостоявшейся свадьбой, аппетит у Виктории Федоровны был отменный.
— Неужели ты думаешь, мама, — продолжала Дашка, выскочив из-за стола, — неужели ты можешь предположить, что после того, что мы сделали с Катей, кто-то из той компании будет со мной дружить? Да никто из них и слова-то мне при встрече не скажет!
— А вот интересно, — неожиданно для всех произнес Илья Андреевич, — интересно, что случилось с Катей? Ведь твой полковник Захаров, — повернулся он к сыну, — твой важный и секретный полковник утверждал, что это она украла документы, ее там видел охранник и все такое… Как он теперь объясняет все случившееся?
— Никак он ничего не объясняет, — с досадой ответил Леонид Ильич. — Он уехал в длительную командировку, возможно, его вообще отсюда переведут в другое место…
Он не стал рассказывать домашним, что имел с полковником разговор незадолго до его отъезда и в разговоре этом взбешенный и страшно напуганный Захаров прошипел ему, чтобы он и думать забыл об их сотрудничестве и чтобы фамилию полковника он, Гусаров, поскорее позабыл. В противном случае, говорил Захаров, у него еще остались кое-какие возможности для того, чтобы устроить Гусарову и его драгоценной семейке веселую жизнь.
— Что случилось с Катей? — повторил свой вопрос Илья Андреевич.
— Ничего с ней не случилось, — ответила внучка, — живет у себя дома, все у нее в порядке…
— Откуда ты знаешь? — Дед смотрел строго.
— Я звонила ей, — ответила Дашка едва слышно и отвела глаза, — я позвонила, услышала ее голос и повесила трубку. Что я могу ей сказать? — задала она горький вопрос, не требующий ответа.
— Действительно, — согласился дед, встал со своего места, причем было заметно, что дается ему это с трудом, и быстро вышел из комнаты, сильнее обычного опираясь на палку с серебряным набалдашником.
— Ну, дорогая, — заворковала Виктория Федоровна, — девочка моя, из-за этого-то как раз не стоит волноваться. Можно позвонить Катюше, поговорить о том о сем, извиниться в конце концов, чего не бывает между подругами? Ну, мы все были расстроены, наговорили в сердцах всякого, зачем же так серьезно все воспринимать? Ведь вы друг друга с детства знаете, мы ее вот такой в доме принимали… — она показала, какой.
И поскольку Дашка молча смотрела на нее, застыв посреди комнаты, Виктория продолжала гораздо увереннее:
— Залучить снова ее к нам в гости, подарок какой-нибудь ценный сделать — брошечку там или колечко… я подберу из своего, что попроще… вот и все дела! А там и ребята…
— Мама, — заговорила Дашка не своим, низким скрипучим голосом, — мама, ты что — дура? Ты действительно всерьез считаешь, что после того, как человека унизили, оскорбили, назвали воровкой, завистливой попрошайкой и приживалкой, можно как ни в чем не бывало пригласить его в гости? Ты действительно думаешь, что после того, как отец ударил Катьку, грозился ее убить, а мы выгнали ее из дому, она прибежит к нам по первому зову и примет от тебя в подарок дурацкую брошку?
Виктория Федоровна выпучила глаза, повела рыхлыми плечами и прижала руки в груди.
— Если ты так думаешь, а не притворяешься, мама, это значит, что ты полная, законченная кретинка! — выкрикнула Дашка, потом отвернулась, схватила сигареты, лежавшие на столике, и жадно закурила.
— Ты как разговариваешь с матерью? — взвизгнула Виктория, задышала, бурно вздымая впечатляющую грудь, да так и осталась с раскрытым ртом и выпученными глазами.
В глубине души Леонид Ильич был полностью согласен со своей дочерью, но сейчас его не слишком волновали ее переживания. Его не волновало даже здоровье Виктории — он привык к ее болезням, и какой-то врач по секрету сообщил ему, что от астмы не умирают.
В данный момент Леонида Ильича по-настоящему волновал только один вопрос — его бизнес. Дела его в последнее время шли из рук вон плохо, сорвалось несколько важных сделок. Еще немного, и за ним закрепится слава неудачника, и знакомые станут шарахаться при встрече. Неудачная свадьба дочери, конфликт с Руденко сослужили ему очень плохую службу, здорово подпортив деловую репутацию. Следовало срочно спасать состояние, промедление в таком вопросе смерти подобно.
— Ты как смеешь матери такое говорить? — закричала Виктория Федоровна, опомнившись и окончательно придя в себя. — Да я всю жизнь… только для тебя… унижалась, гобеленовый гарнитур Морозовой отдала, чтобы к Фигуриной без очереди влезть…
— Хватит! — заорал глава семьи таким голосом, что дрогнули и зазвенели хрустальные подвески на люстре, а горничная Нина, которая заглядывала в дверь, чтобы определить, когда можно убирать посуду и нести кофе, от неожиданности захлопнула эту самую дверь так резко, что даже прищемила себе палец.
— Заткнитесь обе! — чуть спокойнее продолжал Леонид, с неожиданным удовлетворением убедившийся, что жена и дочь с испугом смотрят на него. — Молчите и слушайте, что я скажу. Ты, — он повернулся к дочери, — немедленно займись своей внешностью. Салон там, парикмахерская, массажисты-визажисты — все как положено! Чтобы глазки блестели, щечки розовели, смех колокольчиком! Курить бросай совсем, с чего это ты вдруг за сигареты взялась? От этого голос хриплый и цвет лица портится…
— Правильно! — подхватила Виктория Федоровна. — Я ей то же самое говорила!
— А вот этого, — угрожающе протянул Леонид Ильич, заметив, что Дашка наливает себе вина в чистый бокал, — этого чтобы я вообще больше не видел. Переходите на минеральную воду! Ишь чего выдумала — вино бокалами хлестать! Мне алкоголичка в доме не нужна!
— Ну что ты, Ленчик… — испуганно пробормотала Виктория Федоровна.
— Молчать! — он грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки. — Теперь вообще будете молчать и делать только то, что я скажу. Значит, чтобы завтра была в полной боевой готовности, — обратился он к дочери, — и ты, Виктория, тоже про свои болезни на время позабудь…
— Зачем? — процедила Дашка, раскачиваясь с пятки на носок. — Зачем тебе это нужно?
— Затем, — устало ответил отец и проследил, как под его взглядом дочь поставила нетронутый бокал вина на стол, — затем, что завтра вечером к нам придет один человек. Очень важный человек, мой будущий компаньон. От него многое зависит, почти все. Если удастся заключить с ним деловое соглашение, мы можем выпутаться из сложной и опасной ситуации, в которую я влез из-за твоей неземной любви, — он кивнул дочери, — и твоих неуемных амбиций, дорогая… «Ах, породниться с самим Руденко!» — неожиданно и очень похоже передразнил он жену. — Вот и породнились на свою голову! Так что, Дарья, запомни! Он, Иван Майданный, конечно, другого круга и может в первую минуту поразить, но человек он очень влиятельный и мне на данном этапе просто необходим. Извольте быть с ним ласковы и любезны обе!
Дашка дернула плечом и вышла из комнаты.
— Что ты задумал, Леня? — спросила Виктория Федоровна, ставшая от страха необычайно проницательной.
Муж махнул рукой и налил себе приличную порцию коньяка. Ответа на свой вопрос Виктория Гусарова так и не дождалась.
Нина, новая горничная Гусаровых, тихая и бесцветная как моль, появилась в дверях гостиной и объявила:
— Иван Трофимович Майданный.
Она произнесла это с такой торжественной интонацией, с какой могла бы сказать «его высочество Филипп, герцог Эдинбургский» или даже «его святейшество папа».
Вслед за Ниной в гостиную вошел невысокий подвижный человечек с узким, словно сточенным, лицом, скользкими быстрыми глазами и такими шаткими, развинченными движениями, как будто он весь состоял из пружинок и шарниров. Судя по тому, как профессионально он обежал своими скользкими глазами всех присутствующих и откатился к стене, где и застыл с отсутствующим видом, это был не Иван Трофимович. Это была его забежавшая вперед тень, его личный телохранитель и доверенное лицо. Доверенное лицо отзывалось на странную кличку Куница.
